Модзалевский. Примечания - Пушкин. Письма, 1826-1830. Часть 3.

199. П. А. Осиповой (стр. 7). Впервые напечатано вЧ«С.-Петербургских Ведомостях» 1866 г., № 157 (отрывок) и в «Русском Архиве» 1867 г., ст. 128: подлинник (на бумаге без вод. зн.) — в Гос. Публ. Библиотеке (Отчет за 1897 г., стр. 91).

Перевод:м«Вот новая поэма Боратынского, только что присланная мне Дельвигом. Это — образец грациозности, изящества и чувства. Вы будете в восторге от нее. Полагаю, что вы теперь в Твери. Желаю вам проводить время приятно, но не настолько, однако, чтобы совсем забыть Тригорское, где, погрустив о вас, мы начинаем уже вас поджидать. Примите уверение в моем глубоком уважении и совершенной преданности. — 20 февраля. Благоволите засвидетельствовать мое почтение вашей дочери и м-ль Нетти».

— Экземпляр±«Эды и Пиров» Боратынского, присланный Дельвигом П. А. Осиповой, имел на себе следующую надпись автора: «Прасковье Александровне Осиповой от Сочинителя»; он хранился в Тригорской библиотеке (Б. Л. Модзалевский, Поездка в с. Тригорское — «Пушк. и его соврем.», вып. I, стр. 38), а ныне перешел, в ее составе, в Пушкинский Дом.

— В Тверское свое имение Малинники П. А. Осипова приехала как раз 20 февраля )там же, стр. 141). К апрелю она уже опять была в Тригорском, что видно из письма к ней П. А. Плетнева от 14 апреля 1826 г.О в котором он, извиняясь за медленность своего ответа, писал: «Еще когда вы изволили быть в Торжке, я, по вашему требованию, выслал вам туда Эду и Пиры Боратынского. Теперь вы уже должны получить от меня новейшее издание басень Крылова и Северные Цветы. По крайней мере на прошлой неделе всё это мною к вам отправлено. Письмо ваше к Надежде Осиповне [Пушкиной] также доставлено».

— Дочь П. А. Осиповой, сопровождавшая ее в поездке, — Анна Николаевна Вульф, которая уже давно была неравнодушна к Пушкину (написавшему ей шутливое стихотворение±«К имениннице», относимое к 1825 г.); уехав из Тригорского в Малинники, она завела с ним оттуда, тайком от матери, переписку, прямо высказывая в своих пространных (разысканных нами в бумагах П. В. Анненкова) посланиях к поэту на французском языке (их нам известно 6, за март — сентябрь 1826 г. — см. Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 331, 338, 342, 352, 369 и 372) чувства, которые к нему питала, но которые тот отнюдь не разделял. Выше, в т. I (объяснения, стр. 363) были приведены слова Анненкова, прекрасно характеризующие отношение обеих сестер Вульф к Пушкину и обратно, равно как и два шутливо-иронических письмеца поэта к Анне Николаевне (№№ 136 и 155 и стр. 348, 423; другие письма поэта, несомненно существовавшие, А. Н. Вульф не пожелала сохранить для потомства); Н. О. Лернер, по поводу публикации писем Анны Н. Вульф к Пушкину, высказывается в том смысле, что роман этот «был лишен истинного чувства, особенно со стороны Пушкина, и сбивался скорее на флирт. Тон писем Анны Николаевны отзывался отчаянным и довольно неизящным, рассчитанным кокетством, которое Пушкин, очевидно, хорошо понимал. «Вы говорите», писала она ему однажды: «что ваше письмо плоско потому, что вы меня любите. Какой вздор! Особенно в устах поэта: что́ и делает человека красноречивым, как не чувство!» Анна Николаевна поддразнивала его, расписывая ему своих ухаживателей, разказывая, как один из них («дерзостью он превосходит вас») взял ее руку и хотел поцеловать. Пушкин выразил предположение, что ухаживатель не ограничился поцелуем, — чем Анна Николаевна была чрезвычайно обижена, но оправдывалась: «Я заметила, что он смелее и безрассуднее вас, не по его поведению со мною, а по его манере держаться со всеми и вообще по его разговорам». В каждом письме эта девица, которой тогда было 26 лет, ужасается своей собственной нескромности, уверяет Пушкина, что он вовсе не стоит ее любви, и просит не компрометировать ее и уничтожить ее послание. Когда, в начале сентября 1826 года, неожиданно нагрянувший в Михайловское полицейский увез Пушкина в Псков, откуда он был отправлен в Москву для представления государю, Анна Николаевна, по существу девушка добрая и дружески расположенная к Пушкину, написала ему полное участия и беспокойства письмо. Когда выяснилось, что судьба поэта изменилась не к худшему, а к лучшему, Анна Николаевна была глубоко обрадована и от души поздравляла поэта с освобождением из ссылки» («Биржев. Ведом.» 9 янв. 1907, № 9686, в фельетоне; ср. «Русск. Стар.» 1907 г., т. CXXIX, март, стр. 693 — 696). Свои чувства к Пушкину она донесла неизменными до конца, до конца же оставшись неудовлетворенной той жизнью, которую послала ей судьба. Печатая письма ее к сестре, баронессе Е. Н. Вревской, и к матери. П. А. Осиповой, относящиеся уже к 1830 — 1840-м годам, М. Л. Гофман пишет, что по письмам этим «можно довольно верно и отчетливо представить себе образ самой девушки, до самой смерти сохранившей неразделенные чувства свои к Пушкину. Скучающая, томящаяся, вечно чем-то недовольная, преследуемая всюду скукой бездействия, порывающаяся из Тригорского в Петербург, а из Петербурга в Тригорское, Анна Николаевна постоянно жалуется... на что-нибудь: то на скуку во Пскове, в Тригорском, в Петербурге, то на скупость матери, то на дурную погоду...» («Пушк. и его соврем.», вып. XXI — YXII, стр. 312). А. Н. Вульф скончалась 8 сентября 1857 г., в Тригорском, пережив Пушкина на 20 слишком лет и не дожив трех месяцев до своих 58 лет. Пушкин внес ее имя в свой «Дон-Жуанский» список. О легенде про А. Н. Вульф, как оригинал Татьяны, см. в статье В. В. Вересаева в «Новом Мире» 1927 г., кн. I.

— Нетти — Анна Ивановна Вульф, впоследствии, по мужу, Трувеллер; о ней см. выше, в т. I, в письмах NN 127 и др. и в объяснениях, стр. 411 — 412. Ее портрет недавно (1926) подарен Пушкинскому Дому ОльгоЫ Николаевною Вульф.

200. П. А. Плетневу (стр. 7). Впервые напечатано, по сообщению собирателя автографов Н. К. Мавроди, в Киевском альманахеТ«Русская Правда на 1860 год», стр. 65 — 66; перепечатано в «Вестнике Европы» 1881 г., № 3, стр. 10; подлинник был в б. Собственной е. и. в. Библиотеке в Зимнем дворце, в Лобановском Отделе.

— Карамзин начал болеть еще в конце 1825 года, потрясенный смертью имп. Александра, а также имп. Елизаветы Алексеевны. К 6-му февраля он начал оправляться от первого пароксизма болезни.О«Вы конечно уже знаете о болезни Папенькиной», писала в этот день И. И. Дмитриеву С. Н. Карамзина: «мы просили Вяземских сообщить вам последнее наше письмо, а к вам писать ждали решительно лучшаго: теперь, слава Богу, доктора совершенно спокойны, лихорадки более нет, воспаление в груди прошло, но остались слабость чрезмерная и тоска, которая с его нервами очень для него мучительна; междГ тем он спит спокойно и крепко, но к пище имеет отвращение» (Письма Карамзина к Дмитриеву, стр. 414). После временного улучшения болезнь к концу марта снова усилилась, и 22 мая 1826 г. Карамзин скончался. Смерть его очень опечалила Пушкина (см. ниже, письмо N 210), всегда благодарного к тем, кому он хотЪ в малейшей степени был чем-нибудь обязан; Карамзин же в молодые годы жизни поэта, как известно, показывал к нему много действительной любви и участия. О болезни историографа Пушкин впервые узнал вероятно из письма к нему Плетнева от 6 февраля (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 325); 27-го числа того же месяца Плетнев писал уже, что Карамзину и Гнедичу лучше (там же, стр. 330).

— Николай Иванович Гнедич, с 12 апреля 1811 г. состоявший помощником библиотекаря в Публичной Библиотеке, а с 10 августа 1814 г. еще и письмоводителем в Государственной Канцелярии (из последней он уволилск 17 июня 1827 г.), — 26 апреля 1826 г. был утвержден в звании библиотекаря Публичной Библиотеки, где заведывал Отделением греческих книг. Свои работы над переводом «Илиады» с греческого языка он начал еще в первые годы XIX века; в 1809 г. он выпустил отдельным изданием перевод VII песни «Илиады», александрийскими стихами, а затем начал перевод поэмы гекзаметрами и с 1813 г. начал печатать отрывки из него в разных периодических изданиях и сборниках. Отдельным изданием полный перевод «Илиады» вышел в свет, в 2 частях, в конце 1829 г. Известны два двустишия Пушкина на этот перевод, — диаметрально противоположного содержания. Свою уверенность в выздоровлении Гнедича Пушкин выражал по поводу сообщения Плетнева от 6 февраля: «Гнедич.... плох здоровьем. Беда, как мы останемся без конца Илиады» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 325).

— «Реку в сердце своем: несть Феб» — шуточная переделка 1-го стиха 13-го Псалма Давидова: «Рече безумец в сердце своем: несть Бог».

—т«Не будет вам Бориса», — т.-е. «Годунова». Эти слова, как и дальше — о переписчике, — ответ на следующие строки письма Плетнева к Пушкину от 6 февраля: «Ты отказываешься прислать Годунова за тем, что некому переписать. Это странно. Ведь надобно ж будет когда-нибудь об этом похлопотать. Пригласи из Опочки дни на три к себе какого-нибудь писаку и заплати ему за труды. Увидишь, что он все твои стихи возьмется переписывать тебе. Ты всё таки не сказал мне и не прислал ничего, что надобно печатать. После Свят. Недели книжная торговля прекращается. Опятэ принуждены будем здать зимы. Уже-ли ты в нынешнюю зиму ничего не выдашь более, кроме стих. Ал. Пуш.? Сделай милость выпусти Онегина! Уже ли не допрошусь я?» —Об отказе Пушкина прислать «Годунова» для издания стало известно властям: так Петербургский генерал-губернатор П. В. Голенищев-Кутузов доносил 16 апреля 1826 г. начальнику Главного Штаба И. И. Дибичу: «Относительно трагедии Борис Годунов известно, что Пушкин писал к Жуковскому, что оная не прежде им будет выдана в свет, как по снятии с него запрещения выезжать в столицу» (Я. К. Грот, «Пушкин», стр. 255; Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 324 — 325).

— О награждении крестьянина-поэта Ф. Н. Слепушкина, за книжку егоО«Досугов сельского жителя», нарядным кафтаном, двоими часами и медалью средней величины в 50 червонных см. выше, в объяснениях к письму № 198, стр. 143 — 144. Постановление Российской Академии о награждении Слепушкина медалью было опубликовано впоследствии в «Трудах имп. Российской Академии» (ч. I, С.-Пб. 1840, стр. 70).

— «Академическим четвертаком» Пушкин иронически называет жетон, который получали члены Российской Академии за каждое заседание, в котором они присутствовали (там же, стр. 40).

— Деловые письма Пушкина, в которых он снова подымал вопрос о своем освобождении, были обращены к Жуковскому, Плетневу и Дельвигу (см. выше, № 193, 195, 196).

201. В. А. Жуковскому (стр. 8). Впервые напечатано вЧ«Русском Архиве» 1870 г., ст. 1179; подлинник (на бумаге без вод. зн.; запечатан перстнем-талисманом) — в Гос. Публичной Библиотеке — в бумагах Жуковского.

— Не получая ответа на деловое письмо свое к Жуковскому от второй половины января (см. выше, N 193) Пушкин нервно задавал вопросы о своем освобождении в письмах к Плетневу и Дельвигу (N 195 и 196), е вопросы, оставшиеся также без ответа; между тем он получил письмо от Плетнева от 27 февраля, в коем тот передавал ему поручение Жуковского: «Другая его к тебе комиссия», писал Плетнев: «состоит в том, чтобы ты написал к нему письмо сериозное, в котором бы сказал, что, оставляя при себе образ мыслей твоих, на кои никто не имеет никакого права, не думаешь играть словами никогда, которые противоречили какому-нибудь всеми принятому порядку. После этого письма он скоро надеется с тобою свидеться в его квартире» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 330). Поэтому Пушкин немедленно же и послал Жуковскому новое письмо, написанное, как он советовал, в строго-сериозном тоне, — «в треугольной шляпе и в башмаках», как охарактеризовал его поэт Плетневу (в письме № 202), — в том рассчете, что Жуковский или покажет письмо это, кому следует, — т.-е. прямо Николаю I, или попытается им «дам взбуторажить» (см. в письме № 190). Жуковский отозвался Пушкину лишь 12 апреля строками, не мало, должно быть, удивившими поэта: «Не сердись на меня, что я к тебе так долго не писал, что так долго не отвечал на два последние письма твои. Я болен и ленив писать. А дельного отвечать тебе нечего. Что могу тебе сказать насчет твоего желания покинуть деревню? В теперешних обстоятельствах нет никакой возможности ничего сделать в твою пользу. Всего благоразумнее для тебя остаться покойно в деревне, не напоминать о себе и писать, но писать для славы. Дай пройти несчастному этому времени. Я никак не умею изъяснить, для чего ты написал ко мне последнее письмо свое? Есть ли оно только ко мне, то оно странно. Есть ли ж для того, чтобы его показать, то безрассудно» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 340); далее Жуковский говорил о «буйных, одетых прелестию поэзии» мыслях Пушкина, влиявших на молодое поколение, о стихах его, находимых в бумагах декабристов, и т. д. (ср. выше, в объяснениях к письму № 199, стр. 130). В том же смысле, как Жуковский, писал Пушкину 14 апреля и Плетнев, через которого поэт послал свое письмо; давая отчет в исполнении поручений поэта, он сообщал ему: «Отдано твое письмо Жуковскому. Ты верно не знаешь, какой у нас теперь мор на писателей. Жуковский болен отчаянно и для своего спасения получил совет ехать на теплые воды. Карамзин не может здесь выздороветь и потому отправляется морем до Бордо, а оттуда по южной части Франции во Флоренцию, где проживет два года. Гнедичу говорят доктора, что он может ожидать спасения от весны, а не от них. Можешь поэтому вообразить, в состоянии ли кто-нибудь в этом положении начать какое-нибудь важное дело. Сверх того так много еще хлопот посторонних. Мой совет и всех любящих тебя провести нынешнее лето в деревне. К осени Жуковский возвратится. Дел важных сбавится. Все войдет в обыкновенное течение. Тогда легче начать и Жуковскому. Тебе легко возражать, что за советами нужды ни у кого не будет. Но ты хладнокровнее обними стечение этих странных обстоятельств, — и сам согласишься, что прежде надобно заняться чем-нибудь общим, а потом приступить к частному» (Акад. изд. Переписки Пушкина, т. I, стр. 341). Дельвиг, в свою очередь, писал своему другу 7 апреля: «Живи, душа моя, надеждами дальними и высокими, трудись для просвещенных внуков; надежды же близкие, земные оставь на старание друзей твоих и доброй матери твоей. Они очень исполнимы, но еще не теперь. Дождись коронации, —тогда можно будет просить царя, тогда можно от него ждать для тебя новой жизни» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 339).

— В настоящем письме своем Пушкин приводит Жуковскому те же доводы в свою пользу, что и в письме от второй половины января (см. выше, № 193, и в объяснениях к нему, стр. 130 — 132): о несправедливости графа М. С. Воронцова, о своей болезни, требующей оперативного лечения, о письме с антирелигиозною фразою (см. его выше, т. I, № 77) и о своей незамешанности в деле 14 декабря.

— И. П. Липранди, Кишиневский знакомый Пушкина, рассказывает, что когда, в апреле 1826 г., он приехал в Петербург и посетил старика Пушкина, то узнал у него об Александре Сергеевиче, что ему обещается разрешение приехать из Псковского имения в Петербург, за поручительством

Пушкина-отца («Русск. Арх.» 1866 г., ст. 1487), и что тогда же А. Х. Бенкендорф, «через лицо, ходатайствовавшее об Александре Сергеевиче», ему, Липранди, не названное, «но по всему должно полагать, что лицо влиятельное и в обществе, и в семействе Пушкина»,³ предлагал Льву Пушкину, просившемуся тогда в военную службу, поступить юнкером в образовавшийся тогда дивизион жандармов. Линранди подробно рассказывает, как колебались отец и сын Пушкины, как, наконец, они были убеждены указанием на то, что отказ Бенкендорфу со стороны Льва Пушкина поступить в жандармы «может охладить графа к облегчению участи Александра Сергеевича и даже оскорбить графа», и как Лев Сергеевич «объявил себя решительно вступающим в жандармы». «Дней через десять», рассказывает Липранди: «Лев Сергеевич пришел ко мне уже в военной форме, которая к нему очень шла, и на вопрос мой о брате сказал, что получил от него пресмешное письмо [оно нам не известно. Б. М.], в котором уведомляет, что, будто бы, выезжая из дому, в воротах встретил попа и, не предчувствуя от сего добра, возвратился и пр. Я посоветовал Льву Сергеевичу не рассказывать этого, но, кажется, это было сделано уже не мне одному, потому что я слышал об этом и от других, конечно, с комментариями. Лев Сергеевич сказал мне, что брат связался в деревне с кем-то и обращается с предметом — «уже не стихами, а практической прозой» [ср. ниже, в письме № 204]; но что ему писано настоятельно, чтобы приезжал и, конечно, теперь он не замедлит» («Русск. Арх.» 1866 г., ст. 1488 — 1489).

202. П. А. Плетневу (стр. 8). Впервые напечатано в «Материалах» Анненкова, стр. 130 (отрывок) и Герценом в его «Полярной Звезде на 1861» (Лонд. 1861, стр. 93), полностью, но (также, как и у Анненкова) отнесено к барону Дельвигу и неверно приурочено к 1824 году; в «Вестн. Европы» 1881 г., № 1, стр. 13 — 14, В. П. Гаевским включено также в число писем к Дельвигу, но отнесено к середине 1826 г.; там же, № 3, стр. 5 — 8, Я. К. Грот доказал, что адресатом письма был Плетнев, которому Пушкин и отвечает по пунктам на письмо от 27 февраля 1826 г.; подлинник (на бумаге без вод. зн.) в Рукоп. Отделении Библиотеки Академии Наук.

В упомянутом выше письме своем от 27 февраля 1826 г. Плетнев сообщал о распродаже «Стихотворений Александра Пушкина» (см. выше, в объяснениях к письму № 195), разошедшихся полностью, в количестве 1200 экземпляров, в течение двух месяцев — января и февраля, — и об условиях, на которых он продавал книгу. «Скажи теперь по совести», спрашивал далее Плетнев: «прав ли я в своих предсказаниях на счет твоих доходов? Воспользуйся же еще нынешней зимой, а летом нет продажи книг. Если ты не решился выписывать писаря, пришли мне черновые бумаги: я или сам перепишу, или найму; потом всё переписанное перешлю тебе для сверки или поправок; тогда ты обратно перешлешь мне бумаги, и я приступлю к печатанию. В твоей воле, что́ теперь начать: второе ли издание Разн. Стихот. (но в этом случае, надобно что-нибудь прибавить; потому что в другой раз некоторых пьес ужь не пропустят), Бориса ли, Онегина ли, или Цыганов. Только сделай милость, не медли. Остается не более двух месяцев, в которые еще можно что нибудь сделать. Жуковский особенно просит прислать Бориса. Он бы желал его прочесть сам и еще (когда позволишь) на лекции его» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 329 — 330).

— О книгопродавцах Заикиных см. выше, в т. I, в письмо № 159, и в объяснениях, стр. 474.

— В стихотворении «Андрей Шенье», вошедшем в издание 1826 г., цензура не пропустила стихов 21 — 64 и 150. Эти именно стихи, представлявшие собою гимн свободе, — вскоре послужили поводом к возникновению известного «дела» Алексеева-Молчанова-Леопольдова и к привлечению Пушкина к следствию по этому «делу». Задавая Плетневу свой вопрос, поэт как бы предчувствовал новые, грозившие ему неприятности.

— «Цыганы» вышли отдельной книжкой лишь весною 1827 года, в Москве, но намерение Пушкина издать их, высказанное Плетневу, стало известно властям — или через самого Плетнева, за которым тогда следили, как за «коммиссионером» поэта, или через перлюстрацию писем Пушкина: 4 апреля 1826 г. Дежурный Генерал Главного Штаба А. Н. Потапов докладывал Начальнику Штаба И. И. Дибичу на его запрос: «Поэма Пушкина Цыганы куплена книгопродавцем Иваном Слениным и рукопись отослана теперь обратно к сочинителю для каких то перемен. Печататься она будет нынешним летом в Типографии Министерства Просвещения». 16 апреля Петербургский генерал-губернатор П. В. Голенищев-Кутузов в своей докладной записке Дибичу дополнительно сообщал, что рукопись Цыган «была составлена следующим образом; служащий в Департаменте Народного Просвещения [sic!] родной брат Пушкина, при свидании с ним, читал сию поэму, выучил оную наизусть; потом, по возвращении в С.-Петербург, написал ее с памяти и отдал книгопродавцу Сленину для напечатания, а сей отослал уже оную к автору для поправки стихов и смысла, но рукопись еще обратно не получена» (Я. К. Грот, «Пушкин», С.-Пб. 1899, стр. 255).

— Брат — Лев Сергеевич Пушкин, с которым поэт был в ссоре (см. выше, в т. I, письмо № 159, и объяснения к нему, стр. 473); он написал ему в это время письмо, про которое Плетнев писал 14 апреля: «Твое письмо к брату убийственно. У меня бы рука не поднялась так отвечать» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 342).

— Повесть Пушкина в роде Байроновского «Верро» («Беппо») — «Граф Нулин»; поэт написал ее в два утра — 12 и 13 декабря 1825 года; издана она была только в конце 1827 года.

— Письмо к Жуковскому, написанное по его совету, переданному через Плетнева (см. выше, в объяснениях, стр. 148), см. выше, под № 201.

— «Бориса Годунова» Жуковский, вероятно, хотел прочесть на своих лекциях великой княгине Елене Павловне, с которою он занимался, с конца 1823 г. (т.-е., с приезда ее в Россию), русским языком и литературою/

— По поводу выражения Пушкина, что его трагедия «не для дам», Катенин писал ему: «Меня недавно насмешил твой (яко бы) ответ на желание одного известного человека прочесть твою трагедию Годунов: Трагедия эта не для дам, и я ее не дам. Скажи, правда ли это? Меня оно покуда несказанно тешит» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 348).

— Говоря о деньгах, Пушкин отвечает на следующие слова письма к нему Плетнева от 27 февраля: «Что велишь делать с твоими деньгами? Хоть я не привел в совершенно аккуратный счет всю операцию нынешнего издания, но имею в руках (кроме издержанных на некоторые к тебе посылки, отосланной по твоему требованию тысячи, употребленных на издание и заимообразно отданных Дельвигу двух тысяч) пять тысяч еще. Распоряжайся, милый, поскорее» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 330).

— Д. — Дельвиг, который, по поводу своего займа у Плетнева из Пушкинских денег, писал последнему 7 апреля: «Деньги твои я взял, как хороший Министр Финансов, т. е. назначил Плетневу источник уплаты, я купил у Баратынского «Эду» и его Сочинения, и «Эда», продаваясь, в скором времени погасит совершенно мой долг» (там-же, стр. 339).

— Переписка с Пушкиным и исполнение его поручений навлекли в это время подозрение на Плетнева и послужили поводом к негласному следствию о нем, сохранившемуся в Архиве б. Главного Управления Военно-Учебных Заведений, в деле «О связи учителя Плетнева с литератором Пушкиным» (1826 г., № 7); дело окончилось благополучно для «коммиссионера» Пушкина — Плетнева, о котором, на запрос Начальника Главного Штаба от 9 апреля 1826 г., Главный Директор Пажеского и Кадетских Корпусов генерал-адъютант П. В. Голенищев-Кутузов дал вполне благосклонный отзыв, сообщив, что «Плетнев знает Пушкина, как литератора, смотрит за печатанием его сочинений и вырученные за продажу оных деньги пересылает к нему по просьбе и препоручению г. Жуковского. Поведения прекрасного, жизни тихой и уединенной; характера скромного и даже более робкого». Тем не менее, Дибич 23 апреля сообщил Голенищеву-Кутузову, что «Государю императору угодно было повелеть... усугубить всевозможное старание узнать достоверно, по каким точно связям знаком Плетнев с Пушкиным и берет на себя ходатайство по сочинениям его и... иметь за ним ближайший надзор»... Голенищев-Кутузов на это отозвался, что «Плетнев действительно не имеет особенных связей с Пушкиным, а только по просьбе г. Жуковского смотрел за печатанием сочинений Пушкина и вырученные за продажу оных деньги пересылал к нему, но и сего он ныне не делает и совершенно прекратил всякую с ним переписку»... («Педагогический Сборник» 1917 г., ч. неоф., стр. 637 — 639; Я. Грот, «Пушкин, его лицейские товарищи и наставники», С.-Пб. 1898, стр. 255 — 256; «Русск. Стар.» 1899 г., т. XCVIII, июнь, стр. 509 — 510; ср. у П. Е. Щеголева, «Пушкин», С.-Пб. 1912, стр. 239 — 240).

Сноски

³ Через Жуковского? Б. М.