Тынянов Ю.Н. - Пушкин и Кюхельбекер. Часть 4.

IV

Пущин вспоминает о своем принятии в тайное общество›— сразу же после окончания лицея: «Еще в лицейском мундире я был частым гостем артели, которую тогда составляли Муравьевы (Александр и Михайло), Бурцов, Павел Колошин и Семенов. С Колошиным я был в родстве. Постоянные наши беседы о предметах общественных, о зле существующего у нас порядка вещей и о возможности изменения, желаемого многими в тайне, необыкновенно сблизили меня с этим мыслящим кружком: я сдружился с ним, почти жил в нем. Бурцов, которому я больше высказывался, нашел, что по мнениям и убеждениям моим, вынесенным из Лицея, я готов для дела На этом основании он принял в общество меня и Вальховского»¹⁵. В настоящее время есть возможность дополнить сведения об артели Бурцова и Колошина и ее влиянии на лицеистов.

11 января 1835 г. сидящий в Свеаборгской крепости Кюхельбекер занес в свой дневник: «...В Военном Журнале прочел я описание Осады и взятия Приступом Ахалцыха, статью покойного Ивана Петровича Бурцова, изданную по его смерти Вальховским. Оба они мне были хорошие приятели, особенно с Вальховским я был даже очень дружен: мы вместе выросли; в Лицее я почти одного его и слушал». Далее в рукописи следует восемь строк, зачеркнутых и тщательно зачерненных теми же чернилами. Строки эти мне удалось разобрать: «Где то время, когда у Бурцова собирался кружок молодых людей, из которых каждый подавал самые лестные надежды? Сам Бурцов, братья Колошины, Вальховский, Василий Семенов, молодой Пущин (Конно-артиллерийский), Жанно Пущин (?), Александр Рачинский, Дельвиг, Кюхельбекер. — Многие ли из них уцелели?»

Разумеется эти строки были зачеркнуты Кюхельбекером из осторожности. Статья, о которой говорит Кюхельбекерџ— «Осада крепости Ахалцыха» и «Приступ на крепость Ахалцых 15 августа 1828 года (продолжение статьи предыдущего №)», — напечатана в «Военном Журнале», издававшемся Военно-ученым Комитетом в 1830 г. (№ 1, стр. 15—55 и № 2, стр. 1—16) и представляет собою реляцию за подписями Бурцова и Вальховского. Кюхельбекер забыл отчество Бурцова — это член Союза Благоденствия Иван Григорьевич Бурцов, командир Украинского пехотного полка, убитый в сражении летом 1829 г. Отчество Петрович могло припомниться Кюхельбекеру по связи с Алексеем Петровичем Бурцовым, к которому обращены известные послания Дениса Давыдова. Братья Колошины — члены Союза Благоденствия (оба брата были стихотворцы). Василий Семенов — лицеист второго курса, кончивший лицей в 1820 г. и впоследствии бывший цензором (им между прочим подписано цензурное дозволение «Повестей, изданных Александром Пушкиным», 1834 и второго издания «Прощальной песни» Дельвига, 1835 г.). Можно впрочем предположить, что и здесь Кюхельбекер спутал имя — Василия Семенова он конечно знал, но Семенов, о котором пишет Пущин и о котором естественнее всего было вспомнить здесь — Алексей Васильевич, член Союза Благоденствия. (Тождество имени одного и отчества другого объясняют ошибку.) «Молодой Пущин» — младший брат И. И. Пущина Михаил Иванович. Служил в саперном батальоне, затем в конно-пионерском эскадроне (в показаниях Вальховского: «Конной артиллерии Пущин»). Осужденный по Х разряду, М. Пущин был отдан в солдаты и сослан на Кавказ. В статье, которую читал Кюхельбекер, капитан Пущин неоднократно упоминается и в списке раненых показан «тяжело ранен пулею в грудь на вылет» («Военн. Журн.» № 2, стр. 8). И. И. Пущин назван в списке своим лицейским именем: Жанно. Названный в списке кружка Рачинский значится поднадзорным в «Алфавите» следственной Комиссии¹⁶.

Исключительный интерес представляет в этом списке членов кружка Бурцова имя Дельвига, общественные и политические интересы и симпатии которого в лицейскую пору впервые удается достаточно конкретно установить. Столь же интересна степень влиятельности в лицее Вальховского, которая ясна из слов Кюхельбекера: «почти одного его и слушал».

Таким образом три самых близких лицейских друга Пушкина — Пущин, Дельвиг и Кюхельбекер — были членами бурцовского кружка.

Далеко еще не все пути проникновения в лицей революционизирующих мнений и убеждений выяснены. Невозможно конечно объяснять «подготовленность» Пущина и Вальховского «направлением преподавания», как это делает например Кобеко¹⁷, но нет сомнения, что преподавание Куницына и литературные вкусы Будри действовали в этом направлении (в «Словаре» Кюхельбекера записано изречение Будри, очень характерное для оппозиционного направления брата Марата: «On dit est un menteur»)^*18.

Один из непосредственных путей шел через Кюхельбекера. Кюхельбекер теснейшим образом уже в лицейское время связан с семьей Глинок. Григорий Андреевич Глинка женат был на старшей сестре Кюхельбекера Юстине Карловне, являвшейся всю жизнь покровительницей и помощницей брата. Литератор и профессор русского языка и словесности в Дерптском университете (Карамзин указывал на него как на первый пример дворянина-профессора) Глинка с 1811 г. был гувернером великих князей Николая и Михаила, в 1813 г. преподавал русский язык императрице Елизавете и в. кн. Анне Павловне и часто имел поэтому возможность видеться с Кюхельбекером (см. приведенное выше письмо Кюхельбекера к сестре, по которому Г. А. Глинка считался даже кандидатом в директоры лицея). Будучи тесно связан с братом Владимиром Андреевичем (член Союза Благоденствия) и кузеном Федором Николаевичем (член Союза Спасения), он становится посредником между ними и шурином. Сношения Кюхельбекера с Федором Николаевичем Глинкой засвидетельствованы еще для лицейского времени (письмо матери от 28 апреля 1817 г.).

Мать, сестра Юстина Карловна, их друзья Брейткопфы, Григорий Андреевич Глинка, а позже и Федор Николаевич снабжали Кюхельбекера книгами в лицее.

В 1812 г. (11 октября) мать посылает ему греческие книги (Кюхельбекер еще в лицее начинает изучать греческий язык); в 1813 г. посылаются ему идиллии Гесснера; тогда же Кюхельбекер выписывает Шиллера; Њ 1814 г. Брейткопф шлет ему «Векфильдского священника» Гольдсмита; тогда же посылается ему «Мессиада» Клопштока; в 1815 г. выписывается для него журнал «Амфион», посылаются в лицей два тома Грессе (1814—1815 гг.) (отсюда лицейское знакомство Пушкина с автором «Le lutrin vivant», «Vert-vert» и «La chartreuse»^*, Вальтер-Скотт и «английские книги» — Ричардсон, Стерн (Кюхельбекер изучает уже в лицее английский язык). Уже в 1812 г. отмечена посылка книг от Григория Андреевича Глинки: он шлет Кюхельбекеру сочинения Дмитриева. В 1815 г. Ф. Н. Глинка посылает ему свои «Письма русского офицера». В 1815 же году Г. А. Глинка шлет в лицей Кюхельбекеру книги Вейса, о чем его извещает в письме мать, и повидимому тогда же посылаются сочинения Руссо.

Вейс и Руссо становятся в лицее настольными книгами Кюхельбекера. Революционизирующее влияние, какое оказал Руссо на многих декабристов, общеизвестно. Книги Вейса — это «Principes philosophiques, politiques et moraux»^* 2 тома, 1785 г. (выдержали много изданий и переводов).

Франсуа-Рудольф Вейс (1751—1818) — швейцарский политический деятель и писатель, ученик Руссо, примкнувший с 1789 г. к Французской революции. О популярности его «Principes» среди декабристов и об их революционизирующем влиянии сохранился ряд показаний: Дивова, Крюкова, Ф. П. Шаховского и др.¹⁹

Член Общества Соединенных Славян М. М. Спиридов перед арестом пытался скрыть рукописные переводы из сочинений Вейса под названиемО«Правила философии, политики и нравственности», как «могущие служить к большему его обвинению». С произведением этим он же познакомил в свое время И. И. Горбачевского²⁰. Отрывки переводов из Вейса неоднократно печатались в периодических изданиях. Ср. например перевод А. Бестужева: «Утешение в несчастии (из Вейса)», «Литературные Листки» 1824, ч. IV, № 21—22. Ср. также «Сын Отечества» 1818, № 24—25: «Нравственная философия. Познание человека (из второй части сочинения Вейса)». Пер. А. Струговщикова.

Первая часть сочинения Вейса была переведена Струговщиковым и издана в 1807 г. под названием: «Основание или существенные правила философии, политики и нравственности», ч. I; ч. II — политическая — не издавалась.

Под влиянием Вейса Кюхельбекер начинает свой словарь. В статье своей о Дельвиге (1831 г.) Пушкин так вспоминает о Кюхельбекере: «Клопштока, Шиллера и Гете прочел он с одним из своих товарищей, живым лексиконом и вдохновенным комментарием». Быть может, слово «лексикон» Пушкин употребил здесь, вспоминая тот лексикон, над которым в лицее трудился Кюхельбекер.

«Словарь» представляет собою объемистую тетрадь плотной синей бумаги в ¼ листа; бумага синего цвета; заполнено всего 245 страниц. И по объему, и по характеру «Словаря» ясно, что он велся с 1815 г. до окончания лицея. Доведенный до буквы Щ, он на странице 201 (текста) начинается снова (с буквы Б доведен до буквы С). Написан сплошь рукою Кюхельбекера.

Самую мысль о составлении словаря выписок и цитат подал Кюхельбекеру тот же Вейс, как он же определил и характер его. На 1-й странице в виде эпиграфа помещена следующая выписка из него: «Un moyen de tirer de ses études tout le parti possible et qui fut celui des Descartes, des Leibnitz, des Montesquieu et divers autres grands hommes, et l’usage de faire des extraits des ses lectures, en détachant les principes les plus essentiels, les maximes les plus vraies, les traits les plus ingénieux, les exemples les plus nobles».

Weiss. Principes philos. Pol. et Moraux^*.

Сверху, повидимому позднее, приписано:

«Je prends mon bien où je le trouve. Molière»^*.

Объемистый «Словарь» является сводом философских, моральных, политических и литературных вопросов, интересовавших Кюхельбекера (и, как увидим ниже, его товарищей) в лицее. Раннее возникновение вопросов этого порядка не неожиданность для нас; в своей программе автобиографических записок (1830 г.) Пушкин к первому году своего пребывания (1811) отнес пометки: «Философические мысли — Мартинизм». Источники словаря: Руссо (главным образом «Эмиль») — 46 выписок; Вейс — 115, Шиллер — 26; встречаются выписки из Ричардсона, Стерна, m-me де Сталь, Лессинга, И.-Ф. Мюллера, Бернарден де Сен Пьера, Монтаня, Вольтера, Боссюэ, Пирона, Лабрюйера, Мармонтеля; из древних писателей основным по вопросам литературной теории является Лонгин; далее цитируется Сенека²¹, Эпиктет, Эпикур; встречаются и восточные имена — Саади, «Зороастр», характерно изучение эстетики и теории словесности (Блэр, Перевощиков, Толмачев). Из русских писателей цитируется чаще других Ф. Глинка, встречается Батюшков, есть изречение Василия Львовича Пушкина, писавшего в жанре сентенций²² и даже Шаликова. Встречаются и выписки из журналов: происшествия («Суеверие XIX в.»), характеристики замечательных лиц («ген.-лейт. Дорохов»; «крестьянин-самоучка Свешников» и др. Из журналов использованы главным образом «Сын Отечества» 1815, 1816 гг., «Conservateur impartial» 1815 г., «Северная Почта» 1815 г.

Общественно-политическую направленность «Словаря» характеризуют такие статьи его, как «Аристократия», «Естественное состояние», «Естественная религия», «Картина многих семейств большого света», «Знатность происхождения», «Образ правления», «Низшие (справедливость их суждений)», «Обязанности гражданина-писателя», «Проблема», «Рабство», «Хорошее и лучшее», «Петр I»; «Война прекрасная», «Свобода» — Вейса. Из Шиллера цитируется почти исключительно «История отпадения Нидерландов»; характерны цитаты: «Общественное благо»; «Свобода гражданская». Из Руссо обильные цитаты: о «добродетели», о «силе и свободе» и т. д.

Приведем несколько примеров:

ВЕЙС:

Знатность происхождения.

Тот, кто шествует по следам великих людей, может их почитать своими предками. Список имен будет их родословною.

Образ правления.

Пусть народ выбирает своих предстателей, а сии последние правителей государства; пусть сии два сословия будут иметь всякую другую власть, кроме дающей право переменить способ выбора предстателей; пустЌ общее мнение решает гражданские несогласия.

Обязанность гражданина-писателя.

Если имеешь несчастие жить под худым правлением и если у тебя довольно сведений, чтобы видеть все злоупотребления, тебе позволено, хотя и с малой надеждой успеха, стараться уведомить тех, чьи сан и влияни‡ могут поправить зло. Но будь великодушен, не распространяй сих печальных истин между простым народом.

Проблема.

NB. Достойно было бы старания ученых исследовать причины различных степеней уважения, в которых находятся разные народы.

Рабство.

Несчастный народ, находящийся под ярмом деспотизма, должен помнить, если хочет расторгнуть узы свои, что тирания похожа на ярмо, которое суживается сопротивлением. Нет середины: или терпи, как держат тебя на веревке, или борись, но с твердым намерением разорвать петлю или удавиться. Редко, чтобы умеренные усилия не были пагубны.

Война прекрасная.

Как благородною была бы война, предпринятая противу Деспотических правительств единственно для того, чтобы освободить их рабов.

Петр Великий.

Петр был одним из величайших государей, но его наследники могут его превзойти, — их подданные еще рабы.

ШИЛЛЕР:

Свобода гражданская.

Государь (самодержец) всегда будет почитать гражданскую свободу за очуженный удел своего владения, который он обязан обратно приобресть. Для гражданина самодержавная верховная власть дикий поток, опустошающиѕ права его.

РУССО:

Сила и свобода.

Один только тот следует своей воле, кто для того, чтобы сделать то, чего желает, не имеет нужды приставить к своим рукам руки других, и так первое из благ не есть власть, но свобода.

Равнодушие философское.

Фил. Равнодушие сходно с спокойствием Государства под Деспотическим правлением: оно не что иное как спокойствие смерти, оно гибельнее самой войны.

Таким образом в лицееЪ— этом по официальному своему положению полупридворном воспитательном заведении, рядом с царским дворцом — шестнадцатилетние подростки в 1815—1817 гг. уже занимались вопросами философии и политики, подготовлявшими их отнюдь не к служебной деятельности.

Еще в лицее КюхельбекерИ— прямой ученик Руссо и Вейса. Этим объясняется и мнение о нем Баратынского в письме к Н. В. Путяте от февраля 1825 г.: «он человек занимательный по многим отношениям и рано или поздно вроде Руссо очень будет заметен между нашими писателями. Он с большим дарованием и характер его очень сходен с характером Женевского чудака»²³.

М. А. Цявловский обратил мое внимание на черновую строфу стихотворения «19 октября» (1825 г.):

Златые дни, уроки и забавы,

И черный стол, и бунты вечеров,

И наш словарь, и плески мирной славы,

И критики лицейских мудрецов.

В самом деле, еслиџ«лицейские мудрецы» объясняются названием лицейского журнала, если понятен и дисциплинарный лицейский «черный стол», то до сих пор оставалось неразгаданным выражение «наш словарь». Досужие догадки комментаторов о каком-то шуточном словаре, составлявшемся лицеистами (и до нас недошедшем), теперь следует оставить. (Кстати следует отметить, что приведенная черновая строфа отделена лишь одной строфой от двух строф, посвященных Кюхельбекеру.)

«Наш словарь» — это не шуточный, а политический и философский словарь, составленный Кюхельбекером может быть при прямом участии его товарищей. Конечно по окончании лицея были «подготовлены» не только Пущин и Вальховский.

Интересно, что Кюхельбекер повидимому посылал свой словарь в 1817 г. для прочтения Федору Николаевичу Глинке. Мать пишет Кюхельбекеру в письме от 28 апреля 1817 г.: «Федор Николаевич Глинка посылает тебе свой журнал. Твоего альбома (Albaum) y меня еще нет. Завтра твоя сестра попросит вернуть его». (Письмо написано по-немецки.) Albaum — это может быть словарь, на время посланный Глинке для прочтения. «Журнал» Ф. Глинки — это вероятно «Военный журнал», им редактированный (1817—1819).

В чисто литературных вопросах основным для Кюхельбекера является, как сказано, вопрос о высокой поэзии и авторитет Лонгина. Занимают его и вопросы эпопеи («Одиссея», «Илиада», «Освобожденный Иерусалим», драмы. Таковы в «Словаре» высказывания о трагедии Вольтера и Лессинга. Насколько был знаком Пушкину «Словарь» и насколько занимали его вопросы, занимавшие Кюхельбекера, мы можем заключить из следующего.

В проекте предисловия к «Борису Годунову» (так называемое «Письмо к Н. Раевскому») Пушкин обосновывает условность трагедии и между прочим говорит о языке: «Законы его (рода трагедии. — Ю. Т.) стараются вывести из правдоподобия, а оно-то искажается самой сущностью драмы, не говоря уже о времени, месте и проч., какое к чорту правдоподобие может быть в зале, разделенном на две половины...

«Язык. Напр. Филоктет у Ля-Гарпа говорит чистым французским языком, выслушавши тираду Пирра: «Увы! Я слышу сладкие звуки греческой речи». Все это не представляет ли условного правдоподобия?»

Между тем в «Словаре» Кюхельбекера есть место, ясно указывающее, что вопрос об условности театра дебатировался уже в лицейскую пору.

«Предрассудок в рассуж. театра.

Мы настоятельно требуем единства места и времени, а соглашаемся, чтобы Татарин, Турок и Американец в траг. Расина и Вольтера говорили по-французски.

Глинка»

Одно из политических «размышлений» Пушкина, условно помечамое 1831 г., повидимому также восходит к отрывку из Вейса, вошедшему в «Словарь» Кюхельбекера. Замечание Пушкина: «Stabilité-première condition du bonheur public. Comment s’accomode-t-elle avec la perfectibilité indefinie?» (Устойчивость режима первое условие общественного счастья. Как согласовать ее с возможностью бесконечного совершенствования?)

Быть может это размышление было вызвано следующим отрывком из Вейса:

«Хорошее и лучшее.

Предрассудок, заставляющий нас почитать хорошее правление правлением превосходным, нередко бывает одним из величайших препятствий к его улучшению».

Другим примером является одна из записей Пушкина:ц«Разговоры с Натальей Кириловной Загряжской» (12 августа 1835 г.): «Вы слыхали про Ветошкина». Рассказ этот замечателен тем, что в нем выведен знаменитый якобинец, «последний монтаньяр», Жильбер Ромм (как известно, бывший в России гувернером П. А. Строганова). «Приказчик на барках», раскольник Ветошкин становится ученым, возбуждающим удивление Ромма. Ему покровительствуют Шувалов и Потемкин. «Разговоры с Загряжской» имеют большое значение в вопросах пушкинской прозы. Метод непосредственной записи здесь доведен до предела интонационной точности.

Между тем в «Словаре» Кюхельбекера есть запись, имеющая непосредственное отношение к «разговору» о Ветошкине. На букву С значится между прочим следующая запись:

«Свешников Иван Евстратьевич прибыл в С.-П. 1784 из Тверской губернии — воспитанник природы и прилежания».

Эта запись почерпнута Кюхельбекером из того же Ф. Глинки:±«Русский крестьянин-философ Иван Евстратьевич Свешников», отрывок из «Писем русского офицера» Глинки (1815 г., ч. III, стр. 88—112), перепечатанный тогда же в «Сыне Отечества» (1815 г., ч. XXIV, стр. 163—181), бывшем в руках у Кюхельбекера. История Свешникова почти во всем совпадает с историей Ветошкина, только отсутствует имя Ромма, а среди покровителей кроме Потемкина и Шувалова названа еще Дашкова. Главное же отличие — в тенденции рассказа Глинки: его Свешников-крестьянин. «Хотя по словам Шиллера достоинство и дарование, возникшее в бедности, должно пробиваться сквозь железную стену предрассудков и отличий общественных, однако опыт доказывает, что рано или поздно преодолевает оно все препоны и пролагает себе путь к известности («Сын Отечества» 1815 г., ч. 24). Следует указание на Ломоносова, на сына ржевского купца Волоскова — механика и химика — и затем излагается история Свешникова: «Свешников, едва ли кому известный, достоин также занимать место в ряду отличнейших мужей отечества нашего» (стр. 164).

Заинтересовав руссоиста Кюхельбекера какN«воспитанник природы и прилежания», входящий в ряд популярных тогда «самородных дарований», крестьянин Свешников Глинки является в записи Пушкина «приказчиком на барках» (деталь эта имеется и у Глинки), при чем самая фамилия Свешникова изменилась в Ветошкина.