Скачать текст произведения

Модзалевский. Письма Пушкина. 1926г. (часть 2)

Часть: 1 2 3 4 5

Значение писем Пушкина прекрасно понимал и другой исследователь той эпохи — один из первых и лучших пушкинистов — В. П. Гаевский, который отводил им в ряду писаний поэта подобающее место, говоря по сем• поводу вообще о письмах, что они, без сомнения, составляют «один из важнейших материалов для биографии всякого лица, действовавшего на умственном поприще»; в отзыве о «Материалах» Анненкова он готов был упрекать автора в том, что тот «не обратил достаточно внимания на эту любопытнейшую сторону своего труда» и только немногие письма Пушкина напечатал вполне, по большей же части воспользовался лишь отрывками из них, которые приводил только как доказательство высказываемых им суждений; «между тем», говорит Гаевский: «переписка Пушкина до такой степени замечательна, что за сохранение каждой ее строки были бы благодарны читатели. По нашему мнению», заключает он: «прекрасное издание г. Анненкова еще более выиграло бы, если бы издатель посвятил письмам Пушкина особый отдел, прибавив от себя только примечания и объяснения». 26

Такая высокая и вполне справедливая оценка эпистолярного наследия Пушкина не всем, однако, казалась убедительной, и щекотливая щепетильность некоторых современников поэта не могла мириться с опубликованиеВ его частных писем в качестве биографического и литературного материала. Так, когда были, три года спустя, в 1858 г., напечатаны С. А. Соболевским, на столбцах «Библиографических Записок», письма Пушкина к его уже давно умершему брату Льву Сергеевичу, возникли цензурные волнения, причинившие неприятности и цензору, и редактору журнала. Ополчились на эти письма и известный своим мракобесием цензор Н. В. Елагин, и Министр А. С. Норов (знакомец Пушкина), и образованнейший Товарищ Министра кн. П. А. Вяземский, — один из ближайших личных друзей Пушкина, а также младший сын поэта — Г. А. Пушкин. Вот что писал по этому поводу Вяземский в частном письме к С. П. Шевыреву от 16 февраля 1858 г. в Москву, где издавались «Библиографические Записки»: «Кто это печатает в «Библиографических Записках» письма Пушкина? В них много неуместного и неприличного. Пушкин еще слишком нам современен, чтобы выносить сор из его избы. Многие выходки его личные, родственные, несколько кощунские, оскорбляют чувство приличия и уважения к самой памяти его. Мало ли что брат мог говорить наедине с братом; но из того не следует, чтобы он то же сказал на площади, а печать — та же площадь. Жена его, дочери, сыновья его еще живы: к чему раздевать его при них на́-голо? Боюсь, чтобы не вышло тут новой цензурной тревоги. Да если и не будет цензурной, то не должно возбуждать и нравственной тревоги. Сделайте одолжение, передайте это Соболевскому или кому подобает и предостерегите от меня цензора Крузе»...27

Опасения Вяземского о›«новой цензурной тревоге» тотчас же оправдались, — о письмах был сделан, по указанию на них цензора Елагина, официальный доклад Вяземскому, — и он на докладе сделал следующую пометку, аналогичную с вышеприведенною тирадою из письма его к Шевыреву: «Напечатание писем Пушкина крайне неприлично, а без согласия наследников его — совершенно противно цензурному правилу. Следовательно редактор и цензор заслуживают строгого выговора. Впрочем от наследников будет подана жалоба Г. Министру... В письмах есть много личностей и непристойностей. Вот что цензура должна была иметь в видь»; в другом месте он повторял почти то же, но с мотивировкой: «Многое в письмах Пушкина, напечатанных в «Библиографических Записках», не должно было являться в печати. Оно оскорбляет и чувство приличия, и самое чувство уважения к памяти великого поэта, коего жизнь принадлежит еще современной нам эпохе. Тут есть неуместные шутки и отзывы об отце и родственниках, личности, неблагопристойности (например, «Ипполит, суровый скифский выб...», т.-е. выблядок) и многие другие неуместности. Мало ли что человек, особенно в молодости, может сказать в частном письме к родному брату? Но из этого не следует, что все это можно печатать. В этом отношении цензор и редакция заслуживают строгого замечания»... Наконец, Г. А. Пушкин, указывая, в жалобе А. С. Норову на опубликование писем своего отца в «Библиографических Записках», писал по этому поводу: «Эти письма, написанные отцом моим в ранней его молодости, — письма совершенно домашние и семейные. Произвольное издание их в свет есть совершенное нарушение всякого приличия и самого Цензурного Устава, коим разрешается (ст. 268) печатать частные письма, не предназначавшиеся для публики, не иначе, как с совокупного согласия тех лиц, коими они писаны и к кому писаны, или, в случаях их смерти, с согласия их наследников»; поэтому Г. А. Пушкин просил распорядиться, чтобы Цензуре предписано было впредь «не одобрять к печати записок, писем и других литературных и семейных бумаг» Пушкина «без ведома и согласия его семейства». 28

Это выступление сына Пушкина, к счастию, не остановило публикации все новых и новых писем поэта, которые хоть и медленно, но постоянно появлялись в печати — на страницах исторических и обще-литературных журналов и сборников, постепенно укрепляя за этими письмами репутацию первоклассных образцов эпистолярной прозы Пушкина.

Уже на склоне дней своих, вечно живой и волнующийся Погодин писал кн. П. А. Вяземскому из Москвы 1/13 июня 1873 г. по поводу дошедших до него слухов: «В Висбадене живет дочь Пушкина. У нее, я слышал, есть много писем отца, писанных к матери и проч., которые продавались (!!) когда-то в Москве. 29 Нельзя ли вам их выручить или сказать о том гр. Корфу, 30 который живет в Висбадене. Пушкина, или герцогиня Нассауская, не имеет теперь ведь нужды в деньгах и позволит хоть списать их». 31

Издавая в 1878 г. эти самые письма Пушкина к жене, редакторЁ«Вестника Европы» М. М. Стасюлевич писал: «Благодаря постоянным странствованиям поэта после него должна была остаться обширная переписка, которая до сих пор, к сожалению, не имеет для себя полного издания. Многое рассеяно по различным сборникам; многое, вероятно, остается в рукописи, если только не утрачено навсегда»; 32 а получивший письма Пушкина для издания их И. С. Тургенев, в своей вступительной заметке указывая на”«чрезвычайный интерес новых писем поэта», так подтверждал свое мнение об их важности: «в этих письмах, — как и в прежде появившихся, — так и бьет струею светлый и мужественный ум Пушкина, поражает прямизна и верность его взглядов, меткость и как бы невольная красивость выражения»; по словам Тургенева, они «бросают яркий свет на самый характер Пушкина и дают ключ ко многим... событиям его жизни». «Несмотря на свое французское воспитание,» писал он далее: «Пушкин был не только самым талантливым, но и самым русским человеком того времени; и уже с одной этой точки зрения его письма достойны внимания каждого образованного русского человека; для историка литературы они — сущий клад: нравы, самый быт известной эпохи отразились в них хотя быстрыми, но яркими чертами». 33

Появление писем Пушкина к жене обратило на них общее внимание, хотя и на этот раз раздались протестующие голоса сыновей Пушкина, которые, как писал Тургенев М. М. Стасюлевичу, — по слухам, собирались приехать в Париж и «поколотить» его за издание писем их отца. 34 Анненков был в восторге от этих писем:•«Письма Пушкина чаруют меня попрежнему», — писал он М. М. Стасюлевичу 8/20 февраля 1878 г.: «несмотря на выпуски и на пустяки, которыми занимаются, — семейная мина Пушкина так же хороша, как поэтическая и жизненная вообще его мина: я имею слабость любоваться ею и, конечно, хотел бы, чтобы при сем удобном случае кто-нибудь из знающих поговорил о ней серьезно и умно». 35 Критик и поэт В. П. Буренин, посвятивший часть очередного своего фельетона этимЉ«необыкновенным характеристическим письмам», отмечал их простоту и простодушие и говорил, что они «представляют огромный интерес и освещают ярким светом характер поэта, обстоятельства последних годов его жизни и, наконец, до некоторой степени уясняют существенные причины катастрофы, приведшей поэта к могиле». 36

В письме к поэту гр. А. А. Голенищеву-Кутузову от 10 января 1878 г. экспансивный В. В. Стасов писал, под свежим впечатлением прочитанных им писем поэта к жене: «Читали Вы письма Пушкина к жене в Январском «Вестнике Европы»? Талантливо, живо, красиво, сильно, элегантно, но, но... но... совершенно без содержания! Всё только про деньги, либо про кокетничанье жены, да еще: Христос с вами! вот и все. Какая она, должно быть, была ничтожная и пустая женщина! Ни про что ведь настоящее, важное, он ей ни гу-гу! А сколько других писем написал он на своем веку, где говорит (и как говорит!!) про тысячу вещей самых важных, значительных и интересных. И с такою-то красивою дурой он должен был, несчастный, весь век проводить». 37

Этот отзыв, с которым нельзя не согласиться в отношении сущности того, что говорится о самых письмах Пушкина, подтверждает высказанное позднее В. В. Сиповским наблюдение, что по тому, что и как писал кому-либо Пушкин, можно составить себе ясное представление столько же о самом поэте, сколько и о его корреспонденте.

Публикация писем Пушкина к жене повлекла за собою появление в печати всё новых писем поэта, — особенно на страницах «Русского Архива», «Русской Старины», «Исторического Вестника», «Вестника Европы». Редакция «Русской Старины», извещая читателей о новых письмах Пушкина к брату, к Керн и к Геккерену, находившихся в ее распоряжении и предназначенных к опубликованию, так определяла, словами П. П. Каратыгина, характер и значение их: «Во всех этих письмах видим пылкую, страстную натуру Пушкина в трех фазисах сердечной его деятельности: в дружбе, в любви и в ненависти. В письмах к брату — каждая строчка запечатлена приязнью, ласкою, родственною заботливостью о человеке молодом, с которым старший брат так радушно делится опытностью, знанием света и людей, плодами —

Ума  холодных  наблюдений
И  сердца  горестных  замет!

Тут же колкие отзывы о литературном мире, теплое слово о друзьях, наброски стихов и экспромты... Сообщая их своему брату, Пушкин как будто ждет от него одобрения; видимо дорожит отзывом своего единокровного друга. Доброе, любящее сердце поэта проглядывает сквозь самое его злоязычие; в самых насмешках звучит юношеское простодушие. Большая часть писем к брату писана Пушкиным в ту счастливую пору бытия, которую можно назвать весною жизни. В письмах к А. П. Керн, полных кипучей страсти, Пушкин является любящим, и от них пышет зноем летней поры, когда теплое утро сменяется полуденными грозами. Наконец, клочья черновых писем к человеку, дерзнувшему набросить мимолетную тень на доброе имя Пушкина, напоминают блеклые листья, предвестники унылой осени...38

С выходом в свет первого, Ефремовского сборника писем Пушкина (1882 г.) последние быстро вошли в научный и жизненный обиход; издания 1887 года, разошедшиеся в десятках тысяч экземпляров, сделали их широко доступными и известными. Письма стали читаться на ряду с другими писаниями Пушкина, на ряду с его художественной прозой, — и каждый находил в иих источник высокого наслаждения, любуясь умом Пушкина и языком самих писем. 39

«Какой драгоценный, неисчерпаемый материал — его переписка... Какие черты для его биографии! Какой тонкий критический гений, какая меткость определений, какая сила анализа, какой язык!» — восклицал известный, недавно умерший писатель П. П. Гнедич в своих заметках о письмах Пушкина.40

Высоко ценил и, как нам подлинно известно, очень любил письма Пушкина и покойный акад. Л. Н. Майков 41, который однажды высказал и в печати свое мнение о высоких достоинствах их: «Письма Пушкина», писал он, — «без сомнения, — одно из удивительнейших проявлении его гения. Чуждые всякой искусственности, всякого сочинения, они поражают разнообразием своих особенностей: те из них, которые писаны к жене или друзьям, отличаются горячностью чувства, задушевностью, порывистою откровенностью и нередко блеском остроумия; другие же письма, обращенные к лицам официальным или по крайней мере мало знакомым поэту, по преимуществу носят на себе печать ясности и благородной простоты выражения; Пушкин умеет в них быть приветлив и приятен, отменно учтив и даже, когда нужно, почтителен, — но решительно никогда не впадает в приторную любезность и всегда умеет избежать сухости, если только не ставит себе целью быть сухим»...

В этих словах, хотя и мимоходом и лишь по одному частному поводу высказанных, 42 Л. Н. Майков дал прекрасную, но, к сожалению, краткую характеристику писем Пушкина. Вскоре они дождались и специальных, монографических очерков. Первый из них появился в том же 1899 г. и принадлежит Е. А. Ляцкому. Впрочем, его довольно пространный очерк, озаглавленный: «А. С. Пушкин и его письма», 43 трактует не столько о письмах Пушкина, сколько о самом поэте, о некоторых «мотивах жизни» его, «сохранившихся в его переписке и отражающих, в соотношении с данными его литературного наследства, возвышенный строй его поэтических и общественных стремлений». «Переписка эта», говорит автор: «еще не вся, может-быть, выглянувшая на свет божий и мало исследованная вообще, — конечно, не дает ключа к уразумению всех элементов, из которых сложилась недолгая жизнь поэта, но она чрезвычайно ярко рисует его нравственный облик и его безотрадную борьбу с теми противоречиями света и тени его смешанной натуры, которые сбили поэта с избранного им пути и погубили в хаосе столкнувшихся противоположных течений. Письма Пушкина, в сущности, не что иное, как то же творчество, только интимное, не предназначавшееся, за очень редкими исключениями, для публики и только по праву истории ставшее общественным достоянием. В этих отрывках своего «я» Пушкин не столько является поэтом, рожденным для вдохновенья, для звуков сладких и молитв, сколько подвижником мысли, неустанно искавшей путей к свету и истине, неустанно стремившейся освободиться от тисков неправды и рабства». Останавливаясь преимущественно на этой, общественной «стороне содержания и значения писем, Е. А. Ляцкий далее высказывает несколько частных мыслей о них. «Тон Пушкинских писем», говорит он: «бесконечно разнообразен, смотря по тому, с кем и о чем беседует он. Раскрывая всю душу в переписке в друзьями, он излагает свои мысли совершенно в том виде, как они родились в его голове, не заботясь об условностях приличия, не избегая называть предметы их собственными именами... Письма к Гнедичу и Жуковскому проникнуты дружеской откровенностью, не исключавшей выражения известного рода благородной почтительности младшего из друзей. В большинстве случаев они носят на себе следы известной оформленности, выражениям приданы плавность и законченность»; при этом в письмах к Гнедичу «на первом плане — литературные интересы... Письма к Жуковскому обнимают гораздо более обширный круг предметов... Особенной глубиной чувства, под откровенной небрежностью дружеской беседы, и отражением самых разнообразных ощущений, переживавшихся поэтом, отличаются письма к бар. Дельвигу, от которого, как и от брата, он положительно ничего не скрывал... Сравнительно меньше разнообразия в настроениях — в переписке поэта с кн. Вяземским: преобладают литературные интересы... 44 В письмах к нему поэт более острит и шутит, чем негодует или жалуется... Гораздо откровеннее, в тоне старшего брата, Пушкин переписывался с П. В. Нащокиным, с которым был в постоянных денежных делах. Деньги, деньги, — этот мотив звенит непрерывно в течение всей его переписки€ и чем дальше — тем настоятельнее и громче... Вся сила братской любви, истинной доброты и снисходительности, на которую был способен Пушкин, сказалась в его письмах к брату Льву Сергеевичу... Каким, в самом деле, искренним участием и вдумчивостью проникнуты те строки его писем к брату, где он касается устройства его судьбы, образа жизни, стараясь добрым советом, опытом своей жизни облегчить ему вступление в свет, направить на верный путь неопытного юношу!» Помимо содержания, «письма Пушкина к друзьям в высшей степени интересны и разнообразны и по форме. Иногда сам поэт смотрит на них как на литературное произведение, и тогда они носят все следы литературной отделки, — что и оправдывало появление отрывков из них в печати... 45 Но чаще они носят отпечаток мгновенного настроения, первого подвернувшегося слова; язык их — то отрывистый, сильный в сжатый, выражающий бурное течение острой и сильной мысли, то плавный и задумчивыйЉ когда мысль уступает тихому элегическому чувству воспоминания и грусти, то кипучий в пламенный, как сама страсть, которая управляла в иные минуты пером поэта. Иногда настроения в них быстро меняются, — веселая шутка мгновенно омрачается печалью и озабоченностью, недовольство к концу письма смягчается и переходит почти всегда в примирительный тон... Нередко дружеское письмо переходит в непринужденные шутливые стихи, игру словами, каламбур... Там и сям рассыпаны в письмах меткие изречения, афоризмы, невольно отражавшие процесс упорной и долгой работы мысли и с непринужденной легкостью излившиеся на бумагу... Высокой степени силы и законченности достигает слог Пушкина в письмах к тем, кто, по его мнению, были его врагами, которым в нескольких словах нужно было дать почувствовать всю степень презрения к ним� Ни в одном письме поэта мы не видим и тени того, что принято называть интригой; мысль о нападении из-за угла, которое было обычным приемом его врагов, поэту была ненавистна, и, бросая вызов, он прямо и решительно смотрел противнику в глаза, готовый на все последствия своего поступка. В этом отношении на письмо он смотрел так же, как на эпиграмму, на которую, как на булавку, он нанизывал своих литературных врагов». Отмечая, затем, будто бы есть основания полагать, что письма, наиболее интересные для определения основных черт общественно-политического credo поэта, вовсе не дошли до нас и, может-быть, утеряны безвозвратно, Е. А. Ляцкий справедливо указывает, что, по условиям переписки времен Пушкина, и сам он не мог высказываться в ней с полной откровенностью, боясь перлюстрации и вытекающих отсюда последствий; да и, кроме того, существенный пробел в переписке Пушкина настолько странен и не случаен, что автор готов допустить предположение, что «чья-то таинственная рука 46 унесла из собрания его писем и бумаг вообще именно те, в которых находились мысли поэта по поводу самых животрепещущих вопросов его времени». Говоря, наконец, о последних годах жизни Пушкина, автор пишет, что «письма характеризуют различные настроения поэта в этот период и еще более — его положение бережно охраняемого литератора в безвыходном карантине мысли. Читая их, только приходится удивляться живучести этой мысли и несокрушимой энергии человека, умевшего сохранить при этих условиях и достоинство писателя, и веру в лучшее будущее литературы на Руси».

Сноски

26 «Отеч. Зап.» 1855 г., т. 100, № 6, отд. III, стр. 62—63.

27 «Русск. Арх.» 1885 г., кн. II, стр. 319.

28 «Пушк. и его соврем.», вып. VI, стр. 34—41. В это же самое время, однако, в № 2 «Атенея» 1858 г. А. В. Станкевич, в рецензии на VII том Сочинений Пушкина под редакцией П. В. Анненкова, писал, — говоря о желательности подробной биографии поэта: «пора являться в печати подлинным письмам Пушкина, подробным заметкам и воспоминаниям о нем» и т. д.

29 На то, что письма эти, действительно, ставились в положение объекта купли-продажи, указывает сохранившееся в Пушкинском Доме черновое письмо книгопродавца Я. А. Исакова (издателя Сочинений Пушкина, под редакцией Г. Н. Геннади, 1859 и 1870—1871 гг.) к старшей дочери поэта, от 21 сентября 1866 г. Вот это любопытное письмо, при котором сохранился подлинник малограмотного списка писем, составленный, очевидно, бароном Гротгусом: «Милостивая Государыня Наталья Александровна. Г. Барон Гротус передал мне желание Ваше уступить доставшиеся на часть Вашу семейные письма покойного родителя Вашего Александра Сергеевича, означенные в списке, сообщенном мне Г. Бароном, числом всего 68-мь, писанных к Матушке Вашей, Наталье Николаевне. При этом предложении возникает естественный вопрос, — в случае их приобретения от Вас, какое могу я сделать из них употребление? Семейные письма по содержанию своему есть достояние всех детей, оставшихся после умерших родителей, — следовательно, чтобы сделать из них какое-либо в коммерческом виде печатное употребление, необходимо согласие и прочих членов Вашего семейства, и потому покорнейше Вас прошу почтить меня Вашим уведомлением, на каком основании уступлены Вам упомянутые письма Вашими братьями и сестрицей? с какою целию Вы можете уступить их и на каких условиях, а также, если Вы можете, указать, к кому поступила прочая как семейная, так и с посторонними переписка Александра Сергеевича. Ответ Ваш прошу прислать прямо на мое имя в Петербург. Яков Исаков». Список, составленный Гротгусом, передаем с сохранением его малограмотного написания:

1, Письма  изъ  Москвы  къ  Натальи  Николаевной  Пушкинъ  1830  года
5 шт. по рускй.

2, Письма  изъ  Нижняго  Новгорода  къ  Н. Н. Гончоровой 1830  года (первое путешеств.)
10 шт. по француз.

3, Письма  изъ  Москвы  къ  Н. Н. Пушкинъ  1831  года (первое путешествие)
4 ш. по рускй. — 1 по франц.

4, Письма  зъ  Петербурга  къ  Н. Н. Гончаровой  1830  года
3 шт. по франц.

5, Письма  къ  Н. Н. Пушкинъ  1833  года  (третій  путешествіе)
16 шт. по рускій.

6, Письма  къ  Н. Н. Пушкинъ изъ  Нижняго  Новгорода  1834  г.
2 шт. по рускій.

7, Письма  къ  Н. Н. Пушкиной  изъ  Петербурга  1834  г.
17 шт. по рускій,

8, Письма  зъ  Михайловскаго  къ  Н. Н. Пушкиной  1835  г.
5 шт. по рускій.

9, Письма  къ  Н. Н. Пушкиной  изъ  Москвы  1836  года.
5 шт. по рускій.

А  всего  64  писаных  по  рускій  и  4  [sic!]  по  франц.
                    ——————

Рукою Я. А. Исакова помета: Натальи Александровны Дубельт.

30 Директору Публичной Библиотеки. Лицейскому товарищу Пушкина.

31 «Старина и Новизна», кн. IV, 1901 г., стр. 100—101. Письма эти были даны И. С. Тургеневу в 1876 г., а опубликованы им лишь в 1878 г. в «Вестнике Европы». Историю их издания см. в изд. «Стасюлевич и его современники», т. III, стр. 78, 78—79, 83, 84, 129, 132, 134, 135, 136, 137, 138, 141, 146, 149, а также 654 (два письма графини Н. А. Меренберг).

32 «Вестн. Евр.» 1878 г., № 1, стр. 9.

33 Там же, стр. 8.

34 «Стасюлевич и его современники», т. III, стр. 149.

35 Там же, стр. 352—353.

36 «Новое Время» 1878 г., №729, от 10 марта: «Литературные Очерки».

37 …«Русск. Музык. Газ.» 1916 г., № 43, ст. 790; подлинник в Пушкинском Доме; в другой раз В. В. Стасов высказался о письмах Пушкина в письме своем к композитору П. И. Чайковскому от 28 апреля 1887 г., в котором сказал, что письма композитора А. П. Бородина «так талантливы, что из всех русских писем им равняются разве только письма Пушкина» («Русск. Мысль» 1909 г., № 3, стр. 147).

38 «Русск. Стар.» 1879 г., № 4, стр. 777—778.

39 «В юбилейном 1887 г. профессор Казанского Университета А. С. Архангельский (ум. 1926) уже написал очерк: «Пушкин в его произведениях и письмах», Казань. 1887.

40 «Русск. Вестн.» 1889, ноябрь, стр. 340.

41 …«Работая над изданием еще I тома Сочинений Пушкина, он постепенно, но деятельно подготовлял к печати и собрание его писем, собственноручно снимая копии с подлинников, которые с большим усердием раздобывал у владельцев. Эти копии переданы были потом вдовою Л. Н. Майкова в Комиссию по изданию сочинений Пушкина и, вновь по возможности проверенные по автографам, послужили материалом, основным фондом при подготовке Академического трехтомного издания Переписки Пушкина. Ныне эти копии — в Пушкинском Доме.

42 В предисловии к опубликованию письма Пушкина к Н. А. Дуровой в «Пушкинском Сборнике» (в память столетия дня рождения поэта), С.-Пб. 1899. стр. VI — VII.

43 «Сборник журнала «Русское Богатство». Под редакцией Н. К. Михайловского и В. Г. Короленко», С.-Пб. 1899, стр. 111—187.

44 Со времени написания статьи Е. А. Ляцкого опубликовано значительное количество новых писем Пушкина к Вяземскому, которые дают возможность сказать, что круг интересов переписки поэта с ним не ограничивалс­ одной литературою. Б. М.

45 См. выше, стр. VII. Б. М.

46 Намек на Дубельта, разбиравшего бумаги поэта с Жуковским? Б. М.

Часть: 1 2 3 4 5