Скачать текст произведения

Бонди С.М. - Драматургия Пушкина. Часть 10.

10

В™«Борисе Годунове» Пушкин следовал Шекспиру — и тем не менее, как уже говорилось, создал произведение, в целом ряде существенных моментов сильно отличающееся от шекспировских пьес. Здесь сказались индивидуальные пушкинские черты, характерные и для его творчества в целом, и для данного этапа его художественного развития. Ряд отличий общелитературного характера мы приводили выше — здесь же укажем на главные из тех особенностей, которые делают пьесу Пушкина, как театральное произведение, не похожей на пьесы Шекспира.

Такой особенностью прежде всего является беспримерный лаконизм, краткость пушкинских сцен. Это черта свойственна всему творчеству Пушкина, но здесь, в применении к театру, она приобретает особое значение‘

Пушкину вЋ«Борисе Годунове» совершенно чуждо основное свойство драматурга Шекспира — широкое, тщательно проведенное развитие, разработка данной ситуации, нередко переходящая из сцены в сцену. Там, где Шекспир использует ту или иную ситуацию для сложной и тонкой театральной игры, не только сохраняя психологическое «правдоподобие», но больше того — в этом длительном и разнообразном развитии положения находя все более тонкие и глубокие стороны и оттенки чувства и переживания, там Пушкин ограничивается чаще всего простым скупым и кратким изображением события.

Приведу в качестве примера две близкие по содержанию сцены: у Шекспира — смерть Генриха IV (во второй части хроникиј«Король Генрих IV»), а у Пушкина — смерть Бориса Годунова. Давно отмечено сходство между этими двумя сценами — в тех наставлениях, которые дает умирающий монарх своему наследнику. Но при этом (не случайном, конечно) сходстве какое резкое различие!

Вот как строит Шекспир смерть Генриха IV. Она занимает две длинные сцены — 362 стиха; зритель постепенно в несколько приемов подготовляется к этой смерти, ожидание ее все нагнетается, что дает повод к интереснейшим и крайне острым театральным эффектам. Сцена 4-я IV акта начинается появлением короля вместе с младшими сыновьями и приближенными. Он заявляет о своем желании по усмирении бунта двинуть войска в Палестину и тут же оговаривается одной короткой фразой:

Но больше сил телесных надо24, — давая понять зрителям о своей болезни. Через несколько реплик он начинает наставлять сына Кларенса, советуя ему больше любить старшего брата — принца Гарри. И в этом монологе он бросает фразу, усиливающую ту же тему ожидаемой смерти:

Ты благородную сослужишь службу,
Когда меня не станет...

После этого довольно длинного монолога (39 стихов) и нескольких коротких реплик король жалуется на беспутство принца Гарри — и здесь уже тема его смерти звучит полным голосом:

                             ...простерлась
Моя печаль за мой последний час,
И плачет кровью сердце, как представлю
Себе картину я времен беспутных,
Развратных дней, что суждено вам видеть,
Когда я буду возле предков спать.

Затем появляются один за другим два вестника, сообщающие о полной победе королевских войск над бунтовщиками. Король отвечает небольшим монологом:

Что ж, плохо мне от радостных вестей?
.................
Вестям счастливым радоваться б мне —
Но меркнет взор, и голова кружится!
О, подойдите: мне нехорошо...

Он теряет сознание. Принцы в волнении. Уорик успокаивает:

Не бойтесь, принцы: государь подвержен
Таким припадкам...
...очнется он.

Кларенс возражает:

Нет, нет, он долго этих мук не стерпит.
................
Так в нем тонка ограда духа стала,
Что жизнь сквозит и вырваться готова.

Принцы рассказывают о зловещих приметах. Уорик их останавливает:

Король в себя приходит. Тише, принцы.

    Глостер

На этот раз удар — конца предвестник.

Король Генрих

Прошу поднять и отнести меня
В другой покой. Прошу вас, осторожно.
(Уходят.)

Сцена кончается. Зрители постепенно, переходя последовательно ступень за ступенью, подготовлены и ждут смерти короля.

Сцена 5-я. Другая зала. Король Генрих в кровати; принцы и приближенные. Принца Гарри, наследника, все еще нет. Король просит музыку. В соседнем покое начинают играть музыканты (сильный театральный прием)‘ Король требует дать ему на подушку корону.

Кларенс

Как изменился он! Глаза ввалились.

 Уорик

Потише.

Создана атмосфера, какая бывает у одра умирающего. Входит шумно ничего не подозревающий принц Генрих. Он начинает шутить, подсмеиваясь над грустным видом братьев, и не сразу верит, что отцу действительн� плохо. Уорик останавливает разговоры:

Милорды, тише! Принц, умерьте голос.
Король, отец ваш, задремал.

Все уходят из комнаты, кроме принца Генриха. Он замечает корону, лежащую на подушке у короля, и произносит несколько горьких слов о ней («Тревога блестящая, забота золотая» и т. д.). Затем он замечает, что король спит слишком крепко и уже не дышит. Он пробует разбудить его, но безуспешно. Убедившись, что король умер, он надевает корону:

                 ...Мой долг тебе —
Скорбь крови безутешная и слезы:
Его — любовь, природа, нежность сына
Сполна уплатят, дорогой отец.
А мне твой долг — венец державный этот.
..................
...И будь вся сила мира
В одной руке огромной, — этой чести
Наследственной не вырвать ей ! Венец
Потомкам я отдам, как мне отец.
(Уходит.)

Взволнованные и растроганные этой сценой зрители видят кровать с лежащим на ней мертвецом. Но Шекспир приготовил зрителям потрясающий сюрприз: король просыпается и начинает звать сыновей. ОказываетсяЄ он не умер, а только был в глубоком сне или обмороке. Сходятся все, кроме Гарри, о котором снова спрашивает отец и узнает, что он ушел и унес во время его сна корону. Король в глубокой горести:

Ужель он так нетерпелив, что принял
Мой сон за смерть?
Лорд Уорик, устыдив его, пришлите.

Следуют горькие жалобы на сыновей, для которых отцы жертвуют всем, как пчелы собирают для них мед с каждого цветка.

            ...но, как пчел, нас убивают
За все труды! О! горек в час последний
Отцу всего им собранного вкус.

Уорик возвращается и сообщает, что он застал принца в соседней комнате в тяжкой скорби и слезах.

Но почему же он унес корону?

— спрашивает король. Входит принц. Все уходят, оставив короля с сыном.

Принц Генрих

Не ждал я вновь услышать вашу речь.

В ответ король упрекает его в желании смерти отцу, произнося длинный великолепный и страстный монолог в несколько десятков стихов. Он с гневом и ужасом предвидит, как после его смерти развратный корол” соберет отовсюду своих беспутных друзей и будет пьянством, грабежом и убийствами терзать свою страну. Во время этой речи принц плачет и, наконец, прерывая отца, рассказывает ему, как он, войдя, нашел его бездыханным и с какими чувствами он брал корону:

Чтоб истинным преемником начать
С ней поединок, как с врагом, который
Убил отца в присутствии моем.

Король успокаивается:

Поди сюда, сядь, Гарри, у кровати
И выслушай последний мой совет.

Следует монолог, являющийся прототипом предсмертного монолога Бориса Годунова у Пушкина. Входит последний, отсутствовавший до сих пор принц Джон; король, повидав его, может теперь спокойно умереть. Вс• сходятся. Король узнает, что комната, в которой ему в первый раз сделалось дурно, носит название «Иерусалим». Королю было предсказано, что он умрет в Иерусалиме.

                                           ...Это
Ошибочно я счел святой землей.
Скорей меня в покой снесите тот:
В Иерусалиме к Гарри смерть придет.

Короля уносят. Конец действия. Король умер. Но зритель и сейчас не вполне в этом убежден, и Шекспир стремится еще немного поддержать это волнующее сомнение.

Следующий акт начинается комической сценой Фальстафа в гостях у Шеллоу. О смерти короля зрители еще ничего не знают наверное. Вторая сцена — во дворце. Встречаются Уорик и Верховный судья.

 Уорик

А, лорд-судья! Куда идете вы?

Верховный судья

Ну, как король?

Этот вопрос вместе с ним задают Уорику все зрители.

 Уорик

Прекрасно.

Зрители взволнованы — значит, король жив и выздоравливает! Уорик продолжает:

                      ...кончились его тревоги.

Верховный судья

Надеюсь, жив?

 Уорик

                          Указанный природой
Он путь свершил и не живет для нас.

Вот тут только король Генрих окончательно умирает для зрителя. Это образец чисто шекспировского уменья играть на чувствах зрителей — путем искусственного замедления, задержки развития действия и неожиданныµ переходов, причем ни разу эта «игра» не превращается в пустой формалистический прием, а всегда служит поводом для раскрытия большого содержания — высказывания мудрых мыслей и глубоких психологических откровений.

У Пушкина совершенно иное построение. Начинается сцена разговором Бориса с Басмановым, в котором ничто не намекает на близкую катастрофу. Борис уходит. Затем сразу, без подготовки, беготня слуг и бояр:

  Один

       За лекарем!

 Другой

         Скорее к патриарху.

 Третий

       Царевича, царевича зовет!

Четвертый

       Духовника!

 Басманов

          Что сделалось такое?

  Пятый

       Царь занемог.

  Шестой

              Царь умирает.

 Басманов

                                            Боже!

  Пятый

      На троне он сидел и вдруг упал —
Кровь хлынула из уст и из ушей.

Выносят царя. Все уходят. Борис остается с сыном. Следует знаменательный большой монолог Бориса — его прощальные советы сыну (64 стиха).

Входят патриарх с духовенством, бояре, царица и царевна в слезах. Борис требует, чтобы, пока он еще жив и царь, бояре целовали крест Федору. Бояре клянутся. Борис просит у всех прощения, и начинается церковное пение — обряд пострижения в монахи.

Здесь все необычайно выразительно и художественно, но крайне лаконично. Текст всей сцены заключает всего 148 стихов.

Краткость в «Борисе Годунове» в сравнении с Шекспиром достигается именно тем, что там, где у Шекспира подробно развивается и детализируется данное положение, у Пушкина в «Борисе» оно представлено просто, прямо, без всякого развития; там, где у Шекспира длинный монолог или диалог, дающий возможность актеру широко развернуть картину данной страсти, данного чувства, переживания, у Пушкина скупые, лаконичные реплики, требующие от актера почти виртуозного умения в немногих словах дать большое содержание...

Другое коренное отличие «Бориса Годунова» от шекспировских драм состоит в следующем: при всей удивительной глубине и правдивости психологии у Шекспира во многих случаях самые речи действующих лиц, их диалоги и особенно монологи имеют не чисто реалистический, а «условный» характер. Эти речи с необыкновенной яркостью, силой и тонкостью вскрывают сложное н противоречивое развитие данного характера, страсти, переживания — они раскрывают внутренний мир данного лица с необычайной глубиной и правдивостью, но таких речей, таких слов в реальной действительности человек в данном положении не стал бы произносить. Подлинные Отелло, Макбет, Ричард III, действуя и чувствуя точно так, как они действуют и чувствуют у Шекспира, не стали бы произносить этих блестящих монологов, не сумели бы или не захотели бы так отчетливо и ярко выражать свои чувства.

Пушкин в «Борисе Годунове» среди прочих условностей отвергает и эту — его герои не только действуют, но и говорят в каждом данном положении так, как они стали бы говорить в действительной жизни. Они не объясняют себя зрителям, за исключением, пожалуй, одного монолога Бориса: «Достиг я высшей власти», вернее последних стихов этого монолога. Все остальные монологи имеют сугубо реалистическую мотивировку: это или рассказ, или размышление вслух.

Прекрасно иллюстрирует эту особенность «Бориса Годунова» сцена «Царской думы», где патриарх но наивности, сам не понимая, какое имеет значение то, что он говорит, рассказывает о чудесах, происходящих у гробницы царевича Димитрия как святого мученика, и тем самым публично бросает в лицо Борису страшное обвинение в убийстве царевича. Чувства, испытываемые при этом Борисом, он ни тогда, ни после не высказывает ни одним словом (сравним появление тени Банко на пиру Макбета и потрясающие его обращения к ней). У Пушкина скупая ремарка — «Общее смущение. В продолжение сей речи Борис несколько раз отирает лицо платком» — да короткая реплика одного из бояр к другому после ухода царя:

Заметил ты, как государь бледнел
И крупный пот с лица его закапал?

Классик Катенин решительно не мог примириться с этой реалистической сдержанностью выражения и даже не хотел понять ее. Он пишет в письме от 1 февраля 1831 года: «Годунов несколько раз утирается платком. Немецкая глупость, мы должны видеть смуту государя-преступника из его слов или из слов свидетеля, коли он сам молчит, а не из пантомимы в скобках печатной книги».

Так, Пушкин, стремясь в «Борисе Годунове» к наиболее точному художественному воспроизведению жизни, к максимальной исторической и психологической правде, самоотверженно лишил себя целого ряда верных и сильных средств воздействия на зрителя: он отказался от единого главного героя, вокруг которого могло бы группироваться действие, от четко выраженной коллизии, показа борьбы с людьми или иными препятствиями, которую вел бы герой, вообще от отчетливой интриги, которая, развиваясь в неожиданных перипетиях, поддерживала бы интерес и волнение зрителей. Он отказался от стройной и простой, столь удобной и привычной для зрителя композиции классической трагедии, от длинных, специально написанных сцен, диалогов и монологов, помогающих исполнителю раскрыть перед зрителем данный образ во всей его полноте, и т. д.

Эти жертвы у Пушкина были совершенно сознательными. Он писал: «Отказавшись добровольно от выгод, мне предоставляемых системою искусства, оправданной опытами, утвержденной привычкою, я старался заменить сей чувствительный недостаток верным изображением лиц, времени, развитием исторических характеров и событий...»25

В другом месте (набросок предисловия к «Борису Годунову») Пушкин говорит то же другими словами: «По примеру Шекспира я ограничился развернутым изображением эпохи и исторических лиц, не стремясь к сценическим эффектам и романтическому пафосу» (VII, 732) и т. д. (подлинник по-французски).

Отвергнув так решительно в «Борисе Годунове» традиционную классическую (и романтическую) театральность, Пушкин создал в нем образец особенного типа «пушкинской» драматургической системы.