Цявловский. Стихотворение "Мадона"

СТИХОТВОРЕНИЕ «МАДОНА»¹⁰³

«Les belles dames me demandent à voir votre portrait, — писал Пушкин невесте из Петербурга в Москву 30 июля 1830 г., — et ne me pardonnent pas de ne pas l’avoir. Je m’en console en passant des heures entières devant une madone blonde qui vous ressemble comme deux gouttes d’eau, et que j’aurais acheté, si elle ne coutait pas 40 000 roubles»¹⁰⁴.

Об этой же картине писал Пушкин 8 июля того же 1830 г. в известном стихотворении «Мадона»:

Не множеством картин старинных мастеров
Украсить я всегда желал свою обитель,
Чтоб суеверно им дивился посетитель,
Внимая важному сужденью знатоков.

В простом углу моем, средь медленных трудов,
Одной картины я желал быть вечно зритель,
Одной: чтоб на меня с холста, как с облаков,
Пречистая и наш божественный спаситель —

Она с величием, он с разумом в очах —
Взирали, кроткие, во славе и в лучах,
Одни, без ангелов, под пальмою Сиона.

Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадона,
Чистейшей прелести чистейший образец.

До сих пор остается неизвестным, о какой картине говорит Пушкин в письме и в стихотворении и где он проводил целые часы, глядя на нее. Это не могло быть в Эрмитаже уже по одному тому, что в таком случае Пушкин не написал бы, что он купил бы картину, если бы у него было сорок тысяч.

На основании письма Пушкина к невесте и стихотворения «Мадона» составительница псевдо-«Записок» А. О. Смирновой, ее дочь О. Н. Смирнова сочинила такое будто бы сообщение ее матери: «M-r Smirnoff devait être le garçon de noce de Pouchkine, mais il a du repartir pour Londres alors. Il a dit à Iskra que Nathalie ressemble à une Madone de Pérugin. Pouchkine a déjeuné chez M-r Smirnoff, a vu ses tableaux, ses objets d’art...»¹⁰⁵.

Как видим, в этом сообщении нет прямой увязки с письмом и стихотворением Пушкина, но О. Н. Смирнова явно намекает, что Пушкин писал о Мадонне Перуджино, принадлежавшей Н. М. Смирнову. Этот намек безоговорочнЅ принял А. В. Средин и, упоминая мадонну в письме Пушкина, прямо объяснял: «Мадонна Перуджино, находившаяся у Смирнова (см. дневник А. О. Смирновой)»¹⁰⁶.

Вопрос о том, какую картину описал Пушкин в своем стихотворении, дебатировался 4 июня 1922 г. в прениях по докладу В. В. Баранова «Автограф „Мадоны“ Пушкина» в Пушкинской комиссии Общества любителей российской словесности в Москве.

В. Ф. Саводник утверждал, что «вероятно Пушкин имел в виду какую-либо определенную картину, может быть Мадонну Рафаэля в Эрмитаже...». П. Н. Сакулин подтверждал мысль, что Пушкин несомненно имел в виду определенную картину. Во всех трех редакциях говорится о мадонне «на холсте». Н. К. Пиксанов обращал «внимание на живую подробность — говорится о мадонне „под пальмою“. Очевидно, надо искать картины, где нарисована пальма».

Наконец, В. Ф. Саводник указывал, «что эрмитажная рафаэлевская мадонна как раз под пальмою. Надо вообще пересмотреть различные типы мадонн, известных в пушкинские годы — тогда может быть удастся точно установить, какой образ был перед глазами Пушкина»¹⁰⁷.

В примечаниях к цитированному письму Пушкина к невесте Б. Л. Модзалевский, приведя утверждение Средина (о Мадонне Перуджино), осторожно заметил: «Не знаем, так ли это»¹⁰⁸.

С другой стороны, М. Д. Беляев писал, что «существуют догадки, что Мадонна, о которой говорит здесь Пушкин, принадлежала кисти Перуджино и находилась либо в собрании Н. М. Смирнова, либо в собрании графа Г. А. Строганова, но точных данных для этого нет, если не считать того, что в собрании Строгановых действительно имеется Мадонна Перуджино с чуть-чуть косым разрезом глаз (ныне в Государственном Эрмитаже)»¹⁰⁹.

В комментариях к стихотворению «Мадона» вопрос об авторе картины почти не ставился. Правильно писал Б. В. Томашевский: «По-видимому, в сонете подразумевается совершенно определенная картина ‹...›. Очевидно, речь идет о продававшейся в это время „Мадонне“ какого-нибудь крупного итальянского мастера»¹¹⁰.

Предположения эти совершенно справедливы.

В № 19 «Литературной газеты» за 1830 г., от 1 апреля, в отделе «Смесь» на стр. 154 имеется заметка, подписанная «В. Л — р», то есть Валериан Лангер, следующего содержания:

«Любителям художеств без сомнения приятно услышать, что в книжном магазине Слёнина на Невском проспекте выставлена ныне, на суд публики, картина, изображающая св. деву Марию с младенцем Иисусом, приписываемая Рафаэлю.

Не беремся решить, действительно ли произведение сие кисти Рафаэля, или только его времени и его школы, или даже не что иное, как искусная подделка новейшего времени.— Ошибиться в сем случае так легко! — Кто из занимающихся художествами не знает анекдота о Петре Миньярде, который, подделавшись под кисть Гвидо Рени, заставил знаменитого Ле-Брёна признать копию свою за самого Гвидо? Кому не известно, что некогда Андрей дель-Сарто так близко и верно сделал, под руководством Рафаэля, копию с портрета Льва X, написанного Юлием Романом, что даже сам Юлий Роман почел копию сию за собственное свое произведение? — Итак, ежели столь трудно было судить даже таким художникам о произведениях, почти в их глазах сделанных, то что можно сказать положительного о картине, история коей нам неизвестна, измененной временем и поправками?

Стиль картины сей, с первого взгляда, действительно имеет в себе много Рафаэлевского: тот же колорит, то же божественное спокойствие в лице девы Марии, та же очаровательность в тьмо-свете... Но виден ли Рафаэль в сочинении сей картины? Неужели это выисканное, принужденное положение младенца написано Рафаэлем? — Рисунок также, кажется, не везде чист, особенно заметны погрешности в левой руке Марии и в левой кисти Иисуса. Впрочем, легко может статься, что последний недостаток сей произошел от поправок, которым картина сия подверглась, по всему вероятию, еще прежде, нежели оную перевели здесь в С. Петербурге с дерева на холст.

Желательно было бы, чтобы художники и просвещенные любители наши обратили внимание на сию, по справедливости, замечательную картину, и если оная действительно принадлежит Рафаэлю, или хотя по крайней мере его школе, то жаль будет, ежели кто-либо из богатых наших соотчичей не приобретет оную для своей галереи».

Не может быть, конечно, никаких сомнений, что в этой заметке речь идет о той же самой «Мадонне», о которой писал Пушкин. Проводил целые часы, смотря на «Мадонну», Пушкин, конечно, в книжном магазине Слёнина на Невском проспекте.

В № 46 «Литературной газеты» за 1830 г., от 14 августа, в отделе «Смесь» (стр. 80) есть анонимная заметка:

«Надеемся принесть удовольствие любителям художеств извещением их, что с прекрасной картины, изображающей богородицу с предвечным младенцем и приписываемой Рафаэлю Санцио (см. № 19 „Литер. газеты“), снимается на камне рисунок большого размера и скоро будет окончен и отпечатан. Над рисунком сим трудится один молодой художник, коего литография с одной картины Кипренского уже известна нашей публике».

Молодой художник, о котором говорится в заметке, это А. Безлюдный¹¹¹, работавший под покровительством Общества поощрения художников; в то время — крепостной гр. Д. Н. Шереметева, он был через пять лет по ходатайству Общества освобожден от крепостной зависимости¹¹².

В числе нескольких работ Безлюдного¹¹³ находится и литография с «пушкинской» «Мадонны». Эта большого размера литография¹¹⁴, снимок с которой здесь прилагается¹¹⁵, имеет две подписи: слева — «рис. на камне А. Безлюдный с оригинальной картины итальянской школы», справа — «Отпечатано в Ораниенбаумской литографии»¹¹⁶.

Какие же подтверждения можно привести тому, что литография Безлюдного сделана именно с той самой картины, которую хотел купить Пушкин? Совершенно бесспорны косвенные данные: во второй заметке в «Литературной газете» указывалось, что с картины делает литографию «молодой художник, коего литография с одной картины Кипренского уже известна нашей публике»; А. Безлюдный был «молодым художником» еще и через пять лет (см. вышеприведенное дело «о молодых художниках, уволенных из крепостного состояния»), и он был автором литографии с одной из самых известных в то время картин Кипренского, привезенных им в 1824 г. из первого путешествия за границу — «Смеющаяся цыганка с миртовой веткой».

Но выразительнее этих внешних данных является сопоставление литографии с описанием картины, сделанным Лангером.

Как мы видели, картину в 1830 г. приписывали Рафаэлю, что́ с большой осторожностью поставил под сомнение Лангер. Под литографией мы читаем уже такую подпись: «С оригинальной картины итальянской школы». Перед ними репродукция картины, конечно, итальянского художника.

Лангер пишет: «Стиль картины сей, с первого взгляда, действительно имеет в себе много Рафаэлевского: тот же колорит, то же божественное спокойствие в лице девы Марии, та же очаровательность в тьмо-свете...». Мы лишены возможности судить о колорите по литографии, но тип строгого целомудренного лица мадонны, с мягким девичьим наклоном головы, с яйцеобразным овалом лица, несомненно, идет от мадонн Рафаэля. Цветной платок с поперечными полосами на расчесанных на прямой пробор белокурых волосах, движение руки мадонны, приподнявшей прозрачную ткань с младенца, — все это тоже вызывает в памяти картины Рафаэля. По определению проф. В. Н. Лазарева, видевшего фотоснимок с литографии, картина должна принадлежать итальянскому мастеру конца XVI — начала XVII в.

Особенно красноречиво сопоставление отрицательных сторон картины в описании Лангера и в литографии: «Неужели это выисканное, принужденное положение младенца написано Рафаэлем? — пишет Лангер.— Рисунок также кажется не везде чист, особенно заметны погрешности в левой руке Марии и в левой кисти Иисуса». В литографии мы видим неприятно позирующего младенца с выражением лица скорее взрослого человека. «Погрешности» в рисунке на литографии особенно заметны в руке младенца, но не в левой руке, как было на картине, а в правой; это указывает на то, что литография сделана в обратном изображении, т. е. рисунок на литографском камне сделан точно по картине, отпечатки же с него, самые литографии, получаются в обратном изображении, как в зеркале; таким образом, в оригинале Мария поддерживает младенца левой рукой и лицо ее повернуто влево.

Сопоставляя литографию с приметами картины по письму Пушкина мы убеждаемся еще раз, что это все та же мадонна: она белокура и похожа на Наталью Николаевну Гончарову «как две капли воды». Для установления сходства нужно, прежде всего, иметь в виду, что литография, конечно, сильно исказила лицо: она, во-первых, руссифицировала его (по выражению В. Н. Лазарева) и засушила, заострила, во-вторых; кроме того, на литографии изображены тонкие, — «словно нарисованные» брови, — тоже искажение, — у старых итальянских мастеров на женских лицах бровей не бывает, — итальянки выщипывали себе брови, считая, что брови портят красоту. Если сделать в сознании все эти поправки и представить себе смягченный по сравнению с литографией тип белокурой мадонны, то его и нужно сравнить с портретами Натальи Николаевны. Больше всего похож на мадонну литографии профильный портрет Натальи Николаевны 1844 г., акварель Райта¹¹⁷: тот же высокий «итальянский» лоб с закатом, тонкий прямой нос, длинная часть от носа до губы. Сравнивая овал лица мадонны с портретами Натальи Николаевны, где она повернута почти en face, — работы Гау (с пером на голове)¹¹⁸, Макарова¹¹⁹ и в особенности с зарисовками самого Пушкина¹²⁰, мы видим и тут сходство в яйцеобразной форме лица и круто вылепленном подбородке.

Может быть, за сходство Натальи Николаевны с типом итальянской мадонны вообще, а может быть найдя, что онаА«как две капли воды» похожа именно на мадонну, репродуцированную в нашей литографии, Пушкин стал иногда звать жену мадонной: «J'épouse une madonne louche et rousse»¹²¹, — писал он Е. М. Хитрово¹²²; «Свадьба Пушкина не состоялась, — сообщал поэт Языков московский слух брату, — его мадонна выходит за князя Давыдова»¹²³. «Жену свою Пушкин иногда звал: моя косая мадонна. У нее глаза были несколько вкось», — рассказывали Вяземские¹²⁴; вскоре после женитьбы Пушкина передавали его слова: «Я женился, чтобы иметь дома свою мадонну»¹²⁵.

Те же намеки мы видим в словах Пушкина жене:¬«Грех тебе меня подозревать в неверности к тебе и в разборчивости к женам друзей моих. Я только завидую тем из них, у коих супруги не красавицы, не ангелы прелести, не мадоны etc. etc.»¹²⁶.

Перечитывая сонет Пушкина, мы убеждаемся, что ряд деталей, описанных в стихотворении, имеется в картине:

 Она с величием, он с разумом в очах —
Взирали кроткие, во славе и в лучах.

Конечно, серьезность мадонны может быть названа­«величием», а недетское выражение лица младенца — «разумом»; нимб мадонны назван славой, описано сияние лучей вокруг головы младенца. Но на литографии нет одной существенной детали, подчеркнутой в стихах, — «под пальмою Сиона». Пушкин был исключительно точен, и мы решительно отвергаем гипотезу, что «пальма Сиона» — поэтическое дополнение; стих так лаконичен и прост, что производит впечатление непосредственного делового описания:

Одни без ангелов, под пальмою Сиона.

Поколенная фигура сидящей мадонны с младенцем (в пределах литографии) настолько вписана в лист, что допустить, что на очень ограниченном фоне помещалась пальма, которую Безлюдный просто не изобразил, — трудно; вероятнее кажется предположение, что литограф сделал лишь центральный фрагмент картины, сократив ее за счет пейзажа.

Теперь перед нами возникает новая задача — найти ту итальянскую картину, которую мы знаем по сонету Пушкина «Мадона», по его письму к невесте (см. выше) и по здесь воспроизводимой литографии Безлюдного; для поисков картины к литографии должны быть сделаны поправки: фигура мадонны должна быть повернута в другую сторону; вероятно, вокруг фигуры, которая могла быть в рост, должно быть больше пространства и должен быть пейзаж с пальмой¹²⁷.

1939—1940 гг.