Биография (вариант 1). Часть 8. Всемирность Пушкина
В свое время В. Г. Белинский в силу присущей ему способности исторического мышления счел нужным ограничительно определить социальную значимость своих оценок художественных произведений.
Он писал о Пушкине: "Пушкин принадлежит к вечно живущим и движущимся явлениям, не останавливающимся на той точке, на которой застала их смерть, но продолжающим развиваться в сознании общества. Каждая эпох† произносит о них свое суждение, и как бы неверно поняла она их, но всегда оставит следующей за ней эпохе сказать что-нибудь новое и более верное, и ни одна никогда не выскажет всего".
В 1859 году Ап. Григорьев писал о Пушкине: "Пушкин - наше все: Пушкин - представитель всего нашего душевного, особенного, такого, что остается нашем душевным, особенным после всех столкновений с чужимЕ с другим миром. Пушкин - пока единственный полный очерк народной личности,... полный и целый, но еще не красками, а только контурами набросанный образ нашей народной сущности... Сфера душевных сочувствий Пушкина не исключает ничего до него бывшего и ничего, что после и будет правильного и органически-нашего".
Вокруг имени Пушкина создается атмосфера своего рода обожествления носителя и выразителя основных свойств "национальной души". Пушкина - в меру уровня культурности господствующих классов дореволюционноХ России - усиленно изучают, издают, на нем "воспитывают" подрастающие поколения.
Чтобы показать, какое содержание нередко вкладывали в понятие "национальный поэт", можно привести один пример. В торжественной речи, произнесенной в 1891 году на празднике памяти Пушкина в одной из гимназийТ учащимся сообщались следующие истины: "Идеал пушкинского политического устройства такой: свободная преданность долгу внизу, но милосердное могущество наверху... Пушкин был убежден, что православие есть основа нашего национального характера, нашей народности, что монахам мы обязаны нашей историей, следовательно, и просвещением".
Чрезвычайно любопытную характеристику пушкинского гения полсотни лет тому назад дал французский критик М. де Вогюе в своей книге о русском романе. В главе, посвященной русскому романтизму и пушкинско¦ поэзии М. Де Вогюе пишет: "Надо признать, что творчество Пушкина, взятое в целом, не обнаруживает никаких этнических черт. Это - романтик, проникнутый духом, воодушевлявшим в то же самое время его собратьев в Германии, Англии и Франции; он выражает всеобщие чувства и влагает их в русские темы; но национальную жизнь он созерцает извне, как и все из его мира, глазами художника, свободного от всякого влияния расы. ...Разве это значит умалить Пушкина, похитив его у расы для того, чтобы отдать человечеству? Я этого не думаю. ...Случайность, заставившая его родиться в России, могла бросить его в любую другую страну; его творчество от этого нисколько бы не изменилось, оно бы осталось тем, что оно есть, простым и верным зеркалом, в котором отражаются все человеческие чувства под одеждой, принятой около 1830 года образованным обществом Европы. Эти же стихи, воспевающие русскую природу, русскую любовь, русский патриотизм, если в них изменить некоторые слова, будут воспевать те же предметы для англичанина, француза или итальянца. ...Если прекрасно быть сыном Рюрика, то еще более прекрасно быть сыном Адама; и если, как это иные думают, является большей заслугой быть понимаемым только в Москве, то, может быть, еще большая заслуга, заставлять думать, плакать и улыбаться повсюду, где дышит человек; и Пушкину это удалось".
Пушкин родился и жил в эпоху величайших социальных, политических, культурных сдвигов и потрясений. Великая французская революция своим влиянием захватила многие страны и тем как бы связала всю ЕвропуЄ если не весь мир, в единое целое. В 1836 г. Пушкин писал:
Припомните, о други... Чему свидетели мы были! Игралища таинственной игры, Металися смущенные народы, И высились, и падали цари; И кровь людей то славы, то свободы, То гордости багрила алтари
Или в 1830 г. в послании "К вельможе":
Все изменилося. Ты видел вихорь бури, Падение всего, союз ума и фурий, Свободой грозною воздвигнутый закон, Под гильотиною Версаль и Трианон И мрачным ужасом смененные забавы. Преобразился мир при громах новой славы Давно Ферней умолк. Приятель твой Вольтер, Превратности судеб разительный пример, Не успокоившись и в гробовом жилище, Доныне странствует с кладбища на кладбище. Барон д'Ольбах, Морле, Гальяни, Дидерот, Энциклопедии скептический причет, И колкий Бомарше, и твой безносый Касти, Все, все уже прошли. Их мненья, толки, страсти Забыты для других. Смотри: вокруг тебя Все новое кипит, былое истребя. Свидетелями быв вчерашнего паденья, Жестоких опытов сбирая поздний плод, Они торопятся с расходом свесть приход.
Вот в этой "всемирности" диапазона чувств и мысли, пронизавшей все творчество Пушкина, мы найдем ключ к определению меры значения его наследия для нас. В плане национальном Пушкин - первый и русский поэт - европеец. С его поэзией русская культура стала одним из аспектов культуры европейской с ее сложными и глубокими противоречиями великой исторической эпохи перехода от средневековья феодализма к буржуазным отношениям нового времени. С Пушкиным окончательно вошли в русскую жизнь тематика и тональность "всемирности".
И вполне естественно поэтому, что пушкинский показ действительности, Пушкинская постановка вопросов эпохи имеют значение не только как узко-национальные, на узко-национальном материале данные, но и как общеевропейские. Недаром пушкинские поэтические показания о жизни начала прошлого века могут быть использованы для характеристики европейской жизни.
Очень остроумно и удачно, например, использовал пушкинского "Евгения Онегина" один из немецких эссеистов, изучавший "общественность Западной Европы" начала прошлого века (Глейхен - Руссвурм). Он целыми страницами цитирует в своей книге "Евгения Онегина", характеризуя жизнь верхних слоев общества Парижа, Лондона, Вены начала XIX века.
В плане европейском Пушкин - первый великий европейский поэт русской нации, на новом языке, в новых образах и звуках отразивший новый российский участок европейской действительности своей эпохи. Постольку ли он в европейском, мировом масштабе, как Гете, Шекспир, Данте, - это уже вопрос не меры гения Пушкина, а меры "всемирности" той России, в которой жил и творил Пушкин. Поскольку же он был первым поэтом на новом европейским языке, поэтом молодой национальной культуры, слагавшейся в соседстве и во взаимоотношениях с культурами более зрелыми, он был, может быть, больше европейцем, чем русским, в сравнении хотя бы с Гоголем.
В то же время Пушкин национален в широчайшем смысле, поскольку его творчество отразило русскую действительность эпохи, ее буржуазное становление со всеми присущими ей противоречиями. Пушкин - человек нового, послереволюционного времени, чувствующий и мыслящий строго исторически, и его "гражданство всего мира" - на историческом мировоззрении основанное сознание единства человеческой культуры - делают его участником страданий и радостей культурного европейца своего времени. Как "европеец" Пушкин плохо чувствовал себя в России.
Вы помните волнующие стихи "Евгения Онегина", написанные в Одессе у моря:
Придет ли час моей свободы? Пора, пора! - взываю к ней; Брожу над морем, жду погоды, Маню ветрила кораблей. Под ризой бурь, с волнами споря, По вольному распутью моря Когда ж начну я вольный бег? Пора покинуть скучный брег Мне неприязненной стихии...
Те же настроения и в письмах. Вот скорбный вопрос Пушкина в письме к П. А. Плетневу в первой половине декабря 1825 года: "Что мне в России делать?". Или в письме к П. А. Вяземскому 27 мая 1826 года: "Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? Если царь даст мне свободу, то я месяца не останусь. Мы живем в печальном веке, но когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы или Парижские театры..., то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство". В этом же письме родная страна для него - "проклятая Россия". И в мае он пишет жене из Москвы: "Брюлов сейчас от меня едет в Петербург скрипя сердце; боится климата и неволи... Чорт загадал меня родиться в России и душою и талантом!"
Пушкин до конца дней был в движении. Как сказал о нем Н. Станкевич в письме к Я. Неверову (1837 г.): "Спокойствие было не для него; мятежно он прожил и мятежно он умер".