Скачать текст произведения

Зенгер Т. - Николай I - редактор Пушкина


НИКОЛАЙ I — РЕДАКТОР ПУШКИНА

1934

Статья Т. Зенгер

Широко известны слова, сказанные Николаем I Пушкину после коронации о том, что он сам будет цензором поэта. Но менее известно, что царь был не только цензором Пушкина, но и редактором его и что сохранилисЏ рукописи Пушкина не только с пометами, но и с поправками Николая.

К текстам Пушкина, обратившим на себя внимание Николая только как цензора, относятся «Записка о народном воспитании», «Борис Годунов», «Граф Нулин», «Сцена из Фауста» и ряд других более мелких вещей. Первое сочинение было, как известно, заказано Николаем Пушкину вероятно в той же аудиенции 8 сентября 1826 г., когда царь обещал взять на себя цензорские обязанности по отношению к писаниям Пушкина, «...его императорскому величеству благоугодно, чтобы Вы занялись предметом о воспитании юношества. Вы можете употребить весь досуг, Вам предоставляется совершенная и полная свобода, когда и как представить Ваши мысли и соображения; и предмет сей должен представить Вам тем обширнейший круг, что на опыте видели совершенно все пагубные последствия ложной системы воспитания», писал поэту Бенкендорф 30 сентября 1826 г.

Пушкин с большой неохотой заставил себя засесть за эту записку, которая должна была явиться своего рода испытанием его благонадежности. Писал ее Пушкин в ноябре, уединившись опять в Михайловское. Писарская копия, на которой есть добавления рукою Пушкина, была предсталвлена Николаю I. Царь внимательно прочел ее и 28 мест отметил вопросительными знаками, в шести случаях поставив по два и в двух случаях по три знака вопроса. Рукопись эта обследована М. И. Сухомлиновым, который в своей работе привел все места, вызвавшие знаки вопроса Николая I1.

Общее впечатление царя изложено Бенкендорфом в надписи, которую он сделал на обложке рукописи «Записки», и повторено в письме к Пушкину от 23 декабря 1826 г.

Извещая поэта, что «Государь Император с удовольствием изволил читать рассуждение» его, Бенкендорф считает нужным сделать от имени Николая нотацию Пушкину. «Его величество при сем заметить изволил, — пишет шеф жандармов, — что принятое Вами правило, будто бы просвещение и гений служат исключительным основанием совершенству, есть правило опасное для общего спокойствия, завлекшее Вас самих на край пропасти и повергшее в оную толикое число молодых людей». Пушкин говорил после этого Вульфу: «Я был в затруднении, когда Николай спросил мое мнение о сем предмете. Мне бы легко было написать то, чего хотели, но не надобно же пропускать такого случая, чтоб сделать добро. Однако я между прочим сказал, что должно подавить частное воспитание. Несмотря на то, мне вымыли голову»2.

В том же письме, в котором Бенкендорф от имени Николая «заказывал» Пушкину записку о воспитании, он писал: «Сочинений Ваших никто рассматривать не будет; на них нет никакой цензуры; государь император сам будет и первым ценителем произведений Ваших и цензором.

Объявляя Вам сию монаршую волю, честь имею присовокупить, что как сочинения Ваши, так и письма можете для представления его величеству доставлять ко мне; но, впрочем, от Вас зависит и прямо адресовать на высочайшее имя».

Смысл последнего абзаца заключается конечно в том, что обязательным посредником между Николаем и Пушкиным Бенкендорф считал самого себя. На самом же деле Бенкендорф был не только посредником, но и лицом, предопределявшим решения Николая, обычно соглашавшегося со своим подручным. Даже больше. Будучи совершенно чуждым литературе, ничего не понимая в стихах даже с цензурной точки зрения, Бенкендорф присылавшиеся Пушкиным произведения отдавал на отзыв какому-то (может быть и не одному, а разным) безыменному чиновнику III Отделения, по его мнению компетентному по цензурной части.

Но все это раскрылось для Пушкина позднее, а на первых порах, после разговора с Николаем, поэт искренне поверил, что теперь он освобожден от цензуры.

9 ноября 1826 г. поэт писал из Михайловского Языкову: «Царь освободил меня от цензуры. Он сам мой цензор. Выгода, конечно, необъятная. Таким образом «Годунова» тиснем».

Последнее уверение было по меньшей мере преждевременным. 22 ноября Бенкендорф писал очень ловко составленное письмо, в котором поэту прежде всего напоминалось, что до напечатания или распространения в рукописях своих произведений Пушкин обязан был представлять их на высочайший просмотр. «Ныне доходят до меня сведения, — продолжал Бенкендорф, — что Вы изволили читать в некоторых обществах сочиненную вами вновь Трагедию».

В ответ Пушкин должен был извиняться: «Так как я действительно в Москве читал свою трагедию некоторым особам (конечно не из ослушания, но только потому, что худо понял высочайшую волю государя), то поставляю за долг препроводить ее вашему превосходительству в том самом виде, как она была мною читана, дабы Вы сами изволили видеть дух, в котором она сочинена; я не осмелился прежде сего представить ее глазам императора, намереваясь сперва выбросить некоторые непристойные выражения. Так как другого списка у меня не находится, то приемлю смелость просить ваше превосходительство оный мне возвратить»3.

Письмо это Бенкендорф вместе с рукописью трагедии представил Николаю I, который написал шефу жандармов: «Я очарован [je suis charmé] стилем письма Пушкина и очень любопытен прочесть его сочинение; велите сделать выдержку кому-нибудь верному, чтоб она не распространялась»4.

Из этой записки видно, что Николай «сильно заинтересовавшийся» трагедией, решил прочесть ее в выдержке, сделанной другим лицом. Выдержка эта сохранилась под названием «Выписка из комедии о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве. Ход пьесы»5. Сохранился и разбор трагедии Пушкина, сделанный по заказу Бенкендорфа каким-то литературно образованным чиновником III Отделения. Есть предположение, что это был Булгарин. Довольно обстоятельные «Замечания» эти были представлены Бенкендорфом Николаю I. Вероятно одновременно была вручена Николаю I и рукопись трагедии с угодливо отмеченными красным карандашом шестью местами, подлежавшими исключению или смягчению. Нет основания думать, что Николай прочел трагедию. Ему было достаточно заключения чиновника, прочтя которое он точно повторил, велев Бенкендорфу записать: «Я считаю, что цель г. Пушкина была бы выполнена, если б с нужным очищением переделал комедию свою в историческую повесть или роман на подобие Вальтера Скотта».

Бенкендорф сообщил эти слова Пушкину с таким рассказом: «Его величество изволил прочесть оную <комедию> с большим удовольствием и на поднесенной мною по сему предмету записке собственноручно6 написал следующее: «Я считаю...» и т. д. Пушкин получил вместе с письмом и рукопись « Бориса Годунова», и выписку шести мест, подлежащих исключению. Для Пушкина отзыв якобы Николая был равносилен запрещению его любимого произведения, и горький сарказм слышится в его сдержанных словах ответа Бенкендорфу: «Согласен, что она <комедия> более сбивается на исторический роман, чем на трагедию, как государь император изволил заметить. Жалею, что я не в силах уже переделать мною однажды написанное». Можно думать, что Пушкин не забыл совета Николая, когда через год, по поводу переделки Олиным «Корсара» Байрона, готовился писать «смешную статью о Корсаре и о способе переделывать поэмы в романтические трагедии»7. Статьи Пушкин не закончил, но начало написано в серьезном плане.

Только четыре года спустя удалось Пушкину выхлопотать разрешение на издание трагедии. Места, отмеченные чиновником, поэт изменил, но под новым давлением Бенкендорфа. Любопытно письмо шефа жандармов Пушкину от 21 января 1830 г., где он пишет: «...покорнейше прошу Вас, милостивый государь, переменить еще некоторые слишком тривиальные места; тогда я вменю себе в приятнейшую обязанность представить сие стихотворение государю императору». Иными словами, Бенкендорф полупризнается, что Николай еще не читал «Бориса Годунова» и что его могут неприятно поразить грубые слова. Просьбой вторично читать трагедию вряд ли Бенкендорф стал бы утруждать монарха.

В начале 1827 г. Пушкин просил Дельвига представить на цензуру к Бенкендорфу переданные ему для «Северных Цветов» два отрывка из III главы «Онегина» (письмо Татьяны и разговор Татьяны с няней), К *** («Я помню чудное мгновенье») и «19 октября» («Роняет лес багряный свой убор»), присоединив к ним и присланную Пушкиным поэму «Цыганы». Шеф жандармов обиделся на то, что Пушкин обратился к нему не лично, а через барона Дельвига, которого он «вовсе не имеет чести знать», но, как и «Бориса», все полученные произведения дал на отзыв какому-то чиновнику III Отделения по литературным делам. Никаких следов чтения Николаем I этих произведений не имеется, и можно сомневаться, действительно ли Бенкендорф «представлял оные государю императору», как он писал Пушкину. Во всяком случае на этот раз шеф жандармов совершенно согласился со своим чиновником, не нашедшим ничего предосудительного в представленных пьесах. Одни лишь заглавные буквы фамилий товарищей Пушкина по лицею в «19 октября» вызвали замечания анонимного критика. Он считал буквы эти лишними. «Также, — писал он, — вовсе не нужно говорить о своей опале, о несчастиях, когда автор не был в оном, но был милостиво и отечески оштрафован за такие проступки, за которые в других государствах подвергнули бы суду и жестокому наказанию»8. Интересно, что с последним не согласился Бенкендорф и в своем письме к Пушкину (от 4 марта 1827 г.), разрешающем все присланные произведения к печати, сделал только одно «примечание»: «Заглавные буквы друзей в пиесе «19 октября» не могут ли подать повода к неблагоприятным для Вас собственно заключениям?» Но даже и это предоставлялось рассуждению Пушкина.

Пушкин должен был конечно с этим согласиться (вероятно неискренне) и 22 марта писал: «чувствительно благодарю Вас за доброжелательное замечание касательно пиесы «19 октября». Непременно напишу б<арону> Дельвигу, чтоб заглавные буквы имен — и вообще все, что может подать повод к невыгодным для меня заключениям и толкованиям, было им исключено».

Следующей партией стихотворений, представленных Пушкиным Бенкендорфу 20 июля 1827 г., были «Ангел», «Стансы» («В надежде славы и добра»), III глава «Евгения Онегина», «Граф Нулин», новая «Сцена из «Фауста» и три песни о Стеньке Разине. В ответном письме Бенкендорф сообщал, что пьесы эти «государь император изволил прочесть с особенным вниманием». Вероятно слова эти означают, что на этот раз Николай действительно прочитал представленные ему стихотворения. Первые три вещи были дозволены к напечатанию без каких-либо оговорок. Относительно «Графа Нулина» Бенкендорф писал: «Графа Нулина государь император изволил прочесть с большим удовольствием и отметить своеручно два места, кои его величество желает видеть измененными, а именно следующие два стиха:

«Порою с барином шалит» и

«Коснуться хочет одеяла».

Впрочем прелестная пиеса сия позволяется напечатать»9. «Сцена из «Фауста» дозволялась к напечатанию за исключением следующего места:

«Да модная болезнь: она

Недавно нам подарена».

Об этом Пушкин извещал Погодина: «Победа, победа! Фауста царь пропустил, кроме двух стихов...»

«Песни о Стеньке Разине» были запрещены на том основании, что они «при всем поэтическом своем достоинстве по содержанию своему неприличны к напечатанию. Сверх того церковь проклинает Разина, равно как и Пугачева».

Запрещенные Николаем песни о Стеньке Разине появились лишь в 1881 г. в газете «Русь» (№ 11), по копии, сделанной Погодиным10. Автографы до нас не дошли.

IV и V главы «Евгения Онегина», вышедшие одной книгой в свет с посвящением Плетневу «Не мысля гордый свет забавить», были пропущены цензурой III Отделения. Прошла благополучно высочайшую цензуру и VI глава «Евгения Онегина», но с посланным вместе с ней стихотворением «Друзьям» («Нет, я не льстец») вышла заминка. По словам Бенкендорфа (письмо от 5 марта 1828 г.) этой пьесой «его величество остался совершенно доволен». Но к напечатанию стихотворение разрешено не было; на рукописи стихотворения царем было написано: «Cela peut courir, mais pas être imprimé»11. Эта запись очень характерна для лицемерного Николая. Ничего не имея против распространения славящих его стихов среди читательских кругов, он вместе с тем не хотел публично санкционировать их печатания.

Относительно представленной Николаю I рукописи VII главы «Евгения Онегина» сохранился любопытный рассказ А. О. Смирновой. По ее словам высочайший цензор сделал на рукописи какие-то заметки, но, не считая себя компетентным в навязанной им самим себе роли цензора, он послал рукопись со своими замечаниями на этот раз не чиновнику III Отделения, а фрейлине Россет как знатоку, по его мнению, «своего родного русского языка»12. К сожалению и эта рукопись неизвестна, и мы не знаем ни замечаний царя, ни замечаний фрейлины (если таковые были).

Всем этим и ограничилась роль Николая как цензора по отношению к Пушкину. На высочайшую цензуру Пушкин представлял лишь книги, каковы главы «Онегина», поэмы, «Борис Годунов» и сборники стихотворений. Из отдельных же стихотворений Николаю I поэтом посылались лишь те, которые, по его мнению, могли быть не пропущены общей цензурой. «Я не лишен прав гражданства, — писал Пушкин Погодину, — и могу быть цензирован нашею цензурою, если хочу, а с каждым нравоучительным четверостишием я к высшему начальству не полезу»13.

Гораздо интереснее роль Николая I как редактора Пушкина. Роль эта до сих пор в пушкиноведении недостаточно полно выявлена. Конечно четко разграничить§«редакторскую» правку от «цензорского» вмешательства, вообще говоря, довольно трудно, и в тех например не дошедших до нас заметках, которые Николай I сделал на VII главе «Евгения Онегина», весьма вероятно, что он является не столько цензором, сколько редактором. Во всяком случае в тех замечаниях и поправках, о которых речь дальше, Николай выступает не столько цензором, запрещающим или разрешающим тот или другой текст, сколько редактором, позволяющим себе вводить собственные слова в текст Пушкина. Такого же характера вмешательство в текст Пушкина, тем более назойливое, что дело идет о тексте стихотворном, представляют собою высочайшие знаки вопроса и «NB», которыми испещрил рукопись «Медного всадника» Николай I14.

Рукописей Пушкина с правкой Николая I имеется три: отрывок из «Путешествия в Арзрум», «Медный всадник» и «История Пугачевского бунта». Поправки эти, отчасти вошедшие в печатный текст Пушкина, очень показательны в смысле отношения Николая к Пушкину и давления его не только на образ мыслей, но и на стиль поэта.

«Путешествие в Арзрум» писалось Пушкиным в 1829 г. и часть его была тогда же приготовлена для печати. Пушкин поместил тогда в № 8 «Литературной Газеты» (от 5 февраля 1830 г.) отрывок из I главы «Путешествия в Арзрум» под названием «Военная Грузинская дорога (извлечено из путевых записок А. Пушкина)». Беловая рукопись этого текста до печати была у Николая I, который сделал на ней несколько помет, и затем Бенкендорф подписал под ней «позволено» и свою фамилию. Рукопись эта полностью была факсимильно воспроизведена в 1899 г.15 При анонимной заметке, сопровождающей это факсимильное воспроизведение, сказано (стр. 6):

«...рукопись была представлена Пушкиным на одобрение императору Николаю Павловичу, который, как известно, сам вызвался быть «цензором всех сочинений Пушкина». В виду этого обстоятельства, есть основание думать, что карандашные пометки и приписки были сделаны в рукописи августейшим цензором». Догадка эта оказалась совершенно бесспорной при сличении почерка этих поправок с почерком Николая I.

Даем места, вызвавшие вмешательство Николая, печатая вычеркнутое им в прямых скобках и в разрядку, написанное им — курсивом и вычеркнутое Пушкиным — в прямых скобках.

1. «Крепости, достаточные для здешнего края, со рвом который каждый из нас перепрыгнул бы в старину не разбегаясь, с [заржавелыми] пушками не стрелявшими со времен Графа Гудовича, с [обрушенным] валом, по которому бродит гарнизон куриц и гусей».

2. «Кавказ ожидает христианских миссионеров. [Но легче для нашей лености в замену] слова живого и пример лучшего будет действительнее ч/ выливать мертвые буквы и посылать немые книги людям, незнающим грамоты!»

3. «В крепости видел я черкеских Аманатов, резвых и красивых мальчиков. Они поминутно проказят и бегают из крепости. [Их держат в жалком положении. Они ходят в лохмотьях, полунагие и в отвратительной нечистоте — на иных видел я деревянные колодки. Вероятно, что аманаты, выпущенные на волю, не жалеют о своем пребывании] во Владикавказе».

Получив текст, урезанный царем, Пушкин принужден был принять эти поправки. В первом и третьем случае, где просто вычеркнуты слова о запустении крепости и о плохом содержании заложников в России, Пушкин повиновался и выпустил их и в «Литературной Газете», и во второй публикации в № 1 «Современника» 1836 г., где «Путешествие в Арзрум» было напечатано полностью.

Со вторым же случаем положение было несколько сложнее. Николай I, вычеркнув фразу Пушкина, направленную против инертности правительства, предложил взамен слова, не связав их синтаксически с фразой Пушкина и совершенно извратив его мысль. Пушкин не мог не вставить написанных царем слов, но так как фраза была не спаяна грамматически, то он в праве был вставить еще какое-нибудь слово, И он вставил его, вернее сохранил его из вычеркнутых слов. Это было слово «но».

Вот какой текст был дан вы«Литературной Газете»: «Кавказ ожидает христианских миссионеров. Но пример лучшего и Слово живое будут действительнее, чем выливать мертвые буквы и посылать немые книги людям, незнающим грамоты».

Что же получилось? Мысль Пушкина была та, что правительство легкомысленно отделывается посылкой евангелия неграмотным людям, вместо посылки проповедников. Николай же своей поправкой как бы обещал, что проповедники будут посланы. Благодаря вставленному слову «но», мысль Пушкина потеряла свою обнаженность, и фраза, сохранив видимость правки Николая, направленности ее не приобрела, да и вообще утратила смысл.

Через шесть лет в «Современнике» Пушкин исправил эту нелепую фразу. Он не решился ввести слов о лени, покоробивших императора, но не ввел и слов, навязанных ему насильно. Новый текст таков:

«Кавказ ожидает христианских миссионеров. Но тщетно в замену слова живого выливать мертвые буквы и посылать немые книги людям, не знающим грамоты».

В этой редакции Пушкину удалось найти другие слова, чтобы выразить свою мысль безущербно.

Неповезло пострадавшим от редакторской руки Николая I текстам и в следующих изданиях. Посмертное издание (редактировавшееся Жуковским, Плетневым и Вяземским), издание Анненкова и оба издания Геннади повторили текст «Современника». В 1859 г. Е. И. Якушкин напечатал16 несколько добавлений к тексту Анненкова, при чем привел текст о встрече Пушкина с Ермоловым из «Путешествия в Арзрум» и затем совершенно несправедливо, но уверенно заявил:

«Далее пропущено место, где Пушкин говорит о проповедывании евангелия на Кавказе»; и затем напечатал, по черновой рукописи17, ранний, необработанный текст Пушкина, пренебрегая не только тем, что Пушкин, по своему обыкновению, сжал текст, дав его кратко и выразительно в следующей редакции18, но и и этой черновой редакции Якушкин соединил зачеркнутое с незачеркнутым и к тому же дал совершенно нелепые чтения19. Но авторитетностью своего тона Якушкин убедил Ефремова (а за ним Морозова, Поливанова и Венгерова) в том, что редакция этого места должна быть вводима в беловой текст «Путешествия» в замену напечатанного Пушкиным, и восемь научных изданий20 Пушкина так и печатали. В Ефремовском же издании, а затем и во всех выше перечисленных, уже по Дашковской рукописи был совершенно правильно восстановлен отрывок об аманатах и «два эпитета к пушкам и валу», вычеркнутые, как полагал Ефремов, Бенкендорфом21 (Эпитет к пушкам был, как мы видели, усердно зачеркнут самим Пушкиным, конечно из цензурных соображений, эпитет же к валу — Николаем I.)

Наконец лишь в 1930 г.22 Ю. Н. Тынянов восстановил волю поэта, дав текст по Дашковской рукописи в таком виде, в каком он вышел из-под его пера. Пресловутую же страницу о черкесах и христианских миссионерах Тынянов поместил б приложениях, дав впервые правильный текст, совершенно новый для читателя.

Нужно было, чтобы прошло целое столетие со дня первой, испорченной Николаем I публикации «Путешествия в Арзрум» Пушкина, чтобы текст этот появился в печати, впервые очищенный от вольных и невольных искажений.

Вернувшись из Болдина 20 ноября 1833 г. в Петербург, Пушкин привез написанную им в деревне поэму «Медный всадник», которую он представил на царскую цензуру 6 декабря с письмом к Бенкендорфу. 14 декабря он записал в дневник: «11-го получено мною приглашение от Бенкендорфа явиться к нему на другой день утром. Я приехал. Мне возвращен Медный всадник с замечаниями государя. Слово кумир не пропущено высочайшей ценсурою; стихи

И  перед  младшею столицей

Померкла старая  Москва

Как  перед новою царицей

Порфироносная  вдова —

вымараны. На многих местах поставлен (?) — все это делает мне большую разницу. Я принужден был переменить условия со Смирдиным».

Рукопись «Медного всадника», возвращенная Пушкину, сохранилась до нашего времени23. Она была изучена П. Е. Щеголевым. Покойный исследователь напечатал текст «Медного всадника» по этой рукописи в 1923 г.24 Тогда же он подробно описал все карандашные пометы на рукописи. Вот как высказался об них П. Е. Щеголев:Ѕ«Отметки, подчеркивания, ? и NB были выставлены если не Николаем Павловичем, как думал Пушкин на основании слов Бенкендорфа, то каким-либо специалистом по литературе при III Отделении»25. (Тут над П. Е. Щеголевым тяготело воспоминание о том, как Николай I высказался о «Борисе Годунове» Пушкина, повторив главную мысль обстоятельной докладной записки чиновника III Отделения.) И В. Я. Брюсов думал, что рукопись «Медного всадника» была на отзыве в «канцелярии Бенкендорфа»26. Между тем, сопоставив эти бессловесные замечания с таковыми же на «Истории Пугачевского бунта» (о чем см. ниже), нетрудно убедиться, что их писала одна и та же рука, т. е. что и «Медный всадник» был в личной цензуре Николая I.

Целеустремленность отметок Николая I на рукописи «Медного всадника», а также и описательный их показ даны исчерпывающе П. Е. Щеголевым в названной книге. В виду того, что издание это очень редко, мы в настоящей публикации даем еще раз все эти пометы, но транскрипционно, в плане настоящей работы.

1.  Вступление, ст. 39 (л. 241)



NB

[И перед младшею Столицей
Померкла старая Москва
Как перед новою Царицей
Порфироносная Вдова.]27

2.  Часть первая, ст. 257 (л. 302)

Над возмущенною Невою


NB     ?

Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.

3.  Часть вторая, ст. 400 (л. 371)



NB     ?

И прямо в темной вышине
Над огражденною скалою
Кумир с простертою рукою
Сидел на бронзовом коне.

4.  Часть вторая, ст. 410 (л. 371)

Кто неподвижно возвышался
Во мраке медною главой,
Того, чьей волей роковой
под морем город основался...

5.  Часть вторая, ст. 420 (л. 372)



NB

О мощный властелин Судьбы!
Не так ли ты над самой бездной
На высоте уздой железной
Россию поднял на дыбы?

6.

NB

Кругом подножия Кумира
Безумец бедный обошел

7.  Часть вторая, ст. 432 (л. 381)


NB

Вскипела кровь. Он мрачен стал
Пред Горделивым истуканом
И зубы стиснув, пальцы сжав
Как обуянный силой черной,

8.


NB

«Добро, строитель чудотворный
Шепнул он злобно задрожав
«Ужо тебе!..» И вдруг стремглав

9.

Бежать пустился. Показалось

Ему что Грозного Царя
Мгновенно гневом возгоря
Лицо тихонько обращалось...
И он по площади пустой
Бежит и слышит за собой —
Как будто грома грохотанье
Тяжело-звонкое скаканье
По потрясенной мостовой.
И озарен луною бледной
Простерши руку в вышине
За ним несется Всадник Медный
На звонко скачущем коне;

Получив рукопись, испещренную царским艫NB», Пушкин отказался печатать поэму, так как для этого ее следовало в корне переделать. Но позднее, может быть через год, он все же решил попробовать это сделать. Писарь снял для него копию с текста, представленного Николаю I28. Сам же Пушкин перенес отметки Николая I на писарскую копию. Эти отметки должны были для него служить как бы фарватером в новом пути работы. Тяжела была Пушкину эта работа и в одном случае (см. выше ™ 3), когда ему удалось заменить слово «кумир» словом «седок», он с удовлетворением вычеркнул отчеркивание этого места.

Николай I отметил девять мест. Как оказывается, Пушкину удалось изменить семь из них. В некоторых пришлось поступиться одним словом, а в иных пришлось ломать по три и даже по шести стихов. Оставалось таЃ немного, и Пушкин мог бы увидеть свою повесть в печати. Но двух мест (№№ 4 и 9) поэт не мог коснуться. У него не поднялась рука на ставшее впоследствии знаменитым изображение скаканья медного всадника.

Мучительную, насильственную работу над искажением поэмы Пушкин делал, как мы видели, вероятно год спустя после написания поэмы. Такое расстояние и то обстоятельство, что повесть была в копии чужой руки† изменили отношение Пушкина к своему произведению. Вещь, сданную им за год, он увидел новыми глазами. К тому же неизбежность работы над сомнительными в цензурном отношении местами повести приковала Пушкина к тексту ее. Он стал работать над «Медным всадником», как над незаконченным произведением: образы заменял более точными и реальными29, неопределенные слова заменял более конкретными30, переставлял полустишия в соседних стихах для усиления, а иногда и целые стихи31, выбрасывал длинноты, ослаблявшие цельность драматического нарастания32, перестроил и изменил ставшее классическим описание наводнения (20 стихов), и т. д. и т. д.

Такие исправления художественного порядка сделаны Пушкиным в 43 стихах и сверх того вычеркнуто 15 стихов. Вынужденные же изменения текста, сделанные под давлением шести помет Николая I, коснулись 15 стиховї Слой их безо всякого труда снимается, и остается лучший текст «Медного всадника», превосходящий конечно все остальные. Текст этот был напечатан Б. Томашевским и К. Халабаевым33.

Когда после смерти Пушкина друзья его подготовляли к печати оставшиеся ненапечатанными произведения поэта, Жуковский, желая провести через цензуруќ«Медного всадника», довольно находчиво «исправил» все непонравившееся Николаю I, при чем заменил некоторые из насильственных вариантов Пушкина своими. Но освоясь с ролью редактора Пушкина, он делал несколько стилистических поправок34.

Вот в таком-то виде «Медный всадник» был напечатан впервые35.

Начиная с П. В. Анненкова, целый ряд редакторов постепенно освобождал текст Пушкина от наслоений цензурных исправлений и стилистических поправок Жуковского. Лучшим и единственно правильным текстом является напечатанный Томашевским и Халабаевым36.

П. Е. Щеголев, разобравшись37 детально во всех слоях текста на писарской копии «Медного всадника», пришел к более чем спорному выводу, что «дефинитивным» текстом является представленный Пушкиным Николаю I. Все же следующие поправки Пушкина он счел незаконченными38 и всю эту последнюю отделку Пушкина отмел как совершенно незначительную.

Я считаю это положение Щеголева может быть неизбежной данью увлеченью беловым автографом (который конечно должен был быть однажды воспроизведен, но лишь для научных целей), увлеченью несколько затянувшемуся. Я имею в виду текст «Медного всадника», включенный в редакции 1833 г. (до последних исправлений Пушкина) в издание ГИЗ’а 1930 г. (приложение к «Красной ниве»).

6 декабря 1833 г., одновременно с «Медным всадником», Пушкин представил через Бенкендорфа Николаю I «Историю Пугачева» для прочтения. Когда Пушкин получил ее обратно — до сих пор не выяснено. 17 января царь на балу у гр. Бобринских говорил с Пушкиным о Пугачеве39. 29 января Жуковский прислал Пушкину «Историю господина Пугачева» (как он шутя называет труд Пушкина в этом витиеватом письме). Не по поручению ли Николая I это было сделано? Это легко могло быть по близости Жуковского ко двору, тем более, что он жалеет, что не успел прочитать «Истории». Тогда зачем бы она у него была? И какая еще рукопись могла у него быть?

11-го и 26 февраля Пушкин был у Бенкендорфа по его приглашению. Возможно, что в одно из этих свиданий он имел разговор о Пугачеве, потому что 26 февраля, вероятно после разговора с Бенкендорфом, Пушкин писал ему (зная уже, что «История» разрешена) официальное прошение о государственной субсидии на печатание.

28 февраля Пушкин, занося в свой дневник впечатления за месяц (он не вел дневника с 26 января), пишет между прочим: «Государь позволил мне печатать Пугачева; мне возвращена моя рукопись с его замечаниями (очень дельными). В воскресенье40 на бале в концертной государь долго со мною разговаривал». Итак, между 26 января и 26 февраля 1834 г. Пушкину было разрешено печатание «Истории Пугачева»41 и 29 января рукопись42 повидимому вернулась от Николая I к поэту.

Получив рукопись с пометами государя, Пушкин не решился тут же делать исправления и заказал писарю списать свой текст. Эта рукопись, отчасти исправленная Пушкиным и отчасти даже им переписанная, затем поступила в набор. С 1855 г. она хранится в Публичной Библиотеке в Ленинграде.

Остальные поправки Пушкин сделал в корректуре, которую он, против обыкновения, держал сам. Корректуры эти до нас не дошли. Этот напечатанный Пушкиным текст, с поправками по указанию Николая I, повторялся из издания в издание до самого последнего времени (о чем см. ниже). Относительно же замечаний Николая I можно сказать, что они повидимому были известны Анненкову, работавшему вплотную над рукописями поэта, и затем точно исчезли из оборота исследивателей лет на семьдесят. Между тем рукопись с пометами Николая с 1882 г. доступна исследователям. Анненков не имел конечно возможности при жизни Николая I напечатать его замечаний, но очень вероятно, что именно он сообщил их текст Герцену.

Впервые появились в печати четыре43 замечания Николая I (почему только четыре?) в герценовской «Полярной Звезде на 1861 г.»44. Эти замечания Николая I тогда же были перепечатаны Гербелем в Берлине45, а в России они появились впервые в 1878 г. Ефремов46, напечатавший их, добавил от себя указание на одну купюру47, сделанную, по его мнению, Пушкиным по собственному желанию.

Нового слова можно было ждать от Академического издания сочинений Пушкина. Но В. Е. Якушкин успел приготовить лишь текст «Истории», совершенно точно воспроизведя издание Пушкина и не обратив внимания на не раз уже упоминавшиеся в печати поправки Николая I. Комментарии же принадлежат проф. Н. Н. Фирсову, который хотя и искал замечания Николая I, но не нашел их48. Странное впечатление производят его бесплодные усилия доказать, что Николай I должен был видеть именно наборную рукопись (Публ. Библ.). Отсутствие помет объясняется им только тем, что были бессловесныЃ отчеркивания, если не отдельный листок с замечаниями49.

Авторитетность редактора Академического издания очевидно подействовала даже на П. Е. Щеголева, у которого читаем: «К сожалению эти замечания нам неизвестны, хотя рукопись, бывшая в руках Николая, повидимому нам известна. Но по всей вероятности письменных замечаний и не было: Бенкендорф вызвал Пушкина и вручил ему рукопись с царскими замечаниями, которые он мог передать ему и изустно. Если это предположение верно, то еще вопрос, принадлежали ли «очень дельные» замечания Николаю, или какому-либо специалисту из III Отделения»50.

Прежде чем перейти к рассмотрению замечаний Николая I на исторический труд Пушкина, нужно сказать несколько слов о заглавии его. В письме51 к Бенкендорфу Пушкин пишет: «...я думал некогда написать исторический роман, относящийся ко временам Пугачева, но нашед множество материалов, я оставил вымысел и написал Историю Пугачевщины».

В дневнике своем Пушкин неоднократно говорит о своей работе: «Пугачев», «мой Пугачев».

В заметке о предстоящем выходе книги в «Библиотеке для чтения» (1834, т. II, отдел «Литературная летопись», стр. 12) труд Пушкина назван «Историей Пугачева». Повидимому так же надписана была и рукопись, посланная на рассмотрение Николаю I, — именно так назвал ее Бенкендорф в письме к министру финансов.

Когда Николаю I был подан на подпись указ о выдаче Пушкину денег на печатание, то царь в этом указе, зачеркнув заглавие «История Пугачева», написал «История Пугачевского бунта». «Государь император переменил слова указа не потому, что тут полагалась ошибка, а рассуждая, что преступник, как Пугачев, не имеет истории»52.

За этим последовало письмо Бенкендорфа к Пушкину, где он между прочим говорит, что «его императорскому величеству благоугодно было собственноручно написать вместо: История Пугачева — История Пугачевского бунта», и кончает так: «что же касается до Вашего сочинения, то в исполнение высочайшей воли, покорнейше прошу издать оное под заглавием История Пугачевского бунта»53.

В результате сочинение Пушкина озаглавлено Николаем I.

Покойный П. Е. Щеголев, работая в последние месяцы своей жизни над текстом «Истории Пугачевского бунта», предполагал восстановить пушкинское заглавие — «История Пугачева», но почему-то этого не сдедал. Может быть он не был окончательно уверен, что Пушкин именно так озаглавил свой труд.

Обращаемся теперь к самой рукописи, представленной Пушкиным Николаю I.

Более чем равнодушный к поэзии Николай, как мы видели, обращался к помощи других в деле цензурования стихотворных произведений Пушкина. В деле же оценки исторической прозы он конечно считал себя компетентным судьей. В качестве такового он не только внимательно прочел историю Пугачева, но и испещрил ее замечаниями.

Рассмотрим эти замечания и вызвавшие их слова Пушкина:

1.  [Том первый (от начала бунта до кончины Бибикова)]

2.  Гл. I, абз. «Предание согласное» (л. 141)
сбились с дороги, на Хиву не попали и прошли к [У]ральскому морю, на котором принуждены были зимовать.

A

3.  Гл. I, абз. «Тамошние начальники» (л. 192)
Траубенберг бежал и был убит у ворот своего дома.

4.  Гл. II, абз. «Сперва дело шло» (л. 212)
Донских казаков. Потомки их до самого 1828 года жили в Турецких областях, служа Султанам и сохраняя на чуждой им родине веру, язык и обычаи прежнего своего отечества. Во время последней Турецкой войны™ они явились к Императору Николаю уже переплывшему Дунай на Запорожской лодке, и так же как остаток Сечи принесли повинную за своих отцов и возвратились под владычество законного своего Государя.

Часть, к сожалению не все; прочие дрались против нас отчаянно.


5.  Гл. III, абз. «На другой день» (л. 522)
оклады с икон были ободраны, напрестольное одеяние [изорвано] в лоскутьях [Церковь осквернена была даже калом лошадиным и человечьим]

6.  Гл. III, абз. «В начале ноября» (л. 542)

ни

В начале Ноября (не дождавшись артиллерии,
ни
и ста семидесяти гренадер посланных к нему из Симбирска, он <генерал Кар> стал подаваться вперед [на встречу ожидаемых из Уфы вооруженных Башкирцев и Мещеряков54] На дороге он узнал

Ни высланных к нему из Уфы вооруженных Башкирцев и мещеряков



ни высланных

7.  Гл. III, абз. «Получив известие» (л. 612)
С того времени жил он <генерал Кар> в своей деревне, где и умер в начале царствования Александра.

8. Гл. IV, абз. «В сей крайности» (л. 731)

к

у дороги из Берды [в] Каргале



императора

9.  Гл. IV, абз. «В сей крайности» (л. 731)
Казаки оставленные в резерве, бежали от них, и прискакав к колонне Валленштерина произвели общий беспорядок. Он очутился между трех огней, [солдаты его бежали]

отряд его смешался,

10.  Гл. V, абз. «Илецкий городок» (л. 1072)
Жены и матери стояли у берегов стараясь узнать между ими своих мужьев и сыновей.

В Озерной старая казачка (Разина) [целый] каждый день бродила над Яиком, клюкою пригребая к берегу плывущие трупы и приговаривая: не ты ли мое детище? не ты ли мой Степушка? не твои ли черны кудри свеж• вода моет? и видя лицо незнакомое тихо отталкивала труп.

Лучше выпустить ибо связи нет с делом


11.  Гл. VI, абз. «Пленный башкирец» (л. 1221)
<Михельсон> положил на месте до 600 человек, в плен взял до 500; гнал остальных несколько верст


[взял]

12.  Гл. VI, абз. «Пленный башкирец» (л. 1221)
На другой день отдал он <Михельсон> в приказе строгой выговор роте, потерявшей свои пушки, и отнял у ней пуговицы и обшлага до выслуги. Рота не замедлила загладить свое бесчестие.

выпу<стить>

13.  Гл. VI, абз. «27 мая Михельсон» (л. 1231)
Салават, с новою шайкою, злодействовал в окрестностях

и Белобородов

14.  Гл. VI, абз. «Пока Михельсон» (л. 1242)
Полковники Якубович и Обернибесов и майор Дуве, [стояли] около Уфы

находились

15.  Гл. VI, абз. «На другой день» (л. 1262)
Самозванец его <Скрыпицына> обласкал и оставил при нем его шпагу. Несчастный думая со временем оправдаться, написал обще с капитаном

Смирновым и подпоручиком Минеевым письмо к Казанскому Губернатору, и носил при себе в ожидании удобного случая тайно его отослать. Минеев донес о том Пугачеву. Письмо было схвачено; Скрьшицын и Смирно• повешены, а доносчик [произведен] [в]
ом
полковник[и]

назван


16.  Гл. VII, абз. «Так темный колодник» (л. 1222)
Так бедный колодник, за год тому бежавший из Казани отпраздновал свое возвращение!

NB

17.  Гл. VIII, абз. «Суворов между тем» (л. 1751)
Суворов с любопытством расспрашивал славного мятежника о его военных действиях и намерениях.


NB   ?

18.  Гл. VIII, абз. «Пугачева привезли» (л. 1771)
Академик Рычков, отец убитого Симбирского коменданта, видел его тут и описал свое свидание. Пугачев ел уху на деревянном блюде. Увидя Рычкова, он сказал ему: Добро пожаловать и пригласил его с нињ отобедать. Из чего, пишет Академик, я познал его подлый дух. Рычков спросил его, как мог он отважиться на такие великие злодеяния? Пугачев отвечал

19.  Задняя обложка гл. VII (л. без номера), запись неизвестной руки.

Креницыны Петр и Александр.

Что такое?     NB

Поправки эти были по-разному встречены Пушкиным. Некоторые он должен был безусловно принять; другие он принял, но скрепя сердце, что показал многоточием, третьи он перенес в примечания, а на иные вообщЉ не обратил внимания. Издание самим Пушкиным «Истории Пугачевского бунта» установило, казалось бесповоротно, единственный правильный текст, который и перепечатывался из издания в издание. И лишь в последнем издании Пушкина (приложение к «Красной ниве» за 1930 г.) редактором «Истории Пугачевского бунта» П. Е. Щеголевым проделана работа по очистке текста Пушкина от наслоений правки Николая I. Считаясь очевидно со словами Пушкина, что замечания Николая дельны, Щеголев часть поправок царя счел принятыми Пушкиным добровольно. Этим объясняется то, что некоторые поправки Николая I и сейчас можно найти в тексте Пушкина. Но не везде одинакова степень добровольного «принятия» Пушкиным поправок Николая I.

155. Пушкин замышлял внутри”«Истории» деление на два тома. Возможно, что Николаю I принадлежит это легкое карандашное зачеркивание, указывающее на то, что он относился к своей роли именно как редактор, а не как цензор.

2. Исправление Николаем I описки Пушкина конечно правильно принято во всех изданиях.

3. Покоробившее царя выражение, что генерал «бежал», было исключено Пушкиным и до сих пор не восстановлено.

4. Поправка по существу, вероятно вызвавшая мнение Пушкина о дельности поправок императора. Принята Пушкиным как фактическая поправка. Так же расценил это и П. Е. Щеголев, оставивший печатную редакциа в новом тексте. Печатная редакция такова: «Во время последней Турецкой войны они дрались противу нас отчаянно. Часть их явилась к императору Николаю» и т. д. Забавный случай. Сохранена текстуальная редакция Николая I. При желании можно почти серьезно говорить о какой-то доле сотрудничества Пушкина и Николая I в этой фразе.

5. Николай I конечно не мог допустить рассказа о такомН«поругании» храма. Пушкин же как историк дорожил точностью факта и заменил выпущенную купюру многоточием до конца строки — обычный у него прием, чтобы показать читателю, что здесь текст урезан. В стихах он делал столько строк многоточия, сколько строк выкинуто. Щеголев правильно восстановил рукописный текст Пушкина56.

6. Поправка носит чисто стилистический характер, так что заставляет даже усомниться, действительно ли она принадлежит Николаю I, а не самому Пушкину. Вошла в печатный текст Пушкина и сохранена ЩеголевымЌ

7. Типичная, цензорского типа, поправка Николая, принятая Пушкиным и конечно случайно сохраненная Щеголевым.

8. Татарская деревня называлась Каргале, на русский лад Каргала. Пушкин не склонял татарского названия Каргале (см. его изданиеЊ«Истории», т. I, список опечаток), Николай же принял предлог в за описку и исправил ее на к, с чем согласился и Пушкин, не желая спорить в мелочах, соответственно изменив и падеж слова Каргале и поставив е на конце. Щеголев правильно восстановил написание Пушкина.

9. Недопустимое с точки зрения царя «бегство» солдат заменено им официальным эвфемизмом, вынужденно принятым Пушкиным. Щеголев правильно восстановил выражение Пушкина57.

10. Пушкин воспользовался не категоричным предложением царя выпустить абзац с лирической настроенностью к Степану Разину,™«единственному поэтическому лицу в русской истории», и перенес его в примечания. Трудно сказать, согласился ли Пушкин, что архитектонически это будет лучше. Щеголев оставил этот абзац в примечаниях.

11. Тут Николай споткнулся о неожиданную инверсию Пушкина, Отсюда — вставленное и тут же вычеркнутое слово взял.

12. Слово выпу, т. е. выпустить, написано Николаем так бледно, что Пушкин может быть просто не заметил его, так что «нецензурное» выражение проскочило и в печатный текст Пушкина.

13. Фактического добавления Николая Пушкин не принял.

14. Тут Николай вмешивается уже в стиль Пушкина, считая очевидно, что про военные части можно сказать стояли, про отдельных же людей нельзя. Пушкин ввел слово Николая, что может быть напрасно повторил и Щеголев, потому что Пушкин под именами генералов разумел здесь конечно целые войсковые части с этими генералами во главе. Такую-то вольность с языком мог себе позволить Пушкин!

15. Николай, не считая чины, раздаваемые самозванцем, производством, заменил слово Пушкина произведен словом назван. Пушкин довел до конца мысль Николая I и напечатал так: а доносчик назван от Пугачева полковником. Эту редакцию сохранил и Щеголев, может быть напрасно.

16. Сочувствие к Пугачеву не понравилось царю, и Пушкину пришлось заменить слово бедный словом темный. Рукописная редакция восстановлена Щеголевым.

17. Очевидное возмущение Николая I заставило Пушкина заменить эпитет славный по отношению к «мятежнику» эпитетом пленный. Щеголев восстановил «вольную» редакцию Пушкина.

18. Описание обеда Пугачева показалось царю может быть слишком интимным, что заставило его отчеркнуть весь этот пассаж. Пушкин уступил ему и выкинул в печатном тексте со слов «Пугачев ел уху» до «подлый дух» включительно. Щеголев правильно восстановил это место58. Указание на эту купюру, не связывая ее впрочем с требованием Николая I, сделал впервые Ефремов59, не приведший выброшенного текста.

19. Пушкин в качестве обложки к VII главе взял лист, на третьей странице которого были кем-то написаны имена поэта А. М. Креницына и его брата, товарищей Баратынского, соседей Пушкина по Михайловскомуђ Гербель правдоподобно толковал, что это «имена, приезжавших к Пушкину с визитом», и добавил: «Как бы негодуя на подобное небрежение при представлении рукописи, Николай Павлович подчеркнул их и подписал: «Что такое?» Вяземский, испещривший заметками берлинский томик Гербеля, возразил: «Просто любопытство. Никакого негодования тут незаметно»60.

При чтении собранных помет Николая I на рукописях Пушкина бросается в глаза характерная направленность внимания царя. Он стоит на страже царских интересов, «чести» царской армии, государственной церкви. Совершенно недопустимой кажется ему игра темного воображения помешанного Евгения. За угрозами безумца «кумиру» — царю — он слышит страшные голоса восставшего народа живому царю.

Такую опасную поэму император разрешить конечно не мог. Поэт же не мог отказаться от одного из своих сильнейших произведений.

Вот причина, почему не была напечатана поэма при жизни Пушкина.

Что же касается других замечаний Николая I, то Пушкин в конце концов легко уступал ему мелочи. Иногда же он умел так остроумно воспользоваться предлагаемыми словами Николая I, или поставить неожиданное многоточие, что вдумчивый читатель мог легко понять сигнал Пушкина.

Вообще говоря, разве за исключением «Истории Пугачева», роль Николая I как редактора Пушкина конечно была ему совершенно не по плечу. Ясно это было прежде всего самому Николаю, дословно повторявшему в своих отзывах мнения других лиц. Ясно это было и Пушкину, добродушно назвавшему царя «литератором не весьма твердым»61.

Правдоподобным кажется рассказ о том, как удивился Пушкин, узнав, что Николай I читал «Дон Жуана» Байрона62.

Впрочем невежество Николая I в литературе — факт уже достаточно известный.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Сухомлинов, М. И., Император Николай Павлович — критик и цензор сочинений Пушкина. См. в его книге «Исследования и статьи по русской литературе и просвещению» Т. II, П., 1889, стр. 205—246. Рукопись «Записки о народном воспитании» пропала.

2 Майков, Л., Пушкин. П., 1899, стр. 177—178.

3 Рукопись «Бориса Годунова», посланная Пушкиным Бенкендорфу, — та самая, которая с 80-х годов хранится в Российской Публичной Библиотеке в Ленинграде, куда она поступила от сына Жуковского — П. В. Это беловой автограф поэта с отчеркиваниями красным карандашом и NB, сделанными, как мы уже указали, не Николаем, а чиновником III Отделения. Странным образом не зная этого (хотя указание об этом есть даже в Академическом издании сочинений Пушкина, т. IV, стр. 82 второй нумерации), А. К. Виноградов строит неверную гипотезу, что владельцем этой рукописи «мог быть конечно только» Соболевский. Отсутствие же рукописи в архиве Соболевского он объясняет весьма просто — она не уцелела (А. К. Виноградов, Мериме в письмах к Соболевскому. М., 1928, стр. 175). Предположение Виноградова сделано на основании утверждения Мериме о том, что у одного из его приятелей (Жуковского, а не Соболевского. — Т. З. ) имеется рукопись трагедии Пушкина с пометами Николая. Об этом писал еще Плетнев в письме к Бенкендорфу, также неправильно полагавший, что пометы красным карандашом сделаны Николаем.

Утверждение Пушкина, что у него нет другого списка трагедии — верно. В Михайловском это была единственная рукопись «Бориса Годунова». Но в Москве Пушкиным была оставлена Погодину писарская копия трагедии, сделанная повидимому во время пребывания поэта в Москве в сентябре — октябре 1826 г. (хранится под № 2392 с 80-х годов в Публичной Библиотеке СССР им. Ленина в Москве). С этого текста Погодин, должен был списать V сцену «Ночь. Келья в Чудовом монастыре», которую Пушкин отдал в первый номер затевавшегося кружком московских шеллингианцев журнала «Московский Вестник».

4 Оригинал по-французски. «Старина и новизна», кн. VI, стр. 4.

5 Она напечатана в книге Сухонина «Дела III Отделения». П., 1906, стр. 96—97.

6 Разрядка моя. — Т. 3.

7 Цявловский, М. А., Пушкин по документам архива Погодина См. ниже.

8 Сухомлинов. Назв. статья., стр. 216.

9 Рукописи «Графа Нулина», бывшей у Николая I, не сохранилось. В поддельных записках А. О. Смирновой, скомпилированных ее дочерью из печатных источников, собственных измышлений (большая часть текста) и семейных преданий, имеется сообщение о том, что на рукописи «Графа Нулина» Николай будто бы «исправил один стих, поставив слово будильник вместо другого; звук, рифма, число слогов оставлены те же. Пушкин был в восторге» («Записки А. О. Смирновой», ч. I, СПБ., 1895, стр. 3). Судя по приведенным словам из письма Бенкендорфа, рассказ этот — вымысел. К этому нужно прибавить, что во всех рукописях стоит будильник.

10 Ныне эти копии хранятся в ИРЛИ.

11 «Это можно распространять, но это не может быть напечатано».

12 Цявловский, М. А., А. О. Смирнова о Пушкине и Николае I. — «Пушкин и его современники», вып. XXXVIII—XXXIX, Л., 1930, стр. 222.

13 Письмо от октября — ноября 1827 г.

14 Знаки вопроса на рукописи Пушкина о народном воспитании, не предназначавшейся к печати, носят совсем иной характер и не могут быть рассматриваемы как замечания редактора.

15 «Исторический Вестник» 1899, № 5, стр. 29—68. Рукопись эта, идущая из архива «Литературной Газеты», принадлежала тогда П. Я. Дашкову; ныне хранится в Институте Русской Литературы в Ленинграде.

16 Якушкин Е. И. Проза А. С. Пушкина (Библиографические замечания по поводу последнего издания сочинений поэта). — «Библиографические Записки» 1895, №№ 5 и 6.

17 Тетрадь № 2382 Ленинской библиотеки, лл. 91—101.

18 Беловой Дашковской рукописи еще не было в научном обиходе, она лежала в деревне Щастного с архиво솫Литературной Газеты», но были оба напечатанные Пушкиным текста «Путешествия в Арзрум».

19 Будто бы Пушкин, ратуя за распространение христианства среди черкесов, пишет: «Многие, сближая мои коллекции стихов с черкесским негодованием, подумают, что не всякий имеет право говорить языком высшей истины». На поверку коллекции стихов оказываются калмыцкими нежностями, фраза приобретает пушкинский блеск и остроту. Она делается уместной в этом контексте, потому что за две страницы автор повествовал о своей встрече с калмычкой.

20 Начиная с издания под редакцией Ефремова 1880 г. (т. V, 1881 г.).

21 Позднее Ефремов уже считал эти поправки принадлежащими Николаю I (Соч. Пушкина, ред. Ефремова, изд. Суворина, т. VIII, 1905 г., стр. 555).

22 Полное собр. соч. Пушкина в шести томах, ГИЗ, прилож. к журн. «Красная нива» на 1930 г., т. IV.

23 Тетрадь № 2376 Б, лл. 20—43, хранящаяся в Ленинской библиотеке в Москве.

24Ј«Медный всадник. Петербургская повесть А. С. Пушкина. Илл. А. Н. Бенуа» СПБ., 1923. Этот же текст Щеголев ввел в Полное собрание сочинений Пушкина, изд. ГИЗ, приложение к журн. «Красная нива» на 1930 г. (т. III). После смерти Щеголева краснонивский текст перепечатан в изд. ГИХЛ (в 6 томах) 1931 г. (т. III).

25 Названное отдельное изданиеЏ«Медного всадника», стр. 65. Ту же мысль повторяет Щеголев в статье «Николай I в дневнике Пушкина», предпосланной к изданию «Дневника Пушкина». П., 1923 (стр. XXI), перепечатанной в его книге «Из жизни и творчества Пушкина», 1931, стр. 135.

26 Статья его «Медный всадник» в Собр. соч. Пушкина изд. Брокгауза-Ефрона, т. III, 1909, стр. 471. Перепечатана в книге Брюсова «Мой Пушкин», 1929, стр. 93.

27 Перечеркнуто накрест Николаем I.

28 В совершенно точной копии имеется лишь существенное разночтений в последних четырех стихах вступления, отмеченное еще П. Е. Щеголевым (стр. 65 названной работы). Надо думать, что заказывая снять копиќ с автографа, вернувшегося от царя, Пушкин предупредил переписчика, что вступление будет иметь иной конец, и дал ему новый текст этого места, близкий к черновой редакции. Это указывает на то, что поправка эта сделана Пушкиным до начала работы под давлением царской цензуры и что конечно она должна быть признана окончательной. Этот аргумент имеет значение, даже если совершенно откинуть художественный критерий. Вот эти стихи для сравнения:

             Автограф:

Была ужасная пора...
Об ней начну повествованье.
И будь оно, друзья, для вас
Вечерний, страшный лишь рассказ
А не зловещее преданье...

            Копия:

Была ужасная пора...
Об ней свежо воспоминанье
Об ней, друзья мои, для вас
Начну свое повествованье
Печален будет мой рассказ.

29 Осада! приступ! Злые волны,

   Как воры лезут в окна... (было: как звери).

30 Живет в Коломне, где-то служит (было: в чулане. Щеголев ошибочно принял почерк поправки за почерк Жуковского).

   Картуз изношенный снимал (было: колпак)

   Или чиновник посетит (было: мечтатель).

   Гуляя в лодке, в воскресенье.

31 Его за гривенник охотно (было: Чрез волны страшные охотно

  Чрез волны страшные везет.     Его за гривенник везет.)

32 Вычеркнуто 15 стихов — мечты Евгения о семейной жизни с Парашей.

33 Сочинения Пушкина, Л., 1924 (и в следующих четырех переизданиях этого однотомника).

34 Мое перо к тому же дружно

   Ни о почиющей родне

   Лотки под мокрой пеленой


(Жуковский: уж как-то)

(Жуковский: покойнице)

(Написанное Пушкиным с опиской лодки не было понято Жуковским и он заменил его словом садки, фигурирующим во всех изданиях, кроме однотомника Томашевского и Халабаева.)

    Стоит с простертою рукою

    Кумир на бронзовом коне.

(Жуковский: сидит с простертою рукою
Гигант на бронзовом коне).

35 «Современник», т. V, 1837 г., № 1.

36 Единственным спорным местом является стихі«Ужо тебе!.. и вдруг стремглав». Так этот стих читался до переработки текста Пушкиным. В насильственной работе по ослаблению этого абзаца поэт многое изменил. Заменил он и в этом стихе союз и союзом но. Связано ли это только с новой редакцией или поэт поставил но для контраста и в основном тексте — решить трудно.

37 Названное сочинение. К сожалению в этой обстоятельной текстологической работе есть ошибки. Так Щеголев не признал руку Пушкина в нескольких местах и поэтому счел следующие авторские поправки исправлениямЋ Жуковского: Главой склонилася Москва, Коломне вместо чулане. Неверно также утверждение, что стих И перст свой на него подняв сочинен Жуковским: он только попытался еще более смягчить насильно написанный Пушкиным стих «И перст с угрозою подъяв».

38 Первым «ясным доказательством» этого для Щеголева (стр. 70) является то, что Пушкин, выпустив мечты Евгения о Параше, сохранил якобы потерявшие смысл слова: Так он мечтал. Это положение исследователя является недоразумением. Слово мечты, мечтать в поэтическом употреблении сто лет назад не было синонимом слов грезы, грезить, не разумело непременно чего-то приятного, желанного. Это слово было синонимом раздумья, мыслей, дум. Ср. например хотя бы•«Пустые, черные мечты» («Евг. Он.», гл. VI, стр. XIX), «...быть может (Какая страшная мечта!) Моим отцем я проклята» («Полтава», II песнь, ст. 101), «Оставь безумные мечты» (там же, стр. 28), «Простишь ли мне ревнивые мечты» (в одноименном стихотворении). Это доказательство Щеголева для поддержания утверждения, что Пушкин не довел до конца свои поправки, казалось, — самое сильное из трех. А между тем мы видим, что оно ошибочно. И все построение Щеголева рушится.

39 См. запись в дневнике Пушкина.

40 То-есть 25 февраля.

41 Между прочим пора покончить с недоразумением, невольно посеянным Анненковым о том, чтоў«История Пугачевского бунта» будто бы разрешена 31 декабря 1833 г. Вот как оно произошло. Анненков писал: «По прибытии в Петербург, Пушкин представил (декабрь 1833 г.) на рассмотрение начальства свою Историю Пугачевского бунта и получил дозволение на напечатание ее, вместе с двумя наградами: 31 декабря 1833 года всемилостивейше пожалован он в камер-юнкеры двора его императорского величества и на печатание книги дано ему заимообразно 20 тысяч руб. асс., с правом избрать для сего одну из казенных типографий» («Материалы для биографии Пушкина». СПБ., 1855, стр.389). Ефремов (источник большинства путаниц в пушкиноведении) сдвинул два события в один день и написал уже вот как: «31 декабря разрешено было печатание «Истории» и Пушкин был пожалован в камер-юнкеры, а на издание книги, по высочайшему указу от 16 марта 1834 г., было выдано ему из государственного казначейства 20 т. р., на два года» («Сочинения Пушкина», 3-е изд. под ред. Ефремова, т. VI, 1878, стр. 480). С тех пор это повторяется без всякого критического отношения и Лернером в «Трудах и днях», и Морозовым, который уже говорит о 30 декабря, и Фирсовым в Академическом издании, и многими другими.

42 Тетрадь, хранящаяся в Ленинской библиотеке в Москве, под № 2390.

43 №№ 10, 16, 17, 18 (см. ниже).

44 Лондонское издание, стр. 131.

45 «Стихотворения А. С. Пушкина, не вошедшие в последнее собрание его сочинений». Берлин, 1861, стр. 178—179.

46 Т. VI Собр. соч. Пушкина, стр. 480. После него в 1887 г. Морозовым‹— т. VI, изд. Литературного фонда, стр. 300—301. Вероятно Ефремов увидел это в рукописи Публ. Библ. (Ленингр.), которую он тут же описывает. Тетрадь № 2390 он навряд ли мог видеть, так как она принадлежала еще сыну Пушкина — Александру Александровичу.

47 № 19 (см. ниже).

48 Правда, ему трудно было их увидеть, так как он должен был успеть в течение одного дня (который он посвятил московским рукописямѓ«Истории») изучить не только беловую рукопись с пометами Николая I, но и до сих пор даже не описанную рукопись в 272 листа материалов к «Истории Пугачевского бунта» (№ 2391).

49 Т. XI Академического изд. сочинений Пушкина, 1914, стр. 42 примечаний.

50 «Пушкин о Николае I» (в изд. «Дневник Пушкина», П., 1923, стр. XXI).

51 От 6 декабря 1833 г.

52 Письмо к гр. Канкрину от чиновника Министерства финансов Ф. П. Вронченко («Русский Архив» 1890, № 5, стр. 99).

53 Письмо от 24 марта 1834 г.

54 Вычеркнуто чернилами Пушкиным по карандашу Николая.

55 Цифры соответствуют цифрам замечаний Николая.

56 Несколько неожиданно в посмертном переиздании щеголевского текста в изд. ГИХЛ, т. V, 1933 введенные Щеголевым из рукописи слова заключены в прямые скобки, после чего стоят три точки; но, во-первых, прямыЋ скобки в этом издании указывают слова, вычеркнутые Пушкиным; во-вторых, три точки несут условно другую функцию, чем полстроки точек у Пушкина; и наконец здесь таким образом соединены две редакции, одна исключающая другую.

57 В гихловском переиздании текста, редактированного П. Е. Щеголевым, слова, введенные им из рукописи, поставлены в прямые скобки.

58 То же, что и 57.

59 Т. VI третьего изд. соч. Пушкина 1878 г., стр. 480.

60 «Старина и новизна», кн. VIII. М., 1904, стр. 40.

61 Письмо Пушкина к Погодину от 5 марта 1833 г.

62 См. книгу Н. И. Сазонова «La verité sur l’empereur Nicolas. Histoire intime de son règne. Par un Russe». Paris 1854, p. 94. На русском языке опубликовано П. Е. Щеголевым в статье «Пушкин и Тардиф» («Звезда» 1930, № 7, стр. 239).