Цявловский. Записи в дневнике Пушкина об истории Безобразовых

ЗАПИСИ В ДНЕВНИКЕ ПУШКИНА
ОБ ИСТОРИИ БЕЗОБРАЗОВЫХ¹

ПАМЯТИ С. П. ШЕСТЕРИКОВА

В дневнике Пушкина читаем такие записи:

1 января 1834 г.Л«Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры — (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Н‹аталья› Н‹иколаевна› танцовала в Аничкове. Так я же сделаюсь русским Dangeau.

Скоро по городу разнесутся толки о семейных ссорах Безобразова с молодою своей женой. Он ревнив до безумия. Дело доходило не раз до драки и даже до ножа.— Он прогнал всех своих людей, не доверяя никомуЃ Третьего дня она решилась броситься к ногам государыни, прося развода или чего-то подобного. Государь очень сердит. Безобразов под арестом. Он кажется сошел с ума.

Меня спрашивали, доволен ли я моим камерюнкерством? Доволен, потому что государь имел намерение отличить меня, а не сделать смешным, — а по мне хоть в камер-пажи, только б не заставляли меня учиться французски¬ вокабулам и арифметике».

7 января. «В свете очень шумят о Безобразовых.— Он еще под арестом — жена его вчера ночью уехала к своему брату, к дивизионному генералу. Думают, что Безобразов не останется флигель-адъютантом.

Государь сказал княгине Вяземской: J’espère que Pouchkine a pris en bonne part sa nomination. Jusqu’à présent il m’a tenu parole et j’ai été content de lui etc. etc.².

Великий князь намедни поздравил меня в театре.— Покорнейше благодарю, ваше высочество; до сих пор все надо мною смеялись, вы первый меня поздравили».

26 января. «Безобразов отправлен на Кавказ, жена его уже в Москве».

17 марта. «Из Москвы пишут, что Безобразова выкинула».

В обоих широко комментированных изданиях дневника Пушкина³ все приведенные записи были прокомментированы весьма формально. Авторы примечаний ограничились лишь приведением биографических справок о Данжо и чете Безобразовых. Об истории последних не было высказано никаких даже предположений.

Д. П. Якубович в своей статье «Дневник Пушкина» по поводу этих записей остановился прежде всего на личности Данжо, придворного Людовика XIV, и на дневнике этого наблюдателя и регистратора событий придворной жизни. К этому нужно добавить, что Людовик XIV, которому нравилась одна из фрейлин, выдал ее замуж за Данжо.

Якубович правильно вскрывает многозначительность угрожающих слов Пушкина: «Так я же сделаюсь русским Dangeau». «Именно так, — писал Якубович, — мне кажется, надо рассматривать угрозу взбешенного Пушкина по поводу его „пожалования“, под этим углом зрения анализировать его уже и до этого момента осторожный, взвешенный в каждой записи, имеющий свою цель „журнал“. Думается, в этой же связи следует рассматривать и следующую непосредственно за тирадой о Данжо запись: „Скоро по городу разнесутся толки“⁴ и т. д.».

Об этой записи (о Безобразовых) Якубович писал:

«Неясным оставил Пушкин (не разъяснили этого и комментаторы) только один ряд вопросов: к кому ревнует столь бешено флигель-адъютант Безобразов свою жену-фрейлину и почему очень сердит государь, почему пришлось вмешивать в дело царицу. Между тем, в ответах на эти вопросы весь смысл записи, внезапно вкрапленной между двумя автобиографическими записями о камер-юнкерстве, об отношении царя к Пушкину.

Дело, конечно, в том, что Пушкин вновь пользуется приемом расшифровки своих мыслей смежным эпизодом. Флигель-адъютант Безобразов ревновал красавицу-жену к Николаю Павловичу, ухаживающему по созданной им традиции за той, кого он сделал фрейлиной и которую сам недавно выдал за Безобразова⁵. Отсюда понятны и бессильное бешенство Безобразова, и ее⁶ попытка апеллировать к царице, и гнев царя, кончившийся арестом Безобразова и его ссылкой на Кавказ.

Но, вкрапливая этот эпизод в ткань повествования о себе в роли Данжо, о том, что „двору хотелось, чтобы N. N. танцовала в Аничкове“, Пушкин, конечно, не просто передает городскую сплетню, но явно намекает, что подобная история ревности может повториться и в другом случае»⁷.

Против этих совершенно справедливых утверждений Якубовича, сделанных на основании записи Пушкина, возражал Б. В. Казанский: «Действительно, есть основание предполагать, что причиной ссоры было подозрение Безобразова, будто жена его была любовницей Николая I. Однако вовсе не очевидно, что Пушкин это подозревал. Ему ничего не стоило упомянуть при этом, хотя бы, что Безобразов только что женился, что жена его была красавица и что сам император с императрицей и в. к. Михаилом благословляли этот брак. Напротив, он объясняет дело тем, что „он ревнив до безумия“ и „кажется сошел с ума“»⁸.

В своей статье «Еще о дневнике Пушкина (ответ Б. В. Казанскому)»⁹ Якубович обошел молчанием все эти возражения Казанского, за которым, таким образом, осталось последнее слово.

А между тем Б. В. Казанский был, конечно, не прав. Пушкин, несомненно, прекрасно знал истинную подоплеку истории Безобразовых. Более прозрачно намекнуть, чем это он сделал в дневнике, он, естественноЄ не мог. Вспомним хотя бы то, что в 1851 г. П. И. Бартенев так записал рассказ П. В. Нащокина о Николае I: «Отношения *** к жене Пушкина. Сам Пушкин говорил Нащокину, что *** как офицеришка ухаживает за его женою»¹⁰.

Утверждения Якубовича, высказанные в сущности как догадки, в настоящее время, в свете неизвестных покойному исследователю свидетельств, становятся непререкаемыми историческими фактами.

Сергей Дмитриевич Безобразов (1801—1879), бывший адъютант в. к. Константина Павловича, с 25 июня 1831 г. флигель-адъютант, был, по словам декабриста Н. И. Лорера,¶«одним из красивейших мужчин своего века»¹¹.

Осенью 1831 г., по окончании польской кампании, Безобразов приехал в Петербург, где, вероятно, вскоре познакомился с Пушкиным. Ухаживание Безобразова за Натальей Николаевной вызывало раздражение поэта.

27 сентября 1832 г. он писал жене из Москвы: «Был вечор у Вяземской и видел у ней le beau Bézobrasof, который так же нежно обошелся со мною, как Александров у Бобринской. Помнишь? Это весьма тронуло мое средце».

На что намекает Пушкин в этих явно иронических словах — остается неизвестным.

Через год, в конце сентября 1833 г., Наталья Николаевна Пушкина извещала мужа о предстоящей свадьбе Безобразова с кж. Любовью Александровной Хилковой. В ответ на это поэт писал жене 8 октября: «Безобразов умно делает, что женится на к. Хилковой: давно бы так. Лучше завести свое хозяйство, нежели волочиться весь свой век за чужими женами и выдавать за свои чужие стихи». Последний намек остается тоже непонятным.

Через три дня, 11 октября, снова находим в письме Пушкина к жене ревнивое замечание по адресу Безобразова: «Не кокетничай с царем ни с женихом княжны Любы».

О предстоящей свадьбе писал и Вяземский А. И. Тургеневу 1 ноября 1833 г. из Петербурга:¶«Хилкова идет замуж за Безобразова, флигель-адъютанта, красавца, варшавского, и весьма доброго малого, несмотря на его ловеласнические похождения. В городе все удивляются этому браку, потому что ни с той, ни с другой стороны нет ничего»¹².

Описание самой свадьбы находим в дневнике П. Г. Дивова:

«1833. Ноября 10. Состоялась свадьба княжны Хилковой с флигель-адъютантом Безобразовым, который состоял прежде при покойном великом князе Константине Павловиче. Свадьба праздновалась в Зимнем дворце. Я был приглашен невестою и, по повестке от двора, отправился во дворец к 9-ти часам. Приглашенные собрались в концертном зале, возле которого находится маленькая церковь. Император и императрица благословляли жениха, а великий князь Михаил и княгиня Щербатова — невесту. По окончании свадебного обряда присутствующие благодарили их величества. Я стоял в числе близких родных княжны у дверей. Затем нас повели в гостиную императрицы, где она посадила новобрачную на диван с великой княгиней Еленой Павловной. Новобрачный стоял рядом с императором. Императрица подходила и разговаривала со многими лицами. Нам был предложен чай, и затем мы уехали на квартиру новобрачных, которые поселились в Графском переулке близ Таврического дворца в скромном домике, меблированном с большим вкусом»¹³.

Эта дворцовая идиллия маскировала любовную драму, о которой говорил весь город в январе, о чем писал из Петербурга Вяземский Тургеневу 4 января 1834 г.

Рассказав о двигающейся непонятным образом мебели в доме одного из чиновников, Вяземский писал: «Эта история сменилась несчастною историею молодых и новобрачных Безобразовых. Тут также не узнаешь, что́ действовало: дьявольское или людское наваждение, но принуждены были разлучить их. Она отправилась в Москву к брату своему, генералу; он посылается на Кавказ. Бешеная ревность овладела им с первого дня брака, а, говорят, и до брака, так что он готов был на все неистовства и преступления. Бог знает, каких причин не выдумают тому в городе, но я ничего не вижу в этом, кроме мономании его. Жаль ее сердечно. Свербеева будет также, верно, о ней сожалеть с живейшим участием. Вот все жаловались у нас на плоскую прозу нашего житья-бытья; ан, напротив: романтическая поэзия воочию совершается и такая, что за пояс заткнет и Гюго, и Дюма. Ревность, кинжал, преступная любовь, все это теперь ходячею монетою нашего гостинного разговора, и всё знакомые лица и вчерашние обстоятельства. Кто бы подумал, что бедная Люба Хилкова, холодная, благоразумная, мерная, образцовая лединка Зимнего дворца будет героинею подобной трагической повести! Вот те и брак по любви! Теперь никто из девушек не посмеет выйти замуж по любви. Денег ни гроша и всего на всё кинжал. Нет, брак по расчету вернее»¹⁴.

Как Пушкин в дневнике, так и Вяземский в письме очень сдержанны и не сообщают всего того, что они знают, ограничиваясь лишь намеками.

Для того, чтобы усыпить бдительность перлюстраторов, Вяземский притворяется ничего не понимающим. Упомянув о том, что в городеЃ«выдумывают бог знает какие причины» ревности Безобразова, он замечает о себе, что ничего будто бы во всей этой истории не видит, кроме «мономании» Безобразова. Но в дальнейшем изложении, в противоречии с этим, он глухо говорит о «преступной любви», о «знакомых лицах», о «вчерашних обстоятельствах», т. е. прямо намекает на сожительство Хилковой с Николаем I еще до брака с Безобразовым¹⁵.

Скандальную историю Безобразовых весьма невразумительно рассказывает в своих «Записках» И. Н. Мамаев. Этому рассказу у него предшествует подробное описание неожиданного царского смотра в Москве в мае 1835 г. Оренбургского уланского полка. Смотр этот сломал блестящую служебную карьеру одного из видных участников кампаний 1805—1815 гг. кн. Степана Александровича Хилкова (1786—1854).

Вот рассказ Мамаева о причинах отставки генерала Хилкова:

«Князь Хилков имел несчастие навлечь на себя неудовольствие императора Николая.

Командуя 1-й уланской дивизией, он квартировал в г. Твери, лично был известен государю как один из дельных, практических генералов, почему не было ни одного вопроса по военным делам в Петербурге, для разрешения которого не был бы приглашен князь Хилков.

Часто мнение его, высказанное всегда со свойственными ему прямотой и лаконизмом, преобладало над мнениями прочих генералов, искусных только в шагистике и ловкой пригонке ремешков и пряжек. Такое превосходство умственных способностей князя Хилкова, конечно, не могло не нажить ему много завистников и врагов, во главе которых стоял тогдашний военный министр, князь Чернышев, с которым, кроме того, у князя Хилкова были старые счеты по л.-гв. гусарскому полку. Полк этот князь Хилков принимал от князя Чернышева, и последний должен был приплатиться и довольно значительной суммой за разные упущения по полку. Известно, что князь Чернышев славился своей скупостью, и потому потеря больших денег породила в нем личную месть к князю Хилкову. Но все эти недовольные и оскорбленные Хилковым должны были молчать до времени, затаив в себе злобу и зависть, видя к нему расположение царя. Молча, с большим терпением, они выжидали благоприятной себе минуты броситься на безоружного врага — и дождались!

Князь Хилков, получив известие о кончине своего отца, приехал в Петербург и, по установившемуся порядку, явился в Зимний дворец. На вопрос царя о причине его приезда он отвечал:

— Государь! Я приехал просить вас уволить меня от службы.

— Что это значит?

— Я имел несчастие потерять отца. После него осталось небольшое имение и много долгов. Мне нужно самому заняться нашими расстроенными домашними делами, чтобы уплатить долги и тем снять с памяти уважаемого отца даже тень сомнения в неисправном возмездии за доверие, делаемое ему кредиторами, людьми благородными.

— Вздор! Я тебя не выпущу из службы. Ты мне нужен. Над имением твоим я сам буду опекуном, прикажу выплатить все долги твоего отца. Доволен ли?

— Мне, государь, ничего более не остается сказать, как только, что всей моей жизни мало, чтобы заслужить такие благодеяния. Но...

— Как? Ты упорствуешь в своем намерении оставить службу?

— Государь! Я имею единственную сестру, 20-летнюю девушку. По сию пору она жила на попечении и под надзором отца. Со смертью последнего она лишается опоры. Я должен заменить его. Продолжая военную службу, я не могу так заняться сестрой, не могу выполнить в отношении ее всех обязанностей, налагаемых на меня моею добросовестностью, почтительностью сына к памяти отца и привязанностью брата. Государь, из всего нашего семейства в живых остались только сестра да я¹⁶.

— Для сестры твоей я заменю место отца. Представь ее ко двору, я назначу ее фрейлиной к императрице.

Хилкову оставалось только благодарить и повиноваться.

Вскоре после того открылась польская кампания в 1830 году, в которой принял деятельное участие кн. Хилков с своей 1-й уланской дивизией. По окончании кампании князь был произведен в генерал-лейтенанты¹⁷ и получил в командование 6-й пехотный корпус, в новом составе переформированной тогда армии. По счастливому стечению обстоятельств бригада улан, входившая прежде в состав 1-й уланской дивизии, назначена в 6-й пехотный корпус, и князь Хилков не без удовольствия видел у себя под командой наш Оренбургский уланский полк, который он всегда любил и особенно отличал.

Между тем, в красавицу, сестру князя Хилкова, фрейлину императрицы, влюбился флигель-адъютант Безобразов. Удостоверясь во взаимности, Безобразов обратился к князю Хилкову с просьбой согласиться на брак его сестры с ним. Князь Хилков ответил, что он сам лично ничего не имеет против этого брака, тем более что и сестра его изъявила свое согласие, но не может ни на что решиться без воли государя, заступившего ей место отца, и обещал только о желании Безобразова написать царю.

Безобразов с письмом князя Хилкова обратился к императору Николаю I, получил от него согласие и обещание благословить на предстоящий брак в качестве посаженого отца. Безобразов зажил счастливою жизнью жениха; и он, и княжна Хилкова оба были молоды, необыкновенно хороши собой и страстно любили друг друга.

Николай пожелал отпраздновать свадьбу по-царски. Венчание было назначено в придворной церкви. Императрица сама надела серьги невесте. При такой блистательной обстановке, при таких счастливых зачатках их супружеской жизни, казалось, можно было рассчитывать на ясную, безоблачную будущность. Случилось иначе...

Вслед за венчанием „молодые“ разошлись. Император Николай вмешался в это семейное недоразумение. Безобразов был послан на Кавказ командовать Нижегородским драгунским полком, а жена его, облекшись в глубокий траур, переехала на житье в Москву к брату своему князю С. А.¹⁸ Хилкову. В Москве я часто встречал ее в церкви — единственном месте, которое она посещала — всю в черном, горячо и сосредоточенно молящуюся. Ее замечательная красота, бледное, выразительнре лицо, с оттенком грусти, стройный высокий стан, постоянно черный ее костюм, ее набожность, наконец „слухи“ о причине „невольного“ отъезда ее мужа на Кавказ — все это не могло не производить сильного впечатления на молодежь! Мы восторгались ею...¹⁹ Князь С. А. Хилков, как говорили, написал какое-то резкое письмо императору Николаю Павловичу, который после того вознегодовал на нашего корпусного командира. Императорский гнев и был причиной смотра, о котором я говорил выше»²⁰.

Обстоятельства определения во фрейлины кж. Любови Александровны Хилковой (1811—1859), изложенные Мамаевым в сентиментально-монархическом духе, неточны, прежде всего, в отношении хронологии. Отец ее кн. А. Я. Хилков умер в 1819 г., когда ей было всего восемь лет. Во фрейлины кж. Хилкова была определена в 1829 г. Как увидим, существовала другая версия рассказа о том, как попала во дворец княжна Хилкова.

В рассказе Мамаева также имеются намеки на участие Николая I в этой скандальной истории брака Безобразовых: «слухи» о причине «невольного» отъезда Безобразова на Кавказ, упоминание о «резком письме» Хилкова Николаю I.

В противоположность глухим записям в дневнике Пушкина, недоговоренным сообщениям в письме Вяземского, и, наконец, неполному изложению Мамаевым истории Безобразовых последняя рассказывается в совершеннќ неприкровенном виде в записи А. П. Барсукова в его дневнике под 23 февраля 1870 г. Вот текст этой до сих пор неопубликованной записи²¹:

«Настасья Федоровна сидела долго. Рассказывала между прочим следующее: в 40-х годах князь Иван Александрович Хилков (в доме которого она жила гувернанткой²²) после продолжительной деревенской жизни, вдали от двора, возвращается в СПб. и через несколько дней вышел гулять на Английскую набережную, с своею сестрою — известною красавицею княжною Любовью АлександровнойЅ Николай Павлович, пораженный красотой княжны, остановил князя, наговорил ему милостивых любезностей и выразил желание видеть его в дворце. Ив. Ал. исполнил приказание, но, когда услышал намерение императора зачислить его сестру в фрейлины, тут же объявил, что он едет с сестрой опять в деревню. Во время сборов к отъезду к князю является флигель-адъютант с пакетом от императора. Княжна Любовь Александровна назначена фрейлиной, с повелением занять помещение во дворце...²³ Года два спустя княжна сочеталась браком по взаимной склонности с командиром Конногвард. полка²⁴ Сергеем Дмитр. Безобразовым. Свадьба была в дворце. В первую ночь Безобразов приходит к своей молодой супруге и с ужасом узнает, что она у имп‹ератора›. Он с яростью вбегает в спальню, дает пощечину любовнику и увозит жену из дворца. (Безобразов б‹ыл› на пол-вершка выше Николая и отличался силой и красотой). Скандал замят; но связь не прекратилась. Дело кончилось тем, что Безобразов застал имп‹ератора› уже у себя в доме. Он кинулся на него с кинжалом, но не догнал. Весь гнев пал на жену: он обмотал руку роскошной косой ее и с остервенением волочил несчастную по всем комнатам. Истязания прекращены ее братьями (которым домашние дали знать о происшествии): князьями Степаном Александр. (команд. гвард. корп). и Иваном Александров. Любовь Александр. в один час вся поседела. Князь Степан Алекс. сейчас же поехал во дворец, изломал в куски свою саблю и, бросив ее в лицо имп‹ератору›, объявил, что он не намерен служить п...²⁵ Безобразов сослан в Ставрополь, впрочем с огромным денежным окладом, а Любови Александр. запрещено следовать за ним. Через 8 лет, по ходатайству Мих. Павл., ей разрешено, наконец, ехать к мужу. Они прожили вместе 2 года и в это время у них род‹илась› единств‹енная› дочь Софья Сергеевна. Потом Безобразов возвращен в Петер‹бург› и назначен опять команд‹иром› Конногвард‹ейского› п‹олка›²⁶, а Любовь Александр. начальницей Елисаветинск‹ого› института. Жили врозь и никогда уже не сходились. Впоследствии Сергей Дмитр‹иевич› был моим начальником. Он командовал 7-й легкой кавалерийск‹ой› дивизией и отличался бешеным нравом и рыцарским благородством»²⁷.

Рассказ бывшей гувернантки детей Ивана Александровича Хилкова, как и полагается мемуаристам, изобилует всякого рода ошибками. Рассказанное ею Барсукову не является собственно ее воспоминаниями, а представляет собой изукрашенное разными эффектными подробностями семейное предание, восходящее к самому Ивану Александровичу Хилкову. Начать с того, что определение во фрейлины княжны Л. А. Хилковой произошло не в 1840-х годах, а в 1829 г. Обстоятельства этого определения в рассказе Настасьи Федоровны нам представляются более правдоподобными, чем в «Записках» Мамаева. Очень интересна подробность о том, как, узнав о намерении Николая I зачислить его сестру во фрейлины, Хилков решает вернуться с сестрой в деревню. Очевидно, было очень зазорно бедной девушке-сироте жить в качестве фрейлины во дворце Николая.

Рассказ о том, как в первую же ночь Безобразов, убедившись в неверности своей жены, врывается в спальню Николая I и дает ему пощечину, конечно, совершенно неправдоподобен. Также маловероятен и рассказ о том, как кн. С. А. Хилков бросил в лицо царю саблю, оскорбив его словами.

В рассказе, записанном Барсуковым, ценно его, так сказать, «ядро», т. е. факт любовной связи Николая I с Хилковой и бурная реакция на это как со стороны Безобразова, так и со стороны Хилкова²⁸.

Догадка об этом Якубовича была основана главным образом на статье Н. А. Добролюбова «Разврат Николая и его приближенных любимцев», опубликованной мною в 1922 г. В этой статье Добролюбов-студент писал между прочим:

«Всякому известно, что Николай пользовался репутацией неистового рушителя девических невинностей. Можно сказать, что нет и не было при дворе ни одной фрейлины, которая была бы взята ко двору без покушений на ее любовь со стороны или самого государя, или кого-нибудь из его августейшего семейства. Едва ли осталась хоть одна из них, которая бы сохранила свою чистоту до замужества. Обыкновенный порядок был такой: брали девушку знатной фамилии во фрейлины, употребляли ее для услуг благочестивейшего, самодержавнейшего государя нашего, и затем императрица

Александра начинала сватать обесчещенную девушку за кого-нибудь из придворных женихов»²⁹.

Нечего говорить, что утверждение Добролюбова сильно преувеличено. Но в связи с приведенными словами Добролюбова невольно вспоминается письмо Пушкина (от 11 июня 1834 г.) к жене, где читаем такие строки:

«Охота тебе думать о помещении сестер во дворец. Во-первых, вероятно, откажут; а во-вторых, коли и возьмут, то подумай, что за скверные толки пойдут по свинскому Петербургу.— Ты слишком хороша, мой ангел, чтоб пускаться в просительницы. Погоди: овдовеешь, постареешь — тогда пожалуй будь салопницей и титулярной советницей. Мой совет тебе и сестрам быть подале от двора: в нем толку мало. Вы же не богаты. На тетку нельзя вам всем навалиться».

Нельзя не отметить, что письмо это написано через полгода после истории Безобразовых.

О многочисленных любовных связях Николая I рассказывал в своей книге «Le tzar Nicolas et la sainte Russie» (в том же 1855 г., когда писал свою статью Добролюбов) Ашиль Галлэ-де-Кюльтюр, посетивший Россию в качестве секретаря А. Н. Демидова кн. Сан-Донато:

«Царь — самодержец в своих любовных историях, как и в остальных поступках: если он отличает женщину на прогулке, в театре, в свете, он говорит одно слово дежурному адъютанту. Особа, привлекшая внимание божества, попадает под наблюдение, под надзор. Предупреждают супруга, если она замужем; родителей, если она девушка, — о чести, которая им выпала. Нет примеров, чтобы это отличие было принято иначе, как с изъявлением почтительнейшей признательности. Равным образом нет еще примеров, чтобы обесчещенные мужья или отцы не извлекли прибыли из своего бесчестья. „Нежели же царь никогда не встречает сопротивления со стороны самой жертвы его прихоти?“ — спросил я даму, любезную, умную и добродетельную, которая сообщила мне эти подробности.— „Никогда! — ответила она с выражением крайнего изумления.— Как это возможно?“ — „Но берегитесь, ваш ответ дает мне право обратить вопрос к вам“.— „Объяснение затруднит меня гораздо меньше, чем вы думаете; я поступлю, как все. Сверх того, мой муж никогда не простил бы мне, если бы я ответила отказом“»³⁰.

На совести автора лежит, был ли действительно такой разговор или он что-нибудь тут присочинил. По этому поводу Добролюбов в своей статье писал так: «При этом бывают иногда довольно неприятные столкновения, оканчивающиеся бедствием мужей чужих любовниц», но среди приведенных им подобных столкновений история Безобразовых не названа.

С этой историей имеется некоторое сходство в завязке рассказа Л. Толстого «Отец Сергий». Герой рассказа Толстого, блестящий гвардейский офицер, ожидающий флигель-адъютантства, узнает от своей невесты, фрейлины, что она была любовницей Николая I. Мы не располагаем никакими данными о том, что Толстому была известна история Безобразовых. История князя Касатского в «Отце Сергии» изложена Толстым, возможно, на основании разных историй, подобных безобразовской.

Ближе к происшедшему и вместе с тем в весьма завуалированном и транспонированном виде история брака Безобразовых изображена Гоголем, о чем я говорю в следующем очерке.

9 и 11 мая 1947 г.