Модзалевский. Примечания - Пушкин. Письма, 1826-1830. Часть 35.
|
357. Н. Н. Гончаровой (стр. 99). Впервые напечатано И. С. Тургеневым, в переводе с французского вА«Вестнике Европы» 1878 г., № 1, стр. 11 — 12; подлинник был у графини Меренберг. Французские фразы появляются в печати впервые; они вставлены нами из рукописи П. В. Анненкова, содержащей пересказ читанных им писем Пушкина к невесте и жене (в архиве Анненкова в Пушкинском Доме).
— Брат Пушкина Лев выехал в Москву из Петербурга 20 июля, на другой день после приезда поэта в Петербург из Москвы.
— О Н. К. Загряжской см. в предыдущем письме N 356 и в объяснениях к нему, стр. 448. Н. Н. Гончарова приходилась Н. К. Загряжской внучатной племянницей, так как была дочерью ее родной племянницы.Б
— Французская фраза значит: «как хорошенькая женщина прошедшего столетия».
— Наташа — Н. И. Гончарова, рожд. Загряжская, тёща Пушкина.
— Николай Афанасьевич — Гончаров, отец невесты.
— Афанасий Николаевич — Гончаров, «дедушка» с Полотняного Завода.
— Николай I видел юную Н. Н. Гончарову в Москве, на балах, в марте 1830 г. Об отношениях его к Н. Н. Пушкиной см. в книгеГ«Рассказы о Пушкине, записанные П. И. Бартеневым», ред. М. А. Цявловского, М. 1925, стр. 117 — 120.
— Иван Николаевич — Гончаров, брат Натальи Николаевны; о нем см. выше, стр. 396, в объяснениях к письму № 318.
— Отец и мать поэта несколько дней спустя (27 — 28 июля), не дождавшись отъезда старшего сына, отправились в Михайловское, к дочери своей О. С. Павлищевой.
— GranК’maman de Zavode — «Бабушка с Завода», т.-е. статуя императрицы Екатерины II, которую А. Н. Гончаров получил разрешение продать на расплавку (см. выше, в письмах № 341, 349, 354 и др.).
— Французская фраза значит:й«Я был на этих днях у моей Египтянки». Личность этой «Египтянки» неизвестна: быть может, это то же лицо, которое Пушкин, в письме к Плетневу от 26 марта 1831 г., называл: «южная ласточка, смуглорумяная красота наша» (в этом последнем письме, быть может, можно видеть Александру Осиповну Россетти?). Ср. статью Н. О. Лернера: «Ревность Н. Н. Пушкиной» — «Русск. Стар.» 1905 г., кн. CXXIV, ноябрь, стр. 423.
358. Н. Н. Пушкиной (стр. 100). Впервые напечатано И. С. Тургеневым, в переводе с французского языка, вО«Вестнике Европы» 1878 г., № 1, стр. 12 — 13; подлинник был у графини Н. А. Меренберг. Французская фраза приводится впервые из черновых материалов Анненкова для биографии Пушкина (в Пушкинском Доме; ср. № 357).
— Аф. Ник. — Гончаров,з«дедушка»; он заставил тогда Пушкина хлопотать о разрешении расплавить статую Екатерины II, а также о выдаче ему ссуды. Письмо Пушкина к Гончарову по этому поводу см. ниже, под № 361.
— Наталья Ивановна — Гончарова, теща Пушкина.
— Старший брат Н. Н. Гончаровой — Дмитрий Николаевич (род. 1 мая 1808), наследник Гончаровского майората; 17-ти лет от роду он окончил курс Московского Университета и был зачислен в Коллегию ИностранныЧ Дел, в 1827 г. произведен был в переводчики, 11 апреля 1829 г. получил звание камер-юнкера и прикомандирован был к Свиты е. в. генерал-майору кн. Николаю Андреевичу Долгорукову, который, после убийства Грибоедова, был отправлен, с особыми полномочиями, в Тегеран; по приезде своем в Тавриз Д. Н. Гончаров получил поручение «пересмотреть 18 ящиков имущества, оставленного секретарем миссии Мальцовым проездом из Тегерана, — вещей покойного статского советника Грибоедова» (А. В. Средин, «Полотняный Завод», отд. отт., стр. 35). В Персии Д. Н. Гончаров оставался до отозвания кн. Долгорукова обратно в Россию в июне 1830 г., а затем числился в Министерстве Иностранных Дел, в Департаменте внешних сношений. В 1832 г. он в качестве опекуна над имением своего душевнобольного отца, колл. асс. Н. А. Гончарова, вступил в управление разоренным Гончаровским имением, в котором в 1834 году гостил у него Пушкин (см. «Дневник Пушкина», под 28 ноября 1834 г.). В 1835 г. Гончаров вышел в отставку и вскоре женился на армянке, княжне Елизавете Егоровне Назаровой, с которою отдался приведению в порядок запущенных «дедушкою» дел. В 1837 — 1839 гг. безвыездно жила у него вдова Пушкина, с детьми и сестрою Александрою Николаевною. С 14 января 1839 по 19 января 1842 г. Гончаров числился Почетным Попечителем Калужской Губернской Гимназии, а с 30 марта 1854 г. до смерти был Медынским Уездным Предводителем дворянства и Почетным Смотрителем местного Уездного Училища, состоя вторично, с 1852 г., в звании камер-юнкера. Скончался он в 1859 году в чине надворного советника; он был глух и заикался («Рассказы о Пушкине, записанные П. И. Бартеневым», под ред. М. А. Цявловского, М. 1925, стр. 61 и 135). — В книге П. Е. Щеголева «Дуэль и смерть Пушкина» («Пушк. и его соврем.», вып. XXV — XXVII, стр. 273 — 275) напечатаны два письма Д. Н. Гончарова к его сестре, баронессе Е. Н. Дантес-Геккерен, от апреля и сентября 1837 г.; из них видно, что он вполне дружественно относился к своему зятю — убийце другого зятя. О дальнейших отношениях его и Дантеса см. в книге «Московский Пушкинист», вып. I, М. 1927, под ред. М. А. Цявловского, в статье В. С. Нечаевой.
— Кат. Ив. — Загряжская, фрейлина, тетка Н. Н. Гончаровой (см. выше, стр. 449 — 450, в объяснениях к письму № 356).
— О графине В. П. Полье см. выше, в объяснениях к письму № 356.
— Елизавета Михайловна Фролова-Багреева (род. 5 сентября 1799, ум. 23 марта 1857) — единственная дочь знаменитого государственного деятеля графа Михаила Михайловича Сперанского (род. 1772, ум. 1839); 1Ы августа 1822 г., против своей воли, исполняя желание отца (см. «Русск. Арх.» 1903 г., кн. I, стр. 299 и 1911 г., кн. I, стр. 219), она вышла замуж за Александра Алексеевича Фролова-Багреева (родного племянника князя В. П. Кочубея), который в 1818 — 1824 гг. был Черниговским гражданским губернатором, в 1826 — 1833 гг. — Управляющим Государственным Заемным Банком, а с 1834 г. до смерти в 1845 г. — сенатором. Фролова-Багреева стала поклонницей таланта Пушкина с появления первых же его произведений; еще когда вышел «Руслан и Людмила», она писала свои мысли о нем отцу, который из Тобольска отвечал ей, 16 октября 1820 г.: «Руслана я знаю по некоторым отрывкам. Он действительно имеет замашку и крылья гения. Не отчаивайся: вкус придет; он есть дело опыта и упражнения. Самая неправильность полета означает тут силу и предприимчивость. Я также, как и ты, заметил сей метеор. Он не без предвещания для нашей словесности» («Русск. Арх.» 1868 г., ст. 1790). Биограф Фроловой-Багреевой, Д. Л. Мордовцев, говорит, что «из числа русских литераторов она пользовалась особенною дружбою Пушкина, «полет гения» которого она едва ли не раньше других угадала своим чутким умом, когда отец ее был еще в Сибири и писала об этом отцу» («Русские женщины нового времени», С.-Пб. 1874 г., стр. 197), а князь Н. Н. Голицын, в «Словаре Русских писательниц» (С.-Пб. 1889, стр. 258), утверждает, что Фролова-Багреева поместила в «Современнике» Пушкина какую-то свою повесть [которой мы не могли, однако, доискаться]. Она рано начала писать — и в 1828 г. выступила в печати с книжкою «Чтение для малолетних детей», которую значительно позднее издала в переводе на французский и немецкий языки. Живя в Петербурге, она умела привлечь к себе таких людей, как А. И. Тургенев и кн. П. А. Вяземский («Остаф. Арх.», т. III, стр. 236); последний бывал у нее; так, напр., 9 июля 1830 г. он ездил к ней пить чай на дачу, на Охту (Соч. князя Вяземского, т. IX, стр. 127), где, вероятно, навестил ее и Пушкин. V. Duret, французский биограф Е. М. Фроловой-Багреевой, говорит, что в салоне ее (она в Петербурге жила вместе с отцом) собирались все знаменитости: государственные люди, ученые, артисты, писатели: генерал Бутурлин, историк Карамзин, художник Брюллов, Польский поэт Адам Мицкевич... Преданным другом ее был знаменитый ПушкиЭ»; многие декабристы были частыми ее гостями, — и это обстоятельство было причиною явного нерасположения к ней Николая I. Годы 1827 —1831 были наиболее блестящею эпохою светской жизни Фроловой-Багреевой, — к которым, конечно, и относится ее знакомство с Пушкиным (V. Duret, «Un portrait russe. L’œuvre et «Le livre d’une femme» de M-me Bagréeff-Spéranski», Leipzig — Paris. 1867, p. 15, 19). Личная жизнь ее была очень несчастлива: муж ее был человек совершенно ничтожный, пустой эгоист: смерть младшего сына, а затем нежно любимого отца и немилость Николая I заставили ее в 1839 г. уехать за границу; затем она жила в Полтавском имении, овдовела, выдала замуж дочь, после чего совершила поездку на Запад Европы и к Святым местам (в 1854 г. она издала книгу «Les pélerins russes à Jerusalem»); с 1850 г. она поселилась в Вене, где и умерла. После нее осталось много сочинений на французском языке в рукописях, а также и напечатанных в Праге, Брюсселе и Лейпциге. «Хотя от отца еще наследовала она сознательную любовь к России и ее народу», — говорит Д. Л. Мордовцев: «хотя покойный отец усердно поддерживал в ней русские симпатии, помогал ее литературному развитию и давал ему направление исключительно русское, однако Европа и первоначальное не русское воспитание осилили: из дочери Сперанского не вышло русской писательницы; Багреева-Сперанская82 сделалась известною как писательница ЕвропейскаН» (назв. соч., стр. 197). Десять лет спустя после ее смерти в Лейпциге была издана ее упомянутая выше биография, — написанная Victor Duret, с приложением ее неизданного сочинения: «Un portrait russe. L’œuvre et «Le livre d’une femme». «Доброта, ум и талант», говорит этот биограф: «суть дары такие редкие, скажу более — такие несовместимые, что тот, кто обладает одним из этих даров, может уже считаться избранником Неба. Багреева-Сперанская обладала всеми этими дарами... В жизни она нашла одни горести, зато в смерти — бессмертие». Об этой книге см. «Русск. Арх.» 1868 г., ст. 328 — 329.
—Ч«Французская фраза значит: «Перед белокурой Мадонной, похожей на вас, как две капли воды; я купил бы ее, если бы она не стоила 40,000 рублей». Белокурая мадонна, по объяснению А. В. Средина — Мадонна Перуджино, принадлежавшая Николаю Михайловичу Смирнову; («Старые Годы» 1910 г., июль — сентябрь, отд. отт. стр. 35, прим. 48). Не знаем, так ли это, но в недостоверных Записках А. О. Смирновой читаем: «Смирнов должен был быть шафером Пушкина, но ему пришлось уехать в Лондон курьером. Он говорил Искре [т.-е. Пушкину], что Натали напоминает ему мадонну Перуджино. Пушкин завтракал у Смирнова, смотрел его картины, его коллекцию редкостей искусства...» (С-Пб. 1894, стр. 169; ср. «Русск. Арх.» 1902 г., кн. II, стр. 97, — о картинной галлерее Смирнова); в апреле 1831 г. П. М. де-Роберти писал Ѳ. Н. Глинке в Тверь: «Пушкин что-то замолк, женясь. Постараюсь увидеть здесь его супругу, чтобы посмотреть выбор его поэтического вкуса. Говорят, жена его красавица, и сумасброд так отзывбется: я женился, чтобы иметь дома свою Мадонну» («Пушк. и его соврем.», вып. XVII — XVIII, стр. 265). В своем известном сонете «Мадона», написанном 8 июня 1830 г. и посвященном невесте, Пушкин писал:
...Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадона,
Чистейшей прелести чистейший образец.
30 августа он записал этот сонет в альбом Ю. Н. Бартенева (см. Б. Л. Модзалевский, «Автограф Мадоны» — «Пушкин и его соврем.», вып. XV, стр. 21 — 26).
— Grand’maman — статуя Екатерины II: см. выше, в письмах № 341, 349, 354, 357 и др.
—Ч«Chez mon cousin Kankrin» — «к моему кузену Канкрину». — Канкрин — граф Егор Францович, Министр Финансов: Пушкин называет его своим «кузеном» шутя, пародируя способ обращения королей к иностранным государям, кардиналам и т. под. высокопоставленным лицам; поэт подчеркивает этим свою скромность, сознание того, что «дедушка» Гончаров сильно переоценивает его значение в придворных и административных сферах, давая ему серьезные финансовые и иные деловые поручения. Вместо Бенкендорфа Пушкин 9 июля обратился к Управляющему III Отделением М. Я. фон-Фоку, представив ему записку по делу о статуе Екатерины II (см. ниже, письмо № 360).
— Ответ Н. Н. Гончаровой на это письмо так же неизвестен, как и все прочие письма ее к жениху и к мужу.
359. Княгине В. Ѳ. Вяземской (стр. 101). Впервые напечатано в Акад. изд. Переписки, т. II, стр. 168; подлинник обнаружен был нами в письме князя П. А. Вяземского к жене из Петербурга, от 4 августа [1830 г.], в Остафьевском архивБ гр. С. Д. Шереметева. В письме этом князь Вяземский сообщал, что только что вернулся в Петербург из Ревеля (куда приехал 15 июля для морских купаний, а выехал обратно в ночь на 1 августа: см. Соч., т. IX, стр. 129 — 135); там же была и семья Карамзиных. «Пушкин здесь. Находят, что он весел и натурален», — прибавлял Вяземский.
Перевод:м«Мне столько нужно было сказать вам. К стыду моему сознаюсь, что мне весело в Петербурге, и я не знаю, как и когда я вернусь. Может быть с князем, — во всяком случае, до свидания. А. П.»
— К числу знакомых, у которых в Петербурге Пушкину былоз«весело», следует отнести, между прочим, и барона Дельвига; он с женою проводил лето 1830 г. «на берегу Невы, у самого Крестовского перевоза. У них было постоянно много посетителей. Французская Июльская революция тогда всех занимала, а так как о ней ничего не печатали, то единственным средством узнать что-либо было посещение знати. Пушкин, большой охотник до этих посещений, но постоянно удерживаемый от них Дельвигом, которого он во многом слушался, получил по вышеозначенной причине дозволение посещать знать хотя ежедневно и привозить вести о ходе дел в Париже. Нечего и говорить, что Пушкин пользовался этим дозволением и был постоянно весел, — как говорят, в своей тарелке» (Бар. А. И. Дельвиг, «Мои воспоминания» т. I, стр. 107; см. далее, стр. 108 — 109). Об одном эпизоде, на даче на Черной речке летом 1830 г., с кн. С. Г. Голицыным, («Фирсом») и о стихах «Полюбуйтесь же вы, дети» — см. в «Библиогр. Записках» 1858 г., т. I, ст. 494 — 497, и у В. В. Вересаева: «Пушкин в жизни», вып. III, М. 1927, стр. 21 — 22 и примеч.). — Пушкин, действительно, как и писал княгине Вяземской, выехал в Москву вместе с Вяземским (10 августа). Рассказ Л. Н. Павлищева («Воспоминания», стр. 218, 219) о том, что поэт ездил еще из Петербурга в Михайловское, кажется нам недостоверным.
360. М. Я. фон-Фоку (стр. 101). Впервые напечатано в книге «Дела III Отделения об А. С. Пушкине», С.-Пб. 1906, стр. 308; подлинник в Пушкинском Доме Академии Наук.
— Записка касается возбужденного Пушкиным, по просьбеЦ«дедушки» А. Н. Гончарова, вопроса о разрешении продать на расплавление статую Екатерины II, находившуюся на Полотняном Завпде (см. выше, в письмах № 341, 349, 354, 357, 358 и ниже, № 361, 371, 372 и от 24 февраля 1831 и 8 июня 1832 г.).
361. А. Н. Гончарову (стр. 102). Впервые напечатано в «Русском Архиве» 1881 г., кн. II, стр. 502 — 503; подлинник был в Музее Калужской Ученой Архивной Комиссии.
—Письмо писано в самый день приезда Пушкина в Москву из Петербурга, пребывание в котором, по словам Анненкова,Ќ«осталось в памяти Пушкина весьма долго. Тут в последний раз виделся он с Дельвигом, который при отъезде провожал его за заставу. Ни тот, ни другой не могли и подумать, что дружеское расставанье их, еще исполненное разговоров о литературе, будет вечным. Вот что писал Пушкин об этой последней беседе их: «Я ехал с В*[яземским] из Петербурга в Москву. Дельвиг хотел проводить меня до Царского Села. 10 Августа по утру мы вышли из города. В*[яземский] должен был нас догнать на дороге. Дельвиг обыкновенно просыпался очень поздно — и разбудить его преждевременно было почти невозможно. Но в этот день встал он в восьмом часу, и у него с непривычки кружилась и болела голова. Мы принуждены были зайти в низенький трактир. Дельвиг позавтракал. Мы пошли далее. Ему стало легче, головная боль прошла. Он стал весел и говорлив»... (ср.М«Соврем.» 1854 г., № 1, отд. Критики, стр. 42, в статье В. П. Гаевского о Дельвиге). — Спутник Пушкина, князь Вяземский, также оставил в Дневнике своем запись о совместном путешествии своем с Пушкиным: «10 [августа] выехали мы из Петербурга с Пушкиным в дилижансе. Обедали в Царском Селе у Жуковского. В Твери виделись с Глинкою [Федором Николаевичем]. 14 числа утром приехали мы в Москву. Жена ждала меня дома»... (Соч., т. IX, стр. 137). О посещении Пушкиным и Вяземским Ф. Н. Глинки последний упоминает в письме своем к П. Е. фан-дер-Флиту от 27 августа 1830 г. (см «Пушк. и его соврем.», вып. XVI, стр. 105 — 106).
— Граф Канкрин — Министр Финансов; см. выше, в объяснениях к письму № 358. Он отказал в просьбе Гончарова (см. в письме № 363).
— Ответ Бенкендорфа А. Н. Гончарову о высочайшем соизволениит«на расплавление колоссальной, неудачно изваянной в Берлине бронзовой статуи блаженной памяти императрицы Екатерины II», с предоставлением ему права воздвигнуть, «когда обстоятельства дозволят ему исполнить сие, другой прйличный памятник сей августейшей благотворительнице фамилии его» — был послан 20 августа 1830 г., за № 3355 (см. его в книге: «Дела III Отделения об А. С. Пушнине», С.-Пб. 1906, стр. 309).
362. Е. М. Хитрово (стр. 102). Впервые напечатано в изданном Пушкинским Домом сборнике Писем Пушкина к Е. М. Хитрово, Лгр. 1927, стр. 9 — 10. Подлинник — в Пушкинском Доме; он — на листе почтовой бумаги большого формата, без вод. знаков; письмо сложено конвертом и запечатано гербовой печатью Пушкина под графскою короной. На обороте, кроме адреса и почтового штемпеля и помет, — рукою Е. М. Хитрово написано: «Pouchkin».
Перевод: «Как я вам признателен за ту доброту, с которою Вы уведомляете меня хоть немного о том, что происходит в Европе. Никто здесь не получает французских газет, и в качестве политических мнений о том, что́ только что произошло, у нас Английский Клуб решает, что князь Дмитрий Голицын был неправ, запретив ордонансом экартэ. И среди этих то орангутангов я принужден жить в самое интересное время нашего века! К довершению всех бед и затруднений только что умер мой бедный дядя Василий Львович. Надо признаться, что ни один дядя никогда не умирал более некстати. Моя женитьба откладывается еще на шесть недель, и бог знает, когда я смогу вернуться в Петербург. «Парижанка» не стоит «Марсельезы». Это куплеты из водевиля. Мне смертельно хочется прочесть речь Шатобриана в защиту герцога Бордосского. Для него это был еще один прекрасный момент. Во всяком случае, вот он снова в оппозиции. В чем оппозиция «Temps», — хочет ли он республики? Те, которые ее за последнее время хотели, ускорили коронацию Луи-Филиппа; он обязан пожаловать их камергерами и назначить им пенсии. Брак г-жи Жанлис с Ла-Файетом был бы вполне уместен и венчать их должен бы был епископ Талейран. Так было бы завершено дело революции. Прошу Вас повергнуть меня к ногам графинь, Ваших дочерей, и принять уверение в моей преданности и высоком уважении. Пушкин. — 21 августа Москва».
— Пушкин отвечает на письмо к нему Хитрово из Петербурга (откуда он вернулся 14 июля), нам неизвестное.
— Говоря о Европейских событиях, Пушкин имеет в виду Июльскую революцию во Франции, об отдельных фактах которой упоминает и ниже, в следующих своих письмах, уже из Болдина. Ближайшим образом революция была вызвана деятельностью реакционного министерства Полиньяка, образованного королем Карлом Х 8 августа 1829 г., последовавшими затем противными конституции ордонансами о роспуске Палат и о созыве новых избирательных собраний, переменою прежнего избирательного закона, а также отменою свободы печати и введением цензуры; революция с молниеносной быстротой в три дня (27, 28 и 29 июля н. ст. 1830 г.) свергла Карла Х с престола. Луи-Филипп Орлеанский был провозглашен наместником (lieutenant-géneral) королевства, после чего, 2 августа, Карл отказался от престола в пользу своего внука, герцога Бордосского (графа Шамбора); однако Палаты предложили корону, 7 августа, Луи-Филиппу (род. 1773); спустя 17 1/2 лет последний, в свою очередь, был свергнут Февральской революцией 1848 года. Карл Х умер изгнанником в 1836 г., в Австрии, а Луи-Филипп — в Англии, в 1850 г. Подробнее об Июльской революции и об отдельных ее моментах, о которых говорит Пушкин в своих письмах, — см. в очерке Б. В. Томашевского в сборнике Писем Хитрово, Лгр. 1927 г., стр. 301 и след.
— О запрещении Московским генерал-губернатором князем Дмитрием Владимировичем Голицыным азартной карточной игры в экартэ в Московском Английском Клубе нам не удалось найти никаких сообщений ни вх«Московских Ведомостях», ни в письмах такого осведомленного в подобного рода новостях человека, как Московский Почт-Директор А. Я. Булгаков («Русский Архив» 1903 г., кн. III), ни в напечатанных в «Русском Архиве» 1889 г. (кн. II, стр. 86 — 96) «Извлечениях из журналов гг. старшин Московского Английского Клуба со дня его открытия». Возможно, что распоряжение Голицына было дано не в письменной форме, а изустно. — Английский Клуб издавна был средоточием всех Московских сановников и людей со средствами и с положением и притом консервативного направления; еще Карамзин и известной своей «Записке о Московских достопримечательностях» отмечал значение Клуба в жизни Москвы: «Надобно ехать в Английский Клуб, чтобы узнать общественное мнение, — как судят Москвичи. У них есть какие-то неизменные правила, но все в пользу самодержавия: якобинца выгнали бы из Английского Клуба». Ко времени Пушкина обстановка несколько переменилась и в 1832 году, например, членами Клуба, наряду с бывшим министром И. И. Дмитриевым, были М. П. Погодин, кн. П. А. Вяземский, П. Я. Чаадаев, М. Ф. Орлов... При этом Клуб сохранял за собой свое как бы политическое значение, и про него Пушкин мог сказать то же, что́ сказал про Петербургский в «Евгении Онегине», выразившись, что «палата Английского клоба — народных заседаний проба»: соединяя по прежнему главных представителей Московской знати и образованного общества. Клуб служил местом обсуждения текущих событий внутренней и внешней политики, и сам Николай I, по свидетельству П. И. Бартенева, «иной раз справлялся, что́ говорят о той или другой правительственной мере в Московском Английском Клубе» («Русский Архив» 1889 г., кн. II, стр. 85). — Члены Клуба не долго гневались за запрещение экартэ на князя Д. В. Голицына, который, будучи почетным членом Клуба, в 1833 г. торжественно был избран почетным его старшиною (см. «Русский Архив» 1889 г., кн. II, стр. 95; Н. П. Барсуков, «Жизнь и Труды М. П. Погодина», кн. IV, 1892, стр. 183 — 184), а в 1836 г. был чествуем в Клубе по случаю возвращения из-за границы в Москву («Русский Архив» 1889 г., кн. II, стр. 95 — 96; «Остафьевский Архив князей Вяземских», т. III, стр. 361 — 363). Пушкин был избран членом Московского Английского Клуба в 1829 г., в один день с Боратынским
(«Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым», М. 1925 г., стр. 27), с чем П. А. Плетнев поздравлял поэта в письме к нему от 29 марта этого года (Переписка, Акад. изд., т. II, стр. 89), но гостем он бывал в нем и раньше, — например, 28 марта 1827 г. — с И. И. Дмитриевым и кн. П. А. Вяземским («Русский Архив» 1901 г., кн. III, стр. 27); был он в Клубе и 21 января 1831 г. (там же, 1902 г., кн. I, стр. 48) и 9 декабря того же 1831 г. (Переписка, Акад. изд., т. II, стр. 351), а 27 августа 1833 г. писал жене из Москвы: «В Клубе я не был, — чуть ли я не исключен, ибо позабыл возобновить свой билет. Надобно будет заплатить 300 рублей штрафу, а я и весь Английский Клуб готов продать за 200» (там же, т. III, стр. 38). Упоминает он о Клубе и в письме к жене от 30 апреля 1834 г. (там же, стр. 107).
— Называя распоряжение кн. Д. В. Голицына «ордонансом», Пушкин имеет в виду те знаменитые 6 ордонансов Карла Х от 25 июля 1830 г., которые послужили ближайшим поводом к Июльской революции; этим пародическим названием поэт еще раз подчеркивает свое насмешливое отношение к «палате Английского Клоба» (см. в цитированной выше статье Б. В. Томашевского, стр. 303).
— Дядя Пушкина, Василий Львович Пушкин, умер в Москве накануне того дня, в который поэт писал Е. М. Хитрово, — а именно 20 августа 1830 года, 60 лет от роду. Он был опасно болен еще весною этого года, о чем Жуковский шутливо сообщал Д. П. Северину: «Пушкин Александр гуляет по Москве. Пушкин Василий болен подагрою, а муза его — водяною» («Русская Старина» 1896 г., № 7, стр. 84); сам же поэт писал Вяземскому в Петербург, сообщая о своей помолвке и о том, что дядя Василий Львович плакал, узнав о предстоящей женитьбе племянника: «Он собирается на свадьбу подарить нам стихи. На днях он чуть не умер и чуть не ожил. Бог знает, чем и зачем он живет» (письмо от 2 мая 1830 г. — см. выше, № 330). Приехав затем недели на три в Петербург, поэт, вместе с Вяземским и Жуковским, сочинил «арзамасское» послание к В. Л. Пушкину.83
Любезнейший наш друг, о ты, Василий Львович,
Буянов встарину, а нынешний Храбров;
Меж проповедников Парнасса — Прокопович,
Пленительный толмачь и Граций, и скотов!
Что́ делаешь в Москве, первопрестольном граде?
А мы — печемся здесь о сочном винограде
И соком лоз его пьем здравие твое.84
Но пожелания не помогли больному, — он в это время уже едва двигался от подагры, хотя и старался еще сохранять свою важную осанку, за которою скрывалось у него так много добродушия, смешанного с легковерием и беспечностью, и продолжал толковать о журналах и интересовался литературой... Самая смерть его, говорит П. В. Анненков: «имела одинаковый характер с его жизнию. Нам рассказывал один из близких его знакомых, что раз, утром, больной старик поднялся с постели, добрался до шкапов огромной своей библиотеки, где книги стояли в три ряда, заслоняя друг друга, отыскал там Беранже и с этой ношей перешел на диван залы. Тут принялся он перелистывать любимого своего поэта, вздохнул тяжело и умер над французским песенником» («Пушкин в Александровскую эпоху», стр. 18). В письме к П. А. Плетневу от 9 сентября, уже из Болдина, Пушкин писал: «Бедный дядя Василий! Знаешь ли его последние слова? Приезжаю к нему, нахожу его в забытьи: очнувшись он узнал меня, погоревал, потом, помолчав: «Как скучны статьи Катенина!» и более ни слова. Каково? вот что значить умереть честным воином, на щите, le cri de guerre à la bouche!» — О том же писал князь Вяземский Тургеневу: «Бедный наш Василий Львович! Он умер при мне. Последними словами его племяннику Александру, накануне смерти, были: «Как скучен Катенин», — которого он перед тем читал в Литературной Газете. Это славно: это значит умереть под ружьем» («Русск. Арх.» 1900 г., кн. I, стр. 356). Слова В. Л. Пушкина Вяземский вспоминал и впоследствии, в своей «Старой записной книжке», говоря: «Это исповедь и лебединая песнь литератора старых времен, т.-е. литератора присяжного, литератора прежде всего и выше всего» («Русск. Арх.» 1874 г., кн. II, ст. 199). «Нам передавали современники», пишет П. И. Бартенев: «что, услышав эти слова от умиравшего Василия Львовича, Пушкин направился на цыпочках к двери и шепнул собравшимся родным и друзьям его: «Господа, выйдемте, пусть это будут последние слова его». Пушкин искренно любил доброго дядю своего и пешком проводил его тело с Басманной в Донской монастырь» («Русск. Арх.» 1870 г., ст. 1369; ср. «Отеч. Зап.» 1853 г., № 11, в статье П. И. Бартенева: «Род и детство Пушкина»). «Пожалей о бедном В. Л. Пушкине», писал брату своему А. Я. Булгаков 21 августа: «он скончался вчера у Вяземского и племянника-поэта на руках, после двухдневной болезни; паралич в мозгу. Однако же он Вяземского узнал и подал ему руку. Добрый был человек! Что говорил о пеночках, горлицах и ручейках, умрет с ним; но его Сосед Буянов останется памятником дарований его стихотворных. Оставил он детей побочных, только не знаю, успел ли он что сделать для них» («Русск. Арх.» 1901 г., кн. III, стр. 505). После похорон Пушкина князь Вяземский в Дневнике своем писал (25 августа): «Бедный Василий Львович скончался 20-го числа в начале третьего часа пополудни. Я приехал к нему часов в одиннадцать. Смерть уже была на вытянутом лице и в тяжелом дыхании его. Однако же он меня узнал, протянул мне уже холодную руку свою и на вопрос Анны Николаевны, рад ли он меня видеть? (с приезда моего из Петербурга я не видел его) отвечал он слабо, но довольно внятно: «Очень рад». После того, кажется, раза два хотел он что-то сказать, но уже звуков не было. На лице его ничего не выражалось, кроме изнеможения. Испустил он дух спокойно и безболезненно, во время чтения молитвы при соборовании маслом. Обряда не кончили, помазали только два раза. Накануне был уже он совсем изнемогающий, но увидя Александра, племянника, сказал ему: «Как скучен Катенин!» Перед этим читал он его в Литературной Газете. Пушкин говорит, что он при этих словах и вышел из комнаты, чтобы дать дяде умереть исторически. Пушкин был однако же очень тронут всем этим зрелищем и во всё время вел себя как нельзя приличнее» (Соч., т. IX, стр. 137 — 138). М. Н. Макаров, в статье из воспоминаний своих: «А. С. Пушкин в детстве» тоже рассказывает: «В последний раз я встретил Александра Сергеевича на похоронах доброго Василия Львовича. С приметною грустью молодой Пушкин шел за гробом своего дяди; он скорбел о нем, как о родственнике и как о поэте» («Современник» 1843 г., т. XXIX, стр. 384). Ему пришлось (за отсутствием С. Л. Пушкина) взять на себя все хлопоты и расходы по погребению умершего (он был в разводе со своею женою), о чем свидетельствует пригласительный билет на похороны, составленный в следующих официальных выражениях: «Александр Сергеевич и Лев Сергеевич Пушкины с душевным прискорбием извещают о кончине дяди своего Василия Львовича Пушкина, последовавшей сего августа 20-го дня в 2 часа по-пплудни, и покорнейше просят пожаловать на вынос и отпевание тела сего августа 23-го дня, в приходе св. великомученика Никиты, что в Старой Басманной, в 9 часов утра, а погребение тела будет в Донском монастыре» (Л. Майков, «Пушкин», стр. 80 — 81). На этом погребении, по свидетельству кн. Вяземского, «была депутация всей литературы, всех школ, всех партий: Полевые, Шаликов, Погодин, Языков, Дмитриев и Лже-Дмитриев, Снегирев. Никиты мученика протопоп в надгробном слове упомянул о занятиях его по словесности и вообще говорил просто, но пристойно» (Соч., т. IX, стр. 138). Погодин 23 августа отметил в еневнике: «На похоронах у Василия Львовича с Языковым и потом в карете с Данзасом в Донской монастырь. С Пушкиным на могиле Сумарокова» («Пушк. и его соврем.», вып. XXIII — XXIV, стр. 108). В «Литературной Газете» (1830 г., № 51 от 8 сентября, стр. 122) была помещена коротенькая, всего в 9 строк, «Некрология» В. Л. Пушкина, с ошибкою в дате его кончины; на призыв барона Дельвига к Вяземскому «сказать что-нибудь» о Пушкине в «Литературной Газете» Вяземский не откликнулся («Старина и Новизна», кн. V, С.-Пб. 1902, стр. 39), а известный стихотворец, друг В. Л. Пушкина — кн. П. И. Шаликов, издатель «Дамского Журнала», напечатал в «Московских Ведомостях» (1830 г., № 69) следующий краткий, но «чувствительный» некролог умершего: «Едва Музы наши облеклись в печальный креп глубокого сетования о потере своего незабвенного питомца и любимца, Алексея Федоровича Мерзлякова, как мы лишились другого поэта, воскурявшего им чистейший фимиам на алтаре души и сердца и делившего жертвоприношения свои между ними и подругами их, Грациями, — Василия Львовича Пушкина. Страдавши несколько лет от жестоких подагрических припадков, переносимых им с терпением истинно христианским, он успокоился навеки 20-го августа — и смерть наилучшего из людей тем сильнее поразила привязанных к нему дружбою и любовью, что он в последнее время не казался близким к роковой минуте. — Василий Львович Пушкин был примерным родственником, постояннейшим другом, любезнейшим человеком, приятнейшим собеседником и господином, каких мало на свете! — Память усопшего будет конечно почтена искреннейшим сожалением всего нашего отечества, которому давно известны его пиитические творения, столь же неукоризненные, как душа и сердце Поэта! — Тело его, сопровожденное родственниками, друзьями и многими литераторами, погребено в Донском монастыре». — Помимо осложнения, которое смерть дяди внесла в дело женитьбы поэта, заставив, по обычаю, налагаемому трауром по близком родственнике, отложить на довольно продолжительный срок возможность сыграть свадьбу, — она запутала и его денежные дела, о чем, на другой день после похорон, он и писал деду своей невесты (см. ниже, № 363). — Спустя год, в письме к князю Вяземскому Пушкин писал грустно-шутливо: «20 августа день смерти Василия Львовича, здешние Арзамасцы поминали своего старосту вотрушками, в кои воткнуто было по лавровому листу. Светлана [Жуковский] произнесла надгробное слово, в коем с особенным чувством вспоминала она обряд принятия его в Арзамас».
— «Парижанка» — патриотическая песнь, гимн—«La Parisienne», написанная, по поводу Июльской революции, Казимиром Делавинем и положенная на музыку Обером; она была признана как бы официальным гимном и некоторое время была популярна, несмотря на то, что не отличалась энергичностью «Marseillaise’ы», созданной в апреле 1792 г. Rouget de Lisle’ем и сразу ставшей народным гимном Великой революции. Подробнее см. в цитированной выше статье Б. В. Томашевского, стр. 320 и след.
— Знаменитый французский писатель François-Auguste vicomte de Chateaubriand (род. 1768, ум. 1848), с 1811 г. — член Французской Академии, играл в продолжение своей долгой жизни заметную политическую роль; в 1814 — 1824 г. (когда он покинул пост министра иностранных дел), он был крайним роялистом, в 1824 — 1830 гг. был в оппозиции, а в революцию 1830 г. стоял снова в рядах роялистов, присягнул Луи-Филиппу и остался верен старшей линии Бурбонов, не прерывая, однако, сношений с республиканцами... Его речь в защиту герцога Бордосского произнесена была 7 августа. См. в цитированной выше статье Б. В. Томашевского, стр. 318 — 320. Его политическое «credo» лучше всего выражено им в его сочинении «De la restauration et de la monarchie élective» (1831 г.), в котором он заявляет: «Я приверженец Бурбонов по чувству чести, роялист по убеждению, республиканец по влечению».
— «Le Temps» — основанная 15 октября 1829 г. Жаком Кост (Jacques Coste) газета «политических, научных, литературных и промышленных успехов». Она вела борьбу против последних министерств Карла X, имея в числе редакторов Гизо, и таким образом содействовала Июльской революции; при Луи-Филиппе держалась прогрессивного направления. Подробнее см. в цитированной выше статье Б. В. Томашевского, стр. 316 — 318.
— Жанлис — Stéphanie-Félicité Ducrest de Saint-Aubin, comtesse de Genlis (род. 1746), — одна из плодовитейших французских писательниц, воспитательница Луи-Филиппа; о ней см. в т. I нашего издания, в письме № 137 и в объяснениях к нему, стр. 425. Она умерла 31 декабря 1830 г. Слова Пушкина о браке ее с генералом Лафайетом являются шуткою; см. в цитированной выше статье Б. В. Томашевского, стр. 312 и 327.
— Лафайет — известный французский генерал и политический деятель, marquis de Lafayette (род. 1757, ум. 1834), участник войны за независимость Американских Штатов и революций, — Великой Французской и Июльскойµ человек стойких политических убеждений, он во время Июльской революции принял на себя командование национальной гвардией и своею популярностью много содействовал возведению на престол Луи-Филиппа; не удовлетворенный направлением, которое приняло правительство последнего, он снова стал в ряды республиканской оппозиции. Подробнее см. о нем в цитированной выше статье Б. В. Томашевского, стр. 333, 334.
— Талейран — Charles-Maurice de Talleyrand-Périgord (род. 1754, ум. 1838), знаменитый французский дипломат; с 1788 г. он носил звание епископа Отёнского, но за посвящение первых революционных священников (1790) и за присягу конституции был отлучен папой Пием VI от церкви (1791), после чего сложил с себя духовный сан и отправился посланником в Лондон; при Наполеоне был министром иностранных дел, затем способствовал реставрации Бурбонов и Людовиком XVIII был сделан пэром Франции и министром иностранных дел, но вскоре вышел в отставку. Человек ловкий, тонкий, остроумный, он умел прекрасно пользоваться обстоятельствами, людьми и слабостями последних.
— Графини, дочери Е. М. Хитрово, — графиня Д. Ф. Фикельмон и графиня Е. Ф. Тизенгаузен, о коих см. выше, стр. 418 и 358.
— Черная речка — местность под Петербургом, в Новой Деревне; одно время служила любимым местом летнего пребывания Петербургского «большого света»; там были дачи гр. С. Г. Строганова, С. С. Ланского, М. В. Ланской, Н. И. Депрерадовича, Комендантская дача (где в 1837 г. состоялась дуэль Пушкина) и мн. др. Летом 1830 г. на Черной речке, где жила Е. М. Хитрово (которую посещал Пушкин), проживал с женою и бар. А. А. Дельвиг, часто навещаемый поэтом и его братом Львом (см. Бар. А. И. Дельвиг, «Мои воспоминания», т. I, стр. 107 — 108; ср. выше, стр. 455). В 1833 и 1835 гг. здесь проводил летние месяцы и Пушкин с семьею, проживая на одной из дач метр д’отеля Миллера.
Сноски
82 Она выпускала и книги свои под именем Bagréeff-Spéranski. Б. М.
83 Оно должно быть относимо к концу июля — началу августа 1830 г.
84 А. Пушкину принадлежит здесь стих 3-й; 1-й — кн. Вяземскому, 2-й и 4-й — Жуковскому, некогда сочленам В. Л. Пушкина по «Арзамасу» (снимок с рукописи см. в книге И. А. Шляпкина: «Из неизданных бумаг А. С. Пушкина», С.-Пб. 1903, стр. 12; подлинник — в Пушкинском Доме).