Скачать текст произведения

Бонди С.М. - Народный стих у Пушкина. Часть 3.

3

Пушкин также пробовал эти и подобные размеры. С них он начинал свои опыты подражания народной поэзии. И позже, когда он уже полностью овладел подлинными формами народного стиха, он не оставлял их и писа„ ими до последних лет жизни. Вот почему, прежде чем говорить о новых видах народного стиха у Пушкина, надо рассмотреть образцы указанных народных размеров у него.

Как упомянуто выше, еще в 1814 году Пушкин написал балладуѓ«Казак». Ее размер (сочетание четырехстопного хорея с трехстопным) является одной из разновидностей обычного, самого распространенного, легко ритмически воспринимаемого и имитируемого украинского стиха:

Ой не відтиль мисяц світе, відкиль ясни зірки,
Да віддався козаченька до чужоі жінки.

Здесь в четных полустишиях всюду женское окончание («зірки», «жінки»), у Пушкина же мужское («Сквозь туман и мрак» — «Удалой казак»).

Возможно, что Пушкину была известна украинская песня с таким именно чередованием окончаний, но возможно, что он и сам внес это видоизменение, следуя выработанной практикой французской и русской классическоч поэзии системе чередований мужских и женских рифм. Мы уже говорили выше о том, насколько эта совершенно детская вещь далека от настоящей народности, несмотря на отдельные черточки фольклорного стиля, внесенные в нее.

«Бова» был написан в 1815 году. Это явное подражание «Бове» Радищева и «Илье Муромцу» Карамзина. Герой сказки и сатирический тон — от Радищева, целый ряд отдельных мест и форма стиха — от Карамзина. В пушкинском «Бове» полное несоответствие формы стиха, стилизованной под народный размер, с характером и стилем чисто французским, «вольтерьянским». И в самом стихе Пушкин допускает такие ритмические вариации четырехстопного хорея, которые, правда, были свойственны русскому литературному стиху XVIII и начала XIX веков, но совершенно чужды строю народного стиха. Этот размер строится на двух главных ударениях, на третьем и седьмом слогах. Пушкин же в «Бове» иной раз допускает стихи, где первое главное ударение стоит не на третьем, а на первом слоге, расстояние между главными ударениями увеличивается, и равномерный ритм сбивается:

Зоя, молодая девица
..............
Трепетно, смятенья полная...
.............
Милого  Бову-царевича...
Ú U U   U Ú   U Ú U U

Следующее, дошедшее до нас стихотворение, написанное Пушкиным одним из традиционных видов народного стиха, — это экспромт: эпиграмма на Стурдзу (1819):

   Вкруг я Стурдзы хожу,
Вкруг библического,
Я на Стурдзу гляжу
Монархического.

Это, как известно, перифраз народной песни «Вкруг я бочки хожу», Пушкин точно воспроизводит ее ритм:

Ù   U   Ú  U U Ù то есть одностопный анапест с безударным трехсложным окончанием и с «побочным», ритмически ослабленным ударением на последнем слоге.

В «Опыте о русском стихосложении» Востокова также есть образцы этого стиха: «На дубу сидючи», «Ты за Волженина».

Этот же стих Пушкин повторил гораздо позже — в 1828 году, в шутливом стихотворении: «А в ненастные дни», ставшем потом эпиграфом к первой главе «Пиковой дамы». Здесь этот стих, повторенный два раза, сочетается с коротким двухсложным хореическим стихом:

Гнули, бог их прости,
От пятидесяти
На сто...

Несомненно, существовал народный прототип этой песни. Пушкин не сам выдумал такое сочетание. Тем более что оно встречается и в песенке Рылеева:

Ах, где те острова,
Где растет трын-трава,
Братцы...
                               и т. д.

Эта же, по-видимому, фольклорная форма воспроизведена гораздо позже (в 1857 г.) Алексеем Толстым:

У приказных ворот
Собирался народ
Густо...
                          и т. д.

Две песни девушек из «Евгения Онегина» (1824) — одна, напечатанная Пушкиным («Девицы красавицы»), и другая, сохранившаяся в рукописи («Вышла Дуня на дорогу»), также некоторым образом имитируют народный стих.

Последняя песня:

Вышла Дуня на дорогу,
Помолившись богу;
Дуня плачет, завывает,
Друга провожает...
                           и т. д. — точно воспроизводит метрику указанного выше украинского размера9. Здесь уже нет, как в «Казаке», сочетания женских рифм с мужскими, здесь все рифмы, согласно народному прототипу, женские (ср. распространенную в русской народной и полународной среде русскую переделку украинской песни:

Не свивайся, не свивайся
       Ты, хмель, с повилицей,
Не свыкайся, не свыкайся,
       Молодец, с девицей).

Пушкин в своей песне нарушил общий порядок рифмовки, свойственной этому размеру в народной его форме: если там есть рифмы, то рифмуют обычно второй и четвертый стихи. У Пушкина же рифмуются соседние. Такая рифмовка, если не ошибаюсь, чужда и украинской и русской народной форме данного размера.

Может быть, это обстоятельство, а еще более вероятно, явно украинский характер стиха, мало подходящий для песни русских девушек в деревне Лариных, заставили Пушкина отказаться от введения песни в текст «Евгения Онегина» и заменить ее другой, по размеру типично русской:

Девицы красавицы,
Душеньки подруженьки...
                                       и т. д.

Это очень распространенный размер:

   Ú  U  Ù  U  Ú  U  U10

Он использован позже (с некоторыми ритмическими перебоями) в народной песне в набросках к драме «Русалка», написанных народным стихом:

Дитя мое, дитятко,
Дитя мое милое,
Что сидишь невесело,
Голову повесила?

(Ср. также песню девушек из «Русалки», «Сватушка, сватушка, Бестолковый сватушка!..» и т. д.)

Этим же размером Пушкин в 1826 году начал набрасывать стихотворение:

Под каким созвездием,
Под какой планетою...

Но в этом стихотворении, брошенном на десятом или одиннадцатом стихе, только размер народный, все же оно писано обычным лирическим стилем Пушкина, лишь слегка окрашенным фольклорным характером. С этиN связано и то, что в последнем написанном и полузачеркнутом стихе размер сбивается: «народное» дактилическое окончание сменяется мужским:

Под звездой падучею,
Миг один блеснувшею
В тишине [небес]...

Выше было указано, что обычный четырехстопный хорей без рифмы или даже с рифмою трактовался часто как народный стих. Так и у Пушкина. Четырехстопным хореем он писал такие стихи, как «Утопленник», «Бесы» и другие. Большинство «Песен западных славян» Пушкин написал особым стихом, о котором речь будет дальше. Остальные написаны тем же народным четырехстопным хореем («Вурдалак», «Бонапарт и черногорцы», «Похоронная песня», «Соловей», «Конь»). Наконец, этим же стихом написаны три (из шести) сказок.

В одной из «Песен западных славян», именно в «Соловье», Пушкин своему литературному стиху придает и некоторые метрические формы, несвойственные классическому хорею и, наоборот, характерные для народного стиха. Здесь встречаются резкие перебои ритма: отсутствие необходимого главного ударения на своем месте и, наоборот, сильное ударение на соседнем слоге, как бы сдвиг ударения, что в чтении создает сильный ритмический эффект:

У меня ли, у молодца,
Три великие заботы!..

U  U  Ú  U  U  Ú  U  U
Ù  U  Ú  U  U  U  Ú  U

Выкопайте мне могилу
Во поле, поле широком...
Ú U U U Ù U Ú U
U Ú U Ú U U Ú U

Здесь подряд два стиха с перебоями: в первом — ударение с третьего слога (нормального его места — см. выше) передвинуто на первый слог, а в следующем — два ударения (из трех) стоят на четных, заведомN безударных слогах. Такие перебои лишают стих его литературной гладкости, придают ему некоторую фольклорную вольность. Особенно это касается помещения сильного ударения на четный слог (шестой, второй) — прием, совершенно недопустимый в классическом хорее, но нередкий в быстрых народных песнях и частушках этого ритма. Хотел ли Пушкин создать в своем стихе именно эффект, свойственный русской народной песне, или же (что, кажется, вернее) воспроизвести своеобразную ритмическую нечеткость силлабического сербского стиха, так или иначе «четырехстопный хорей» звучит здесь вполне необычно.

Тот же размер Пушкин совсем по-народному трактует в «Истории села Горюхина» (1830) в песне Архипа-Лысого. Приведем ее полностью:

Ко боярскому двору
Антон староста идет,

Антон староста идет,
Бирки в пазухе несет.

Бирки в пазухе несет,
Боярину подает,

А боярин смотрит,
Ничего не смыслит.

Ах ты, староста Антон,
Обокрал бояр кругом,

Село по миру пустил,
Старостиху подарил.

Отдельные двустишия, из которых составлена песня, отделены здесь пробелами. Мы сделали это для того, чтобы подчеркнуть ее строение. Если Пушкин сам сочинил стихи, а не взял подлинные народные, то надо сказать, что сделал он это с величайшим искусством. Начиная с горько-сатирического содержания его и до деталей довольно неуклюжей формы — здесь все подлинное. Четырехстопный хорей Пушкин в немногих местах видоизменяет так, что он теряет сходство с обычным литературным стихом.

Во втором стихе:

Антон староста  идет —
U  Ú   Ú U  U   U Ú ударение стоит на четном слоге — втором, на слове «Антон».

Такое отягчение ритма стиха в литературном хорее не применяется, а народному в высшей степени свойственно — ср. в «Бове» Радищева, который пытался в этом отношении имитировать строй народного стиха:

Времен бывших   и протекших...
U   Ú   Ú U   U    U Ú U
Есть лишь следствие всегдашнее

Неизбежное чувств наших...
U  U   Ú U U   Ú   Ú U

Аналогичный сдвиг ударения на четный слог в стихе;

Боярину отдает.
U Ú U U  U  U Ú

Далее, в стихотворении Пушкина после ряда четырехстопных стихов идут два трехстопных:

А боярин смотрит,
Ничего не смыслит.

Однако обычными трехстопными хореями эти стихи можно было бы считать только в литературном, не народном стихотворении. Здесь же эти строчки звучат так, как звучат аналогичные стихи в народной быстрой (плясовой) песне — с растяжением вдвое предпоследних слогов обоих стихов11:

U  U  Ú  U  —  U
U  U  Ú  U  —  U

В данном смысловом контексте это растяжение слога в словах: «смотрит», «не смыслит» — необыкновенно выразительно:

А боярин смо-отрит,
Ничего не смы-ыслит...

Стих словно передразнивает бессмысленно уставившегося на бирки старосты глупого барина...

Аналогичное растяжение слога в народном четырехстопном хорее приобретает совершенно иной характер в наброске «Колокольчики звенят» (1833) :

Колокольчики звенят,
Барабанчики гремят,
А люди-то, люди,
Ой люшеньки-люли.
А люди-то, люди
На цыганочку глядят.
                             и т. д.

Здесь с растяжением соединяется ритмический перебой: сильное ударение на втором (четном) слоге и отсутствие его на ритмически обязательном третьем:

U  Ú  U  U  —  U

Это придает стиху необыкновенно живой, плясовой характер, Сравним подобный ритм в частушках:

Не смотрите на меня,
Смотрите на платье...

Рукава, рукава,
Рукава на вате.
Девок замуж не берут,
А мы виновати.

Есть, наконец, у Пушкина и образчик народного шестистопного хорея (ср. выше, с. 381 — стихи Дельвига: «Как за реченькой слободушка стоит» и другие приведенные там же примеры). Пушкин начал писать стихотворение:

Друг сердечный мне намедни говорил:
«По тебе я, красна девица, изныл,
На жену мою взглянуть я не хочу...»

Стихотворение Пушкин не докончил и больше к этому размеру не обращался.

Особо стоит крайне интересный вопрос о происхождении размеров пушкинских сказок — как хореических («Сказка о царе Салтане», «Сказка о мертвой царевне» и «Сказка о золотом петушке»), так и ямбической сказки «Жених».

«Жених» (1825) написан своеобразной строфой — сочетанием четырехстопного и трехстопного ямба.

Три дня купеческая дочь
       Наташа пропадала;
Она на двор на третью ночь
       Без памяти вбежала.
С вопросами отец и мать
К Наташе стали приступать.
       Наташа их не слышит,
       Дрожит и еле дышит.

Это строфа знаменитой «Леноры» Бюргера. Интересно, что прославленная «Людмила» Жуковского (1808), являющаяся переделкой «Леноры», написана другой строфой. Б. В. Томашевский в своей работе о строфике Пушкина12 правильно предполагает, что с бюргеровской строфой Пушкин познакомился еще в Лицее, вероятно, в 1816 году, когда в журналах шла жестокая полемика по поводу нового подражания «Леноре» — «Ольги» Катенина. Б. В. Томашевский разыскал и русское стихотворение того времени, написанное бюргеровским размером. Таким образом, строфа эта могла быть и, наверное, была известна Пушкину. Более всего интересно при этом, что Пушкин в 1825 году, в эпоху полной зрелости своего творчества, применяет для русской сказки немецкий балладный размер. Здесь, несомненно, влияние Жуковского, который нередко так и поступал.

Случай такого резкого видимого несоответствия произведения, прекрасно выдержанного в русском народном характере с немецкой метрической балладной формой, — единственный у Пушкина. Впрочем, следует сказатьЛ что в этой сказке, не говоря об общей верности воспроизведения народного быта и народного духа, в ряде мест благодаря удивительно умелому распределению фраз, синтаксических построений, народных параллелизмов, строфа совершенно теряет свой искусственный иностранный характер — см., например, следующую строфу:

Взошли толпой, не поклонясь,
       Икон не замечая;
За стол садятся, не молясь
       И шапок не снимая.
На первом месте брат большой,
По праву руку брат меньшой,
       По леву голубица
       Красавица девица...

«Хореические» сказки Пушкина написаны чередованием двух смежно рифмующихся пар четырехстопного хорея: пара с мужской рифмой и пара с женской (или в обратном порядке). Впервые Пушкин употребил этот размер в сказке о царе Никите (1822):

       Царь Никита жил когда-то
Праздно, весело, богато,
Не творя добра, ни зла,
И земля его цвела...
                                          и т. д.

Этот размер взят Пушкиным, конечно, не из народной поэзии: в народных стихах рифма встречается очень редко и случайно. Вернее всего, здесь Пушкин также шел за Жуковским, который с такой именно рифмовко– написал свою «Людмилу», самую популярную из его баллад:

Где ты, милый? что с тобою?
С чужеземною красою,
Знать, в далекой стороне
Изменил, неверный, мне;
Иль безвременно могила
Светлый взор твой угасила...
                                         и т. д.

У Жуковского эти рифмующиеся пары стихов связаны еще в строфы — по двенадцать стихов — три четверостишия. Пушкин не следует этому в своих сказках, давая в них сплошную цепь двустиший (точнее, четверостиший) со смежными рифмами.

Этот ритм, несколько монотонный, смежностью рифмовки наталкивает и на параллелизм смежных строк:

Рано жизнью насладилась,
Рано жизнь моя затмилась...
.............
То из облака блеснет,
То за облако зайдет...
Сорок ангелов небесных,
Сорок девушек прелестных...
.............
                          (В. Жуковский)

И царица над ребенком,
Как орлица над орленком...
                            (А. Пушкин)

Все это действительно придает стиху несколько фольклорный характер. Тот же размер, с той же рифмовкой (только не до конца выдержанной) употребил еще Н. Львов среди других размеров вџ«богатырской песне» — «Добрыня» (1794) :

Он из города Антона,
Сын какого-то Дадона,
Макаронного царя.
О пустом не говоря,
Хлеб ему наш полюбился,
Так он к нам переселился
И давно в Москве учился
Щи варить и хлебы печь;
Тут он взял и русску речь.

Очень интересен до сих пор еще не выясненный вопрос, связанный с первыми рукописными набросками–«Сказки о царе Салтане...». Эту сказку, написанную в 1831 году, Пушкин начал писать еще в 1828 году. В его тетради набросок начала сказки имеет крайне любопытный вид. Сначала идут стихи:

Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком...
                                       и т. д.
Я б для батюшки царя
Родила богатыря.

Далее сказка продолжается прозой.

«Только успела она выговорить эти слова, как дверь отворилась — и царь вошел без доклада.

Царь имел привычку гулять поздно по городу и подслушивать речи своих подданных. Он с приятною улыбкою подошел к меньшой сестре, взял ее за руку и сказал: будь же царицей и роди мне царевича. Потом, обратясц к старшей и средней, сказал...» и т. д., кончая словами: «их посадили в телеги, и все поскакали».

В. Е. Якушкин, опубликовавший впервые этот текст в своем описании пушкинских рукописей13, назвал этот прозаический текстм«программой к той же сказке». Так обычно и понимали это исследователи, тем более что Пушкин не раз составлял планы, «программы» своих произведений или даже частей их. Однако в данном случае перед нами вовсе не план, а настоящий текст сказки. Стоит внимательно сравнить его с обычными планами Пушкина, чтобы в этом убедиться. Никогда Пушкин не писал таких подробных и связных планов: неуместны в плане такие обороты, как «он с приятною улыбкою подошел» или «с этим словом, не дав им образумиться, царь два раза свистнул» и т. д.

Наконец, что самое главное, из рукописи видно, что Пушкин работал над текстом этого отрывка не так, как работают над планом, дополняя его, меняя композиции, а именно так, как Пушкин работал обычно наN прозаическим текстом, над самим стилем его, над изложением.

Вместо слов‘«обратясь к старшей и средней, сказал» он начал было писать: «обратясь к изумленным», — зачеркнул, начал снова: «обратясь к двум другим», — снова зачеркнул и, наконец, написал так, как указано выше. Вместо слов: «ты будь у меня при дворе ткачихой» — Пушкин написал было и зачеркнул: «Ты будешь придворной ткачихой», — и т. д. Все эти чисто стилистические поправки совершенно неуместны были бы в плане.

Что же за произведение имел в виду Пушкин, в котором стихи чередовались с прозаическим повествованием? Откуда он мог взять такую форму или для чего он ее изобрел? Можно представить себе, что Пушкин пытался воспроизвести нередкий у народных рассказчиков, сказителей былин прием: когда рассказчик забывал точный стихотворный текст былины, он передавал содержание соответствующего места прозой, как сказку. Возможно, что Пушкин слышал подобные рассказы и мог принять это чередование стихотворного и прозаического текста за определенную форму народного сказа.

Так или иначе, этот опыт остался у Пушкина в рукописи и в конце концов «Сказку о царе Салтане...», как и все следующие сказки, он написал сплошь стихами.

Говорить о ритмических вариациях сказочного хорея у Пушкина мы здесь не будем. Укажем только, что в сказках четырехстопный хорей Пушкина звучит совершенно иначе, чем в его лирических стихах (например, «Вертоград моей сестры», «Дар напрасный, дар случайный», «Зорю бьют» и др.).

В заключение отметим характерный для Пушкина-ритмика факт. Три раза в течение своей деятельности он затевал крупное произведение на сюжет сказки о Бове-королевиче. В 1815 году в Лицее он начал писать сатирическую «вольтерьянскую» сказочку в подражание Радищеву; в 1822 году он составлял планы большой сказки-поэмы, очевидно, вроде «Руслана и Людмилы», где центром должны были быть живые, блестящие описания, необыкновенные приключения и т. п.14. Наконец, в 1834 году он снова пытался вернуться к этому сюжету и обработать его в виде сказки обычного пушкинского типа. Этой смене характера замысла всякий раз точно соответствовала смена принятого Пушкиным стихотворного размера. О «совершенно русском» стихе лицейского «Бовы», взятом Пушкиным у Карамзина, было сказано выше. Для поэмы о Бове 1822 года он уже не годился. В сохранившихся набросках начала этой поэмы мы видим два традиционных пушкинских повествовательных размера: «четырехстопный ямб» (стих «Руслана и Людмилы», южных поэм и т. д.) и «пятистопный ямб» (стих «Гавриилиады» и позже «Домика в Коломне») .

Зачем раздался гром войны
Во славном царстве Зензевея?
Поля и села зажжены...
                                               и т. д.

Другое начало:

Народ кипит. Гремят народны клики
Пред теремом грузинского владыки —
Съезжаются могучие цари,
Царевичи, князья, богатыри...
                                                               и т. д.

Наконец, рядом с планом сказки о Бове 1834 года Пушкин набросал два стиха, которые точно указывают тот размер, которым он собирался ее писать, то есть обычный его сказочный четырехстопный хорей:

Добрым молодцам на славу,
Красным девицам в забаву.

У Пушкина, как ни у кого из поэтов, метр стиха был обусловлен содержанием замысла.