Цявловский. Пушкин и Каченовский (в 1816 г.)

ПУШКИН и КАЧЕНОВСКИЙ
(в 1816 г.)¹

«Начал я писать с тринадцатилетнего возраста и печатать почти с того же времени», — писал Пушкин. Сестра и брат его рассказывали, что он писал стихи еще в Москве, до поступления в Лицей в 1811 г. Но сам поэт не придавал им значения и не сохранял своих детских стихов.

Первое из дошедших до нас произведений Пушкина — «Послание к Наталье» — написано в середине 1813 г. Через год, когда ему исполнилось пятнадцать лет, он выступил впервые в печати. Послание «К другу стихотворцу» было опубликовано в июне 1814 г. в московском журнале «Вестник Европы». Редактором журнала в этом году был В. В. Измайлов. Вслед за первым стихотворением в «Вестнике Европы» в том же 1814 г. было напечатано еще четыре стихотворения юного поэта. В конце этого года Измайлов оставил редактирование «Вестника Европы», которое перешло к М. Т. Каченовскому, и основал новый журнал — «Российский музеум». Пушкин сделался постоянным сотрудником этого журнала, в котором за 1815 год увидело свет восемнадцать стихотворений поэта. На последней (двенадцатой) книжке «Российский музеум» прекратился.

В 1816 г. не было напечатано ни в одном из тогдашних журналов ни одного стихотворения Пушкина. Этот факт до сих пор оставался необъяснимым, так как известно, что поэт в этом году написал более тридцати стихотворений, не говоря уже о том, что у него немало оставалось ненапечатанных стихотворений 1814 и 1815 гг.

Неопубликованное письмо товарища Пушкина по Лицею кн. А. М. Горчакова к родным от 10 июля 1816 г. объясняет причину отсутствия стихотворений Пушкина в печати в этом году.

Горчаков писал: «Пушкина пиесы с три должны быть на этих днях напечатаны в „Вестнике Европы“; он уже давно их отправил. В числе трех „Гроб Анакреона“, который, я думаю, вам понравится»².

Итак, надо полагать, еще весной 1816 г. Пушкин послал в редакцию «Вестника Европы» три стихотворения.

Вступив в 1815 г. в обязанности редактора, Каченовский поместил в первом же номере журнала такое уведомление, перепечатывавшееся во всех номерах: «Доставляемые от посторонних особ сочинения будут печатаемы в „Вестнике Европы“ только в таком случае, когда содержание их и слог окажутся соответствующими плану сего журнала. Редактор не берет на себя затруднительной обязанности пересылать оные обратно к господам сочинителям и переводчикам, если бы почему-нибудь нельзя было их напечатать».

Не получив никакого сообщения от Каченовского в ответ на посланные ему стихотворения, Пушкин, вероятно, спрашивал редактора о причине его молчания, но и на это письмо не получил ответа.

В № 12 (июнь) «Вестника Европы» за 1816 г. была напечатана заметка «От редактора», объясняющая это молчание «...На той же красной обертке³ обыкновенно упоминается, в каком именно случае редактор может печатать сочинения, доставляемые к нему от посторонних особ; несмотря на то, я нижеподписавшийся иногда от благосклонных участников в труде своем получаю разного рода письма (вопросные, требовательные и даже понудительные) касательно их пиес, особливо же стихотворений¶ По причине разных обязанностей своих и занятий, не имея времени переписываться, нахожусь принужденным решительно чрез сие донести всем, что я не могу отступить от объявленного мною правила, а потому прошу не ставить мне в вину моего молчания. М. Каченовский».

Юный поэт понял, что его стихи напечатаны не будут. Это была первая литературная обида, причиненная Пушкину.

Впервые оскорбленный как поэт, он излил свое горькое чувство в послании, обращенном к ближайшему другу, Дельвигу. В начале послания Пушкин развивает тему о высоком призвании поэтов:

Блажен, кто с юных лет увидел пред собою
Извивы темные двухолмной высоты,
Кто жизни в тайный путь с невинною душою
Пустился пленником мечты!

Наперснику богов безвестны бури злые,
Над ним их промысел, безмолвною порой
Его баюкают Камены молодые
И с перстом на устах хранят певца покой.
Стыдливой Грации внимает он советы
И, чувствуя в груди огонь еще младой,
Восторженный поет на лире золотой.
О Дельвиг! счастливы поэты!
Певец! в безвестности глухой
Живи под дружественной сенью;
Страшись увидеть свет; неопытной душой
Не жертвуй ослепленью!
Воспитанный в тиши, не зная грозных бед,
С любовью, дружеством и ленью
В уединении ты счастлив, — ты поэт!
Но для меня прошли, увяли наслажденья!

Мой друг, и я певец! и мой смиренный путь
В цветах украсила богиня песнопенья,
И мне в младую боги грудь
Влияли пламень вдохновенья.
Ребенок, лирный звук я чувствовать умел,
Всё жизнью вкруг меня дышало,
Всё резвый ум обворажало.
И первую черту я быстро пролетел.
Сияя тихою красою
Минуты детства протекли;
Хвала, о боги! вам, вы мощною рукою
От ярых гроз мирских невинность отвели.
И были дни мои посвящены покою.
Но все прошло навек — и скрылись в темну даль
Свобода, радость, восхищенье;
Другим и юность наслажденье:
Она мне мрачная печаль!
Так рано зависти увидеть зрак кровавый
И низкой клеветы во мгле сокрытый яд.
Нет, нет! ни счастием, ни славой
Не буду ослеплен. Пускай они манят
На край погибели любимцев обольщенных.
Исчез души священный жар!
Забвенью сладких песней дар
И голос струн одушевленных!
Умолкни лира! в прах венец!
Пускай не будут знать, что некогда певец,
Враждою, завистью на жертву обреченный,
Погиб на утре вешних лет,
Как ранний на поляне цвет,
Косой безвременно сраженный.

Что нужды? проживу в безвестной тишине,
Потомство грозное не вспомнит обо мне —
И памятник певца в пустыне мрачной, дикой,
Забытый — порастет ползущей повиликой!⁴

В словах оє«зраке кровавом зависти», о «во мгле сокрытом яде низкой клеветы» можно было видеть лишь обычные в лицейской лирике Пушкина гиперболы сентиментальной поэтики русских и французских элегий того времени. Теперь оказывается, что эти выражения разумели реальный факт отказа Каченовского напечатать стихотворения юного поэта. Три стихотворения Пушкина не увидят света, и ему уже кажется, что он «погиб на утре вешних лет, как ранний на поляне цвет, косой безвременно сраженный», что он «проживет в безвестной тишине» и «потомство грозное не вспомнит» о нем.

О том, что это толкование стихотворения не наше предположение, свидетельствует послание Дельвига к Пушкину, которое несомненно является ответом на приведенное послание¤«К Дельвигу».

     К А. С. ПУШКИНУ

Как? житель гордых Альп над бурями парящий,
Кто кроет солнца лик развернутым крылом,
Услыша под скалой ехидны свист шипящий,
Раздвинул когти врозь и оставляет гром?

Тебе ль, младой вещун, любимец Аполлона,
На лиру звучную потоком слезы лить,
Дрожать пред завистью и под косою Крона
Склоняся — дар небес в безвестности укрыть?

Нет, Пушкин, рок певцов бессмертье, не забвенье,
Пускай Армениус ученьем напыщен,
В архивах роется и пишет рассужденье,
Пусть в академиях почетный будет член, —

Но он глупец — и с ним умрут его творенья!
Ему ли быть твоих гонителем даров?
Брось на него ты взор, взор грозного презренья,
И в малый сонм вступи божественных певцов.

И радостно тебе за Стиксом грянут лиры,
Когда отяготишь собою ты молву!
И я, простой певец Либера и Темиры,
Пред Фебом преклоня молящую главу,

С благоговением ему возжгу куренье,
И воспою: Хвала, кто с нежною душой,
Тобою посвящен, о Феб, на песнопенье,
За гением своим прямой идет стезей!

Что зависть перед ним, ползущая змеею,
Когда с богами он пирует в небесах?
С гремящей лирою, с любовью молодою
Он Крона быстрого и не узрит в мечтах.

Но невзначай к нему в обитель постучится
Затейливый Эрот младенческой рукой,
Хор Смехов и Харит в приют певца слетится
И слава с громкою трубой.

Из послания Дельвига с полной очевидностью явствует, что враг Пушкина —“«Армениус», «ученьем напыщенный», который «в архивах роется и пишет рассужденье». Это, конечно, М. Т. Каченовский, с 1811 г. ординарный профессор изящных искусств и археологии Московского университета, редактор-издатель «Вестника Европы» в 1805—1807, 1811—1813, 1815—1830 гг.

Восторженные стихи Дельвига, с такой прозорливостью показывающие первое место Пушкина в поэзии и жалкую роль в литературе его редактора, ободрили павшего духом молодого поэта. Мрачные мысли не долго владелµ Пушкиным. Решение — «умолкни, лира! в прах венец!» было забыто. Поэта звала «слава с громкою трубой».

Можно думать, что именно вследствие отказа Каченовского напечатать стихотворения в журнале у Пушкина и явилась мысль об издании своих стихов отдельной книгой. Осенью 1816 г. он пишет посланиеС«К Жуковскому» («Благослови, поэт!...»), которое предназначалось открывать сборник стихотворений поэта. В этом послании Пушкин снова говорит о Каченовском (называя его Мевием), но уже в другом тоне:

Но вижу: возвещать нам истины опасно,
Уж Мевий на меня нахмурился ужасно,
И смертный приговор талантам возгремел.
Гонение терпеть ужель и мой удел?
Что нужды? смело в даль дорогою прямою,
Ученью руку дав, поддержанный тобою,
Их злобы не страшусь; мне твердый Карамзин,
Мне ты пример. Что крик безумных сих дружин?

Пускай беседуют отверженные Феба;
Им прозы, ни стихов не послан дар от неба.
Их слава — им же стыд; творенья — смех уму;
И в тьме возникшие низвергнутся во тьму.

Впоследствии орган Каченовского «Вестник Европы» вел систематически кампании против Пушкина. В ответ на выпады Каченовского Пушкин написал на него одиннадцать эпиграмм. Такого количества эпиграмм не «удостоился» ни один из врагов поэта, и это, конечно, не случайно. Каченовский многократно подавал повод к выстрелам со стороны Пушкина, но подсознательно поэт этими эпиграммами, можно думать, отплачивал журналисту за свою старую обиду.

1934 и 1936 гг.