Отрывок из письма к Д (поездка в Крым 1820г)

ОТРЫВОК ИЗ ПИСЬМА к Д.

Из Азии переехали мы в Европу^* на корабле. Я тотчас отправился на так называемую Митридатову гробницу (развалины какой-то башни) ; там сорвал цветок для памяти и на другой день потерял без всякого сожаления. Развалины Пантикапеи не сильнее подействовали на мое воображение. Я видел следы улиц, полузаросши‚ ров, старые кирпичи — и только. Из Феодосии до самого Юрзуфа ехал я морем. Всю ночь не спал. Луны не было, звезды блистали; передо мною, в тумане, тянулись полуденные горы... «Вот Чатырдаг»,— сказал мне капитан. Я не различил его да и не любопытствовал. Перед светом я заснул. Между тем корабль остановился в виду Юрзуфа. Проснувшись, увидел я картину пленительную: разноцветные горы сияли; плоские кровли хижин татарских издали казались ульями, прилепленными к горам; тополи, как зеленые колонны, стройно возвышались между ими; справа огромный Аю-даг... и кругом это синее, чистое небо, и светлое море, и блеск и воздух полуденный...

В Юрзуфе жил я сиднем, купался в море и объедался виноградом; я тотчас привык к полуденной природе и наслаждался ею со всем равнодушием и беспечностию неаполитанского lazzarone‰<см. перевод>. Я любил, проснувшись ночью, слушать шум моря — и заслушивался целые часы. В двух шагах от дома рос молодой кипарис; каждое утро я навещал его и к нему привязался чувством, похожим на дружество. Вот всё, что пребывание мое в Юрзуфе оставило у меня в памяти.

Я объехал полуденный берег, и путешествие М. оживило во мне много воспоминаний; но страшный переход его по скалам Кикенеиса не оставил ни малейшего следа в моей памяти. По Горной лестнице взобрались мы пешком, держа за хвост татарских лошадей наших. Это забавляло меня чрезвычайно и казалось каким-то таинственным, восточным обрядом. Мы переехали горы, и первый предмет, поразивший меня, была берёза, северная берёза! сердце мое сжалось: я начал уже тосковать о милом полудне, хотя всё еще находился в Тавриде, всё еще видел и тополи и виноградные лозы. Георгиевский монастырь и его крутая лестница к морю оставили во мне сильное впечатление. Тут же видел я и баснословные развалины храма Дианы. Видно, мифологические предания счастливее для меня воспоминаний исторических; по крайней мере тут посетили меня рифмы. Я думал стихами. Вот они:

    К чему холодные сомненья?
Я верю: здесь был грозный храм,
Где крови жаждущим богам
Дымились жертвоприношенья ;

Здесь успокоена была
Вражда свирепой эвмениды:
Здесь провозвестница Тавриды
На брата руку занесла;
На сих развалинах свершилось
Святое дружбы торжество,
И душ великих божество
Своим созданьем возгордилось.
. . . . . . . . . . . . . .

Чадаев, помнишь ли былое?
Давно ль с восторгом молодым
Я мыслил имя роковое
Предать развалинам иным?
Но в сердце, бурями смиренном,
Теперь и лень и тишина,
И в умиленье вдохновенном,
На камне, дружбо™ освященном,
Пишу я наши имена.

В Бахчисарай приехал я больной. Я прежде слыхал о странном памятнике влюбленного хана. К** поэтически описывала мне его, называя la fontaine des larmes <см. перевод>. Вошед во дворец, увидел я испорченный фонтан; из заржавой железной трубки по каплям падала вода. Я обошел дворец с большой досадою на небрежение, в котором он истлевает, и на полуевропейские переделки некоторых комнат.

NN почти насильно повел меня по ветхой лестнице в развалины гарема и на ханское кладбище,

 но  не  тем
 В то время сердце полно было:
 лихорадка меня мучила.

Что касается до памятника ханской любовницы, о котором говорит М., я об нем не вспомнил, когда писал свою поэму, а то бы непременно им воспользовался.

Растолкуй мне теперь, почему полуденный берег и Бахчисарай имеют для меня прелесть неизъяснимую? Отчего так сильно во мне желание вновь посетить места, оставленные мною с таким равнодушием? или воспоминание самая сильная способность души нашей, и им очаровано всё, что подвластно ему?

Сноски

^* Из Тамани в Керчь.

Переводы иноязычных текстов

lazzarone — лаццароне (нищего). (Итал.)
la fontaine des larmes — фонтаном слез. (Франц.)

Примечания

Это описание поездки в Крым, состоявшейся в 1820 г., писано в декабре 1824 г. для альманаха Дельвига «Северные цветы», но в очередной годовой выпуск альманаха не попало и напечатано было в следующем выпускЇ альманаха — на 1826 год (вышел в свет в апреле 1825 г.). Затем в сокращении этот «Отрывок» печатался с 1830 г. в качестве примечания к поэме «Бахчисарайский фонтан». Посылая «Отрывок» Дельвигу, Пушкин приписал: «Пожалуйста, не показывай этого письма никому, даже и друзьям моим (разве переписав уже), а начала в самом деле не нужно». Этот «начало» — первый абзац, в печати не появившийся:
```
"Путешествие по Тавриде" прочел я с чрезвычайным
удовольствием. Я был на полуострове в тот же
год и почти в то же время, как и И. Муравьев-
Апостол. Очень жалею, что мы не встретились.
Оставляю в стороне остроумные его изыскания; для
поверки оных потребны обширные сведения самого
автора. Но знаешь ли, что более всего поразило меня
в этой книге? — Различие наших впечатлений.
Посуди сам».
```
«Путешествие по Тавриде» — книга И. Муравьева-Апостола, в которой описывается его путешествие по Крыму, где автор был с 11 сентября по 25 октября 1820 г. Книга состоит преимущественно из исторических и археологических разысканий. В частности, обратили на себя внимание Пушкина рассуждения Муравьева о том, что знаменитый храм Девы был расположен не там, где в 1820 г. находился Георгиевский монастырь, как думали ранее, а значительно восточнее, в районе Аюдага. Именно эти рассуждения Пушкин называет «холодными сомнениями» в стихотворной части письма.
В черновом тексте после упоминания Митридатовой гробницы следовало: «воображение мое спало, хоть бы одно чувство, нет —». После слов «объедался виноградом» следовало: «там я тотчас привык к природе полуденной и наслаждался ею со всем равнодушием природного неаполитанца. Холодность моя посреди прелестей природы досаждала** и смешила». Последняя фраза зачеркнута. После слов «влюбленного хана» в черновом тексте следует: «К *** поэтически описал мне его и называл la fontaine des lar mes». Только в беловом тексте Пушкин заменил мужской род женским, согласно тексту поэмы.
«...переход его по скалам Кикенеиса...» — Здесь Пушкин не точно понял текст Муравьева: в его «Путешествии» в письме, писанном в Кикенеисе, описывается переход по скалам Симеиза.
Горная лестница — разработанный подъем на Яйлу в районе Мухалатки. Подъем этот, известный под названием Чертова лестница (Шайтан мердвень), вырублен был в скале крупными ступенями.