Модзалевский. Примечания - Пушкин. Письма, 1826-1830. Часть 27.

299. С. Д. Киселеву (стр. 68). Впервые напечатано вс«Русских Ведомостях» 1899 г., № 151, стр. 3, ст. 6; подлинник на бумаге с вод. зн.: Гг. X. 1827 Г. был у Ады Ив. Киселевой в Москве, ныне в Библиотеке имени В. И. Ленина в Москве.

— О С. Д. Киселеве см. выше, в объяснениях к письмам N 225 и 284, а также в очерке Л. Н. Майкова:Э«Знакомство Пушкина с семейством Ушаковых (1826 — 1830)» в его книге «Пушкин» (С.-Пб. 1899, стр. 355 — 377). С этим семейством Пушкин, как известно, был очень дружен и ухаживал за обеими барышнями — старшей — Екатериной и младшей — Елизаветой Николаевнами, которым посвятил четыре стихотворения (1827, 1829 и 1830 гг.). Елизавета Николаевна (род. 9 сентября 1810, ум. 21 сентября 1872) в 1830 году вышла замуж за С. Д. Киселева; узнав, в марте 1830 г., о сватовстве своего приятеля, Пушкин писал князю П. А. Вяземскому (воспевшему в 1828 г. Елизавету Николаевну): «Киселев женится на Лизавете Ушаковой, и Катерина говорит, что они счастливы до гадости» (см. ниже, в письме № 315 и стр. 388). В. А. Муханов тоже писал брату Николаю 27 марта 1830 г.: «Ушакова меньшая идет за Киселева... О старшей не слышно ничего, хотя Пушкин бывает у них всякий день почта» («Русск. Арх.» 1899 г., кн. II, стр. 356). С. Д. Киселев умер в Москве 12 июля 1851 г., будучи Председателем Московской Казенной Палаты; сын его Павел (ум. 1906) в 1873 г. получил титул своего дяди, графа Павла Дмитриевича Киселева и был гофмейстером. Приписку С. Д. Киселева на письме Пушкина к Н. С. Алексееву см. ниже, № 390.

— Пушкин вернулся в Петербург в первых числах ноября 1829 г., — до 10-го числа, когда он писал к Бенкендорфу (см. выше, № 298). 16 ноября в «Северной Пчеле» (N 138), в отделеЮ«Литературных Известий», появилось такое сообщение: «Александр Сергеевич Пушкин возвратился в здешнюю столицу из Арзрума. Он был на блистательном поприще побед и торжеств Русского воинства, наслаждался зрелищем, любопытным для каждого, особенно для Русского. Многие почитатели его Музы надеются, что он обогатит нашу Словесность каким-нибудь произведением, вдохновенным под тенью военных шатров, в виду неприступных гор и твердынь, на которых могучая рука Эриванского героя водрузила Русские знамена» (ср. выше, стр. 343 — 344).

— Демут — известная и старинная (со времен Екатерины II) гостиница в Петербурге, на Большой Конюшенной, около Невского проспекта; в ней всегда жил Пушкин до своей женитьбы.

— По поводу слов Пушкина: «В Петербурге тоска, тоска.....» см. ряд любопытных сопоставлений с другими местами писем и стихотворений Пушкина в книге В. Ф. Ходасевича: «Поэтическое хозяйство Пушкина», кн. I, Лгр. 1924 г., стр. 81.

— Вяземский был хорошо знаком с Ушаковыми и, как выше сказано, посвятил стихотворенйе старшей сестре:М«Биография Елизаветы Николаевны Ушаковой», написанное в Москве 19 февраля 1828 г. (см. Л. Майков, «Пушкин», стр. 367 — 369).

— Прозвищеж«Карс», для нас непонятное, было ясно Киселеву: в альбоме Е. Н. Ушаковой, заполненном рисунками Пушкина, были, между прочим, изображения барышни под которыми было написано несколько раз слово «Карс». Та же особа представлена была еще на одной картинке, о чем можно заключить по надписи на ней, сделанной женским почерком: «О горе мне! Карс, Карс! Прощай, бел свет! Умру!» Здесь изображена обращенная спиной женская фигура в пестром платье, с шляпкой на голове, и с веером в руке, на котором написано: «Stabat Mater dolorosa». Дополнением к этим трем рисункам является еще четвертый, изображающий очень отчетливо нарисованное — быть может Пушкиным — лицо пожилой женщины сурового вида, в чепце, с подписью (неизвестного почерка): «Маменька Карса». «Предание, сохраненное Н. С. Киселевым, дает ключ к объяснению этих рисунков: Пушкин называл Карсом Наталью Николаевну Гончарову, которая уже нравилась ему в то время, но казалась столь же неприступною, как знаменитая Турецкая крепость...м«Маменька Карса», как известно, долго держала влюбленного поэта на искусе и, по свидетельству Н. С. Киселева, Пушкин намекал на это испытание, когда в альбоме Елизаветы Николаевны Ушаковой рисовал себя облеченным в монашескую рясу и клобук. Почти двухлетний искус Пушкина был для него временем тяжелых волнений и тревог, когда он буквально не находил себе места: его видели то в Москве, то на берегах Невы, то за Кавказом, то в Тверской или Нижегородской губернии» (Л. Майков, «Пушкин», С.-Пб. 1899, стр. 375). Этим душевным состоянием и вызвано восклицание Пушкина в письме к С. Д. Киселеву: «В Петербурге тоска, тоска»...

300. И. А. Яковлеву (стр. 69). Впервые напечатано вс«Русском Архиве» 1882 г., кн. III, стр. 309, по подлиннику, принадлежавшему тогда Оскару Ильичу Квисту (ум. 1890), а ныне неизвестно где находящемуся. Датируется предположительно; Н. О. Лернер («Труды и дни», изд. 2-е, стр. 200) относит его к ноябрю — декабрю 1829 г., Академическое издание (т. II, стр. 101) — ко второй половине ноября; Ефремов (изд. Суворина, т. VII, стр. 323) — к декабрю, на том основании (!), что 8 декабря 1829 г. Яковлев был уже в Париже.

— Иван Алексеевич Яковлев (род. 15 сентября 1804, ум. 12 апреля 1882), — правнук известного богача, таможенного откупщика, железного и медного заводчика и полотняного фабриканта Саввы Яковлевича ЯковлевЫ (Собакина), старший сын отставного гвардии корнета Алексея Ивановича Яковлева (род. 29 октября 1768, ум. 15 апреля 1849). Наследник многомиллионного состояния (по формулярному списку за ним состояло: 13.820 десятин земли, горные и железоделательные заводы в Перми и 3 каменных дома в Петербурге), Яковлев жил на широкую ногу и вел большую игру. В 1825 г. у него собирались игроки в его доме на Васильевском Острове, в Загабенином переулке («Русск. Арх.» 1908 г., кн. III, стр. 434): в последние же годы жизни он проживал в доме своем на Михайловской, в Петербурге. Кн. Д. Д. Оболенский рассказывает: «Обеды Яковлев давал лукулловские. Был он оригинал большой руки и про него ходили различные курьезные рассказы, — как о его несметном богатстве, так и о причудах его. В молодости он вел очень крупную игру и был постоянным посетителем когда-то знаменитого Политковского, похитившего миллион из инвалидного капитала в начале 50-х годов. Пышные пиры и праздники, даваемые Политковским в Петербурге и Петергофе, приписывали деньгам Яковлева, которые тот будто спускал Политковскому; но оказалось, что это был продукт крупного хищения Политковского, который заведывал инвалидным капиталом». Оболенский рассказывает, что Яковлеву намекнули, что было бы хорошо, если бы он возместил растрату своего приятеля. «Думал, думал Яковлев, да и пожертвовал миллион», — за что и получил (1853 г.) орден Владимира 3-й степени и звание камергера, а в 1854 г. — чин статского советника (он числился состоящим по особым поручениям при Попечительном Совете заведений общественного призрения в Петербурге). Вскоре потом Яковлев «переселился в Париж, где удивлял парижан своими странностями, и почти 20 лет жил безвыездно в Париже, а вернулся в Россию к концу царствования Александра II» («Русск. Арх.» 1895 г., кн. I, стр. 367 — 368;. ср. «Русск. Стар.» 1875 г., т. XV, стр. 216, — опровержение Яковлева о пожертвовании им миллиона, — и 1890 г., т. LXVI, стр. 701). — Весною 1829 г. Яковлев был в Москве («Русск. Арх. 1901 г., кн. III, стр. 317), — и тогда-то Пушкин, вероятно, и заключил у него заем 6000 р., а вернее — проиграл их ему в карты. 8 (20) декабря 1829 г. Яковлев был уже в Париже, откуда писал Н. А. Муханову: «Благодарю за несколько слов о Пушкине. Если он не уехал в деревню на зиму, то кланяйтесь поэту-герою. Он чуть ли не должен получить отсюда небольшого приглашения анонимного. Дойдет ли до него? А не худо было бы ему потрудиться пожаловать, куда зовут. Помнит ли он прошедшее? Кто занял два опустевшие места на некотором большом диване в некотором переулке? Кто держит известные его предложения и внимает погребальному звуку, производимому его засученною рукою по ломберному столуХ» («Русск. Арх.» 1899, кн. II, стр. 356). Письмо это намекает, повидимому, на новые планы Пушкина о поездке заграницу, — быть может при помощи или при поддержке Яковлева. О последнем Пушкин упоминает в письмах к другому своему кредитору — О. М. Судиенке от 22 января 1830 г. (см. ниже, № 311) и от 15 января 1832 г.; сохранилось еще одно письмо поэта к Яковлеву — от 9 июля 1836 г., касающееся также долговых их отношений; об этом долге, повидимому, сохранилась заметка Пушкина в списке его кредиторов, а в делах Опеки над детьми Пушкина имеется расписка Яковлева от 17 мая 1837 г. в получении 6.000 р. от Опеки (см. Б. Л. Модзалевский, «Архив опеки над детьми и имуществом Пушкина в Музее А. А. Бахрушина» — «Пушк. и его соврем.», вып. XIII, стр. 103 и 104 — 105).

— Английское выражение «delicacy of gentleman» означает: «щекотливость, щепетильность, деликатность благородного человека».

301. Н. И. Гнедичу (стр. 69). Впервые напечатано в «Русской Старине» 1884 г., т. XLIV, стр. 352 (не полно); подлинник — в рукописи б. Румянцовского Музея, № 2382 [1829 — 1830 гг.], л. 28 об.

— Еще 23 февраля 1825 г. Пушкин писал Гнедичу:џ«Брат говорил мне о скором совершении Вашего Гомера. Это будет первый классический, Европейский подвиг в нашем Отечестве (чорт возьми это Отечество). Но отдохнув после Иллиады, что́ предпримете вы в полном цвете Гения, возмужав во храме Гомеровом, как Ахил в вертепе Кентавра? Я жду от вас Эпической Поэмы... Когда Ваш корабль, нагруженный сокровищами Греции, входит в пристань при ожиданьи толпы, — стыжусь вам говорить о моей мелочной лавке N 1-ый. Много у меня начато, ничего неконченэ» (см. выше, в т. I, письмо № 124 и объяснения стр. 405 — 406). Как видим, Пушкин намерен был воспользоваться уже раз употребленными им, почти за пять лет перед тем, выражениями о нагруженном сокровищами корабле и о мелочной лавке № 1 (ср. у В. Ф. Ходасевича: «Поэтическое хозяйство Пушкина», Лгр. 1924, стр. 98 — 101), но письмо, повидимому, осталось назаконченным, а вместо него он через некоторое время написал другое (см. ниже, письмо № 307).

— Многолетний труд Гнедича появился в свет в середине декабря 1829 г. под следующим заглавием:І«Илиада Гомера, переведенная Н. Гнедичем, Членом Императорской Российской Академии, Членом-Корреспондентом Императорской Академии Наук, Почетным членом Императорского Виленского Университета, Членом Обществ Любителей Словесности, С. Петербургского, Московского, Казанского и проч.», в 2 частях, отпечатанных в Типографии императорской Российской Академии, с приложением гравированной карты Поля Троянского. Пушкин получил экземпляр от самого Гнедича со следующею надписью «Александру Сергеевичу Пушкину в знак истинного уважения от Переводчика. 1829, Дек. 23. С.-П. бург». (Б. Л. Модзалевский, «Библиотека А. С. Пушкина», стр. 28 — 29, № 95). Последнею датою определяется и приблизительное время чернового Пушкинского письма.

—Ч«Вы требуете сочинений моих», — вероятно экземпляра вышедших в конце мая и в конце июня 1829 г. I и II частей «Стихотворений Александра Пушкина», отпечатанных и поступивших в продажу во время поездки Пушкина на Кавказ. Имя Гнедича значится, рядом с именем

Крылова, в списке лиц, которым поэт предполагал разослать, повидимому, именно свои «Стихотворения» (см. «Русск. Стар.» 1884 г., т. XLIV, стр. 351).

302. В редакцию «Литературной Газеты» (стр. 69). Впервые напечатано вс«Русской Старине» 1888 г., т. LVII, стр. 237, при чем указано, что первая фраза написана не Пушкина рукой, и в «Отчете имп. Публичной Библиотеки за 1898 год». С.-Пб. 1902, стр. 146, где обе фразы приписаны самому Пушкину; подлинник в Гос. Публичной Библиотеке, на первом (с жандармскою цифрою 57) — из восьми — листке с отрывками из «Путешествия Онегина», в виде приписки сбоку, на поле.

— Записка обращена, вероятно, к Оресту Михайловичу Сомову (его искусно и остроумно составленное на церковно-славянском языке письмо к Пушкину от 20 ноября 1829 г. см. в Акад. изд. Переписки, т. II, стрЪ 101 — 102), который с самого зарождения «Литературной Газеты» барона А. А. Дельвига явился его помощником и правою рукою в повседневной редакционной работе, так как к последней Дельвиг, по свойствам своей натуры, был мало способен. Пушкин также весьма энергично поддерживал журнальное предприятие своего ленивого друга и даровитого единомышленника. Так, еще 12 декабря 1829 г. О. М. Сомов, приглашая к сотрудничеству в «Газете» М. А. Максимовича, писал ему: «Пушкин, Баратынский и многие другие sommités littéraires будут сотрудниками; надеемся, что и кн. Вяземский не откажется. Жуковский обещается снабжать выписками из английских журналов и подчас собственными произведениями... Лангер будет у нас писать о художествах. Титов и Одоевский тоже нашего полку. Если вы дружны с Киреевским, то нельзя ли и его уговорить доставлять нам кое-что из своих трудовЅ» («Русск. Арх.» 1908 г., кн. III, стр. 260). Месяц спустя, 15 января 1830 г., вышеупомянутый И. В. Киреевский, гостивший у Жуковского в Петербурге перед отъездом своим заграницу, писал родным: «Пушкин был у нас вчера и сделал мне три короба комплиментов об моей статье. Жуковский читал ему детский журнал («Полночную Дичь»), и Пушкин смеялся на каждом слове, и всё ему понравилось. Он удивлялся, ахал и прыгал; просил Жуковского «Зиму» напечатать в «Литературной Газете», но Жуковский не дал. На «Литературную Газету» подпишитесь непременно, милый друг папенька: это будет газета достоинства европейского: большая часть статей в ней будет писана Пушкиным, который открыл средства в критике, в простом извещении о книге быть таким же необыкновенным, таким же поэтом, как в стихах. В его извещении об Исповеди Амстердамского Палача вы найдете, говорит Жуковский, и ум, и приличие, и поэзию вместе» (см. «Уткинский Сборник», т. I, М. 1904, стр. 51, из Сочинений И. В. Киреевского, т. I, М. 1861, стр. 26; «Русск. Арх.» 1906 г., кн. III, стр. 586). Заметку к вопросу об участии Пушкина в «Литературной Газете» см. в книге Б. В. Томашевского: «Пушкин. Современные проблемы историко-литературного изучения», Лгр. 1925, стр. 118 — 126.

— Посланный ПушкинымС«Отрывок из VIII главы Евгения Онегина», начиная со стиха: «Прекрасны вы, брега Тавриды» и кончая стихом: «Зарему я воображал», — был напечатан в № 1-м «Литературной Газеты» (процензурованном К. С. Сербиновичем 30 декабря 1829 г. и вышедшем в свет в среду, 1 января 1830 г.), — на стр. 2 — 3. Судя по тому, что автограф Пушкина оказался после его смерти в бумагах самого поэта и попал под жандармскую нумерацию, Сомов исполнил желание Пушкина и вернул ему его рукопись.

303. Князю П. А. Вяземскому (стр. 69). Впервые напечатано в т. IV Собрания Сочинений князя П. А. Вяземского (С.-Пб. 1880), Приложения, стр. II, в примечаниях к стихотворению Вяземского «К ним» (там же, стр. 74 — 75). Относится к концу 1829 г., так как стихотворение, посланное из Москвы в Петербург на критику Пушкина, было затем переслано еще и Боратынскому, который, возвращая стихи Вяземскому, писал: «Посылаю вам вашу пьесу «К ним», перемеченную Пушкиным. Признаюсь, что и я согласен с его замечаниями», а в другом письме говорил, что «с нетерпением ждет мнения Вяземского о замечаниях Пушкина на стихи его «К ним» («Старина и Новизна», кн. V, стр. 49); пьеса появилась в «Литературной Газете» в то время, когда редактор ее, Дельвиг, был в Москве (см. ниже, письмо № 312), а именно в № 5, от 21 января 1830 г., разрешенном цензурою 20 января.

Объяснения к этой записке см. ниже, стр. 377 — 378, в комментариях к письму № 312. Ср. еще в рецензии Н. О. Лернера на сборник М. А. Цявловского: «Письма Пушкина и к Пушкину», М. 1925, — в «Вечерней Красной Газете» от 8 января 1926 г., № 7.

304. Неизвестной (стр. 70). Впервые напечатано в Акад. изд. Переписки, т. II, стр. 103: подлинник — в Пушкинском Доме Академии Наук, в собрании К. Р.; писано на четвертушке почтовой бумаги; на предъидущей странице, на коей жандармская цифра 40, в обратном направлении, сверху вниз, находится черновой набросок строф «Кружусь ли, я в толпе мятежной», переходящих на вторую страницу (где записка), а с другого конца — «Хотя бесчувственному телу равно повсюду истлевать...», с датой: 26 дек. 1829. С. П. Б. 3 часа 5 м.» и сбоку, карандашом, строфа: «Брожу ли я вдоль улиц шумных»...

Перевод: «Напишите Ольге без всякого злопамятства. Она вас очень любит, и ее утешит ваше воспоминание».

Записка, может быть, обращена к А. П. Керн, с которою сестра поэта, Ольга Сергеевна Павлищева, была в дружеских отношениях, а, может быть, к баронессе С. М. Дельвиг. Лето и осень 1829 г. Павлищева провелЬ в Ораниенбауме, будучи довольно серьезно больна (см. Л. Н. Павлищев, «Из семейной хроники. Воспоминания об А. С. Пушкине», М. 1890, стр. 137 и сл.).

305. Графине Е. Ф. Тизенгаузен (стр. 70). Впервые напечатано в изданном Пушкинским Домом сборнике Писем Пушкина к Е. М. Хитрово, Лгр. 1927, стр. 4. Подлинник в Пушкинском Доме; он писан на листе почтогой бумаги обыкновенного формата, без водяных знаков; сложено конвертом и запечатано сетчатою печатью. Письмо разорвано пополам, так что стихотворение отделено от остального текста, а затем склеено.

Перевод французского текста: «Само собою разумеется, графиня, что Вы будете настоящим Циклопом. Примите эту плоскость, как доказательство моей полной покорности Вашим приказаниям. Если бы у меня было сто голов и сто сердец, они все были бы к Вашим услугам. — Примите уверение в совершенном моем почтении. — Пушкин. 1 января».

На обороте: «Графине Тизенгаузен».

— Графиня Екатерина Федоровна Тизенгаузен (род. 1803, ум. 26 апреля 1888 г.) — старшая дочь Елизаветы Михайловны Хитрово (см. выше, № 247 и др.) от ее первого брака с флигель-адъютантом графом Фердйнандом (Федором Ивановичем) Тизенгаузеном, смертельно раненым под Аустерлицем. Пожалованная во фрейлины, как внучка генерал-фельдмаршала Голенищева-Кутузова-Смоленского, десятилетнею девочкою (27 февраля 1813 г.), она начала действительную придворную службу, конечно, гораздо позже, уже при императрице Александре Федоровне, и к концу царствования Николая I пользовалась, по словам Баварского посланника графа Оттона де-Брэ, ее особым расположением и доверием и, как всегдашняя спутница императрицы и ее доверенное лицо, занимала при дворе исключительное положение («Русск Стар.» 1902 г., № 1, стр. 136 — 137). Однако, до этого, по словам Н. В. Измайлова, «и в юности — за границей, и позднее — в России, гр. Тизенгаузен в своей семье стояла всегда на втором плане, заслоняемая, видимо, общественным значением матери и блистательною красотою младшей сестры, графини Фикельмон. К тому же, в 1830-х годах она, в качестве фрейлины императрицы Александры Федоровны, жила большею частью во дворце и следовала за императрицей в ее путешествиях. Этим определяется круг, в котором она вращалась, — замкнутый, интимно-придворный, несравненно более узкий, чем круг ее матери и сестры. Ее имя мелькает постоянно в мемуарах, касающихся придворного быта в эпоху Николая Павловича, и в переписке ближайших придворных чинов императора... В пользу ее говорил бы рассказ гр. В. А. Соллогуба («Воспоминания», С.-Пб. 1887, стр. 134) о том, как, по его просьбе, графиня Тизенгаузен, через посредство императрицы, выхлопотала заграничный паспорт для А. И. Герцена, — но он, повидимому, является только легендой. Очень резкий отзыв о ней, как о деятельнице благотворительных обществ 1840 — 1850-х годов и как о человеке вообще, дают «Записки» В. И. Инсарского. Сохранившиеся в ее бумагах письма к ней Александры Федоровны, — ее личного, близкого друга, — показывают, что не всё в жизни гр. Тизенгаузен было спокойно и ясно» (Письма Пушкина к Е. М. Хитрово, Лгр. 1927, стр. 41). Впоследствии гр. Тизенгаузен была пожалована в камер-фрейлины и была кавалерственною дамою ордена св. Екатерины меньшего креста. С Пушкиным у нее не было сколько-нибудь близких отношений, которые, повидимому, не выходили за пределы светского знакомства и встреч в салонах Е. М. Хитрово, гр. Д. Ф. Фикельмонт и других.

— Начинающее письмо Пушкина стихотворение «Циклоп» написано им по просьбе гр. Е. Ф. Тизенгаузен для произнесения на костюмированном балу, происходившем 4 января 1830 г. в Аничковом дворце и данном как бы «нечаянно» великою княгинею Еленою Павловною императрице Александре Федоровне: все великосветские участники бала были одеты в костюмы богов и богинь Олимпа, при чем каждый обращал к императорской чете, сидевшей отдельно, особое стихотворение, для данного случая написанное. Графиня Е. Ф. Тизенгаузен была в костюме Циклопа. Военный атташе Французского посольства барон Поль де-Бургуэн, участник бала-маскарада и автор некоторых стихотворений, говорит, что маскированные были одеты — одни в пышные и изящнейшие одеяния, другие — переодеты смехотворным образом: «Русские и французские стихи были прочтены или пропеты этими аллегорическими лицами. Особенные одобрения заслужили переодевания молодых дам, выбранных нарочно для того, чтоб представлять привлекательную противоположность с теми божествами, чьи военные доспехи или грозные атрибуты они носили. Так, красавица графиня Строганова явилась в пурпуровой тунике, в золотой кирасе и в пернатом шлеме бога Марса. Точно так же прелестная графиня София Апраксина, замечательная тонкостью и правильностью черт лица, вышла на середину зала, одетая Геркулесом; она имела на себе шкуру Немейского льва и держала огромную палицу, поразившую Лернейскую гидру. Остановясь перед императорскою фамилией, графиня прочитала стихотворение, в котором Геркулес просил поручить ему одному работу, предпринятую тогда по приказанию государя, — именно обделать и принести в Петербург Александрийскую колонну, названную так в честь императора Александра I. Этот памятник должен был быть вытесан в скалистых горах Финляндии из одной глыбы розовато-серого гранита. Монолит, по своим размерам, был совершенно равен нашей колонне на Вандомской площади. Таков был камешек, который, по выражению этого Геркулеса, недовольного, как он говорил, своими двенадцатью подвигами, должен был быть поставлен им одним на Дворцовой площади» (там же, стр. 44 — 45). — Пушкин на балу этом не был (см. там же, стр. 46).

306. Е. М. Хитрово (стр. 70). Впервые напечатано в изданном Пушкинским Домом сборнике Писем Пушкина к Е. М. Хитрово (Лгр. 1927, стр. 5); подлинник — в Пушкинском Доме; он писан на листе почтовой бумаги большого формата, без водяных знаков, сложен конвертом и запечатан облаткой; дата определяется содержанием письма.

Перевод: «Вы должны счесть меня за очень неблагодарного, за большого негодяя, но заклинаю Вас, не судите по видимости. Мне невозможно сегодня предоставить себя в ваше распоряжение, хотя, не говоря уже о счастии быть у вас, одного любопытства было бы достаточно, чтобы привлечь меня к вам. Стихи христианина, русского епископа, в ответ на скептические куплеты! Да ведь это в самом деле находка! А. П.»

На обороте: «Госпоже Хитровой».

— Под «стихами христианина, русского епископа, в ответ на скептические куплеты», — Пушкин разумеет известный ответ знаменитого митрополита Филарета (Дроздова) на стансы Пушкина: «Дар напрасный, дар случайный», написанные 26 мая 1828 г., но появившиеся в печати лишь в «Северных Цветах на 1830 г.» (стр. 98); альманах вышел в свет в последних числах декабря 1829 г., — и Филарет прочел их, по одному указанию — у Е. М. Хитрово («Остафьевский Архив», т. III, стр. 192 — 193), а по другому — у себя дома, куда Хитрово привезла их. Ответ Филарета лишь в 1840 г., в искаженной редакции, появился в журн. «Маяк» (кн. 10, в статье С. Бурачка), а в 1848 г. — в журн. «Звездочка» (№ 10, стр. 16) и представлял собою, собственно, пародию на стихи Пушкина, из которых взяты были и построение, и отдельные стихи и рифмы:

Не напрасно, не случайно
Жизнь от бога мне дана,
Не без воли бога тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум, —
И созиждется тобою
Сердце чисто, светел ум.

Прослушать эти стихи Филарета и звала Пушкина Е. М. Хитрово.т«Если», говорит Н. В. Измайлов: «чтение их не состоялось в тот вечер, о котором говорится в письме, то, во всяком случае, Пушкин узнал их вскоре и сейчас же написал ответ, помеченный «19 января 1830. С.-Петербург», который он, под заглавием «Станцы» («В часы забав иль праздной скуки, Бывало, лире я моей»...), поспешил напечатать вТ«Литературной Газете» (1830, т. I, № 12, от 25 февраля, стр. 94). Такая, несвойственная Пушкину поспешность может быть объяснена только тем, что поэт был живо задет «христианскими стихами», сурово осудившими его «скептические куплеты». Сопоставление дат — выхода «Северных Цветов» и написания «Станцов» Пушкина — дает основание довольно точно датировать его записку к Е. М. Хитрово... Митрополит Филарет, возражая Пушкину, воспользовался целиком его же стихами, взяв их построение, их рифмы, некоторые стихи повторяя целиком, а другие лишь слегка переделав. Несправедливость осуждения по существу и примитивно-пародическая форма стихов митрополита должны были раздражить Пушкина, очень чувствительного к личным, выходящим за пределы литературной критики нападениям. По крайней мере князь П. А. Вяземский, в письме к А. И. Тургеневу от 25 апреля 1830 г., в таких словах определял отношение Пушкина к стихам митрополита и характер последних, вместе с тем, не без иронии, очерчивая отношение к обоим этим лицам со стороны Е. М. Хитрово: «Ты удивишься стихам Пушкина к Филарету [т.-е «Станцам»— «В часы забав»...]: он был задран стихами его преосвященства, который пародировал или, лучше сказать, палинодировал стихи П[ушкина] о жизни, которые нашел он у общей их приятельницы Елизы Хитровой, пылающей к одному христианскою, а к другому — языческою любовью» («Остафьевский Архив», т. III, стр. 192 — 193). Ответ Пушкина был, конечно, непонятен для непосвященных в обстоятельства дела, но и для знавших о выступлении митрополита он не мог не казаться странным: так мало стансы Пушкина соответствовали и тому лицу, к кому они были обращены, и настроению поэта, если рассматривать последнее в плане биографических его отношений с митрополитом (ср. интересные замечания об этом у В. Вересаева в статье: «Об автобиографичности Пушкина» — «Печать и Революция» 1925, книга V — VI, стр. 42 — 43)» («Письма Пушкина к Е. М. Хитрово», Лгр. 1927, стр. 48; ср. там же, стр. 189 — 190, о дальнейших попытках Хитрово сблизить Пушкина с митр. Филаретом.

307. Н. И. Гнедичу (стр. 71). Впервые напечатано в «Русской Старине» 1880 г., т. XXVIII, стр. 552; воспроизведение автографа — в издании Ефремова 1882 г., т. VII, в журн. «Всемирная Иллюстрация» 1887 г., т. XXXVII, № 941, стр. 92, в журн. «Новый Мир» 1899 г., № 10, стр. 205, и в др. изданиях; подлинник в Пушкинском Доме Академии Наук.

— Во 2 № «Литературной Газеты», от понедельника, 6 января 1830 г., на стр. 14 — 15, в отделе «Библиографии», Пушкин напечатал, без подписи, заметку «О выходе Илиады в переводе Гнедича» (нач.: «Наконец вышел в свет так давно и так нетерпеливо ожиданный перевод Илиады»...). Гнедич, прочтя эту заметку и догадываясь, кто ее автор, обратился к Пушкину со следующей запиской, не датированной, но написанной, вероятно, в самый же день выходаЧ«Газеты»: «Любезный Пушкин! Сердце мое полно; а я один; прими его излияние. Не знаю, кем написаны во 2-м номере Лит. Газеты несколько строк об Илиаде, но едва ли целое похвальное слово, в величину с Плиниево Траяну, так бы тронуло меня, как эти несколько строк! — Едва ли мне в жизни случится читать что-либо о моем труде, что было бы сказано так благородно и было бы мне так утешительно и сладко! Это лучше царских перстней. Обнимаю тебя. — Не ешь ли ты сегодня у Андрие пирога с бобом? Твой Н. Гнедичь».

— Andrieux — известный тогда и много позже Петербургский ресторан и гостиница, —между Гороховой и Морской улицами, в доме Клоссена («Архив братьев Тургеневых», вып. VI, стр. 30 — 31; ср. «Пушк. и его соврем.», вып. IV, стр. 122, 158), в котором, по словам А. Н. Вульфа (1829), «обедали все люди лучшего тону» («Пушк. и его соврем.», вып. XXI — XXII, стр. 52. Ср. выше, в письме № 235 и стр. 232). В то время, — в конце 1820-х — начале 1830-х годов, по словам А. О. Пржецлавского, «ресторационная часть в Петербурге была еще в детстве. В лучших Русских трактирах почти нельзя было обедать. Кроме дурного приготовления, постоянно дурного масла, там строго еще держались разделения кулинарных продуктов на допетровские категории. И так даже у пресловутого Палкина вы читали, например, следующую карту обеда: горячее — ботвинья и окрошка; холодное — бифштекс и бёв ламод; соус — раки; жаркое — всегда нечто вареное; пирожное — компот. Единственное спасение холостякам, не имеющим своей кухни, были французский table d’hôte y Андрие на углу Малой Морской и Гороховой, и так называемые pensions bourgeoises (хозяйские столы) у нескольких француженок и немок на главных улицах. Стол у Андрие был хорош, но довольно дорог, и при том общество было слишком смешанное, — и в нем неизбежный один или два фискала» («Русск. Арх.» 1872 г., ст. 1897).

— Напомним, что, по выходе «Иллиады», Пушкин одновременно написал два двустишия в гекзаметрах на это событие:

Слышу божественный звук умолкнувшей эллинской речи,
Старца великого тень чую смущенной душой — и

Крив был Гнедич поэт, пролагатель слепого Гомера, —
Боком одним с образцом схож и его перевод...

— О выходке «Галатеи» по поводу заметки Пушкина об «Илиаде», об его ответе и вызванных им цензурных сомнениях см. в статье Н. К. Замкова — «Пушк. и его соврем.», вып. XXIX — XXX, стр. 49 — 53. См. выше, в объяснениях к письму № 288, стр. 330.

— Через несколько дней Пушкин должен был встретиться с Гнедичем на вечеринке, устроенной Жуковским для гостившего тогда у него, перед отъездом заграницу, И. В. Киреевского: «Сегодня», пишет последний родителям 16 января 1830 г.: «Жуковский делает для меня вечер, зовет Крылова, Пушкина, Гнедича, Перовского (Погорельского), Плетнева, Титова, Кошелева и Одоевского» («Русск. Арх.» 1906 г., кн. III, стр. 587 и 588), но

Гнедич не пришел (там же, стр. 588); однако, уже 20 января Киреевский писал:А«Видел Гнедича, — и его перевод сделался мне еще противнее после знакомства с переводчиком» (там же, стр. 589).

308. А. Х. Бенкендорфу (стр. 71). Впервые напечатано вс«Русском Архиве» 1864 г., ст. 192 — 193 или 967 — 968 (изд. 2-е); подлинник (на бумаге без вод. зн.) — в Историческом Музее в Москве, куда поступил с Чертковскою библиотекою, которая приобрела его у Н. П. Грекова; черновое напечатано в «Русской Старине» 1894 г., т. XLIV, стр. 352 (одна фраза), и в Акад. изд. Переписки, т. II, стр. 107; подлинник — в рукоп. б. Румянцовского Музея, № 2382, л. 28.

Перевод: «Генерал! Явившись к Вашему Превосходительству и не имев счастья застать вас, беру на себя смелость, обратиться к вам с просьбою, которую Вы разрешили вам изложить. Пока я еще и не женат, и не зачислен на службу, я бы желал совершить путешествие — либо во Францию, либо в Италию. В случае же, если бы это не было мне разрешено, я бы просил милостивого дозволения посетить Китай вместе с посольством, которое туда вскоре отправляется. Осмелюсь ли еще вас обеспокоить? В мое отсутствие г. Жуковский хотел напечатать мою трагедию, но не получил на то формального разрешения. Так как я не имею состояния, то мне было бы стеснительно лишаться суммы тысяч в 15 рублей, которые может мне принести моя трагедия, и мне было бы грустно отказаться от обнародования сочинения, которое я долго обдумывал и которым наиболее доволен. Поручая себя вполне вашему благорасположению, остаюсь, генерал, Вашего Превосходительства нижайший и покорнейший слуга Александр Пушкин. 7 января 1830 г.».

Перевод чернового: «Явившись к Вашему Превосходительству и не имев счастия застать вас, беру на себя смелость [вас] обратить к вам просьбу, которую вы [в крайнем] мне любезно разрешили изложить вам. Пока я еще и не женат, и не зачислен на службу, а состояние моих дел мне позволяет его предпринять [путешествие], я бы хотел совершить путешествие, — либо во Францию, либо в Италию. [Если, однако, его величество не даст мне разрешения], а еслибы мне не было разрешено [посетить] поехать [поехать] в Европу, прошу милостиво разрешить мне посетить Китай вместе с посольством, которое [подготовляется туда] туда вскоре отправляется. — Осмелюсь ли, генерал, еще вас обеспокоить? В мое отсутствие, Г-н Ж. хотел напечатать мою трагедию о Г<одунове>, он на то не [получил] получил формального разрешения. Так как я не имею состояния, то мне было бы очень стеснительно [неприятно] лишиться суммы в [12] 15 тысяч рублей, которые [должны] может мне принести мое [сочинение] трагедия, и мне было бы тяжело отказаться от обнародования сочинения, которое я наиболее обдумывал и единственное, которым я доволен. Однако, если такова будет воля Гос., — я с [вел.] радостью [я готов принести ее как безмерную жертву]. Единственное доказательство. С радостью, которую я мог бы дать [в доказательство] моей [приверженности, преданности]. [Эта трагедия написана в духе самой чистой нравственности и монархизма], а что касается политических идей, — они вполне монархические».

— Бенкендорф на это письмо отвечал Пушкину лишь 17 января (по-французски же), что «его величество император не удостоил согласиться на его просьбу о разрешении отправиться за границу, полагая, что это очень расстроит его денежные дела и в то же время отвлечет от его занятий»; что же касается желания Пушкина сопровождать посольство наше в Китай, то оно также не может быть исполнено, так как все чиновники в него уже назначены и не могут быть переменены без уведомления о том Пекинского двора; о напечатании же «Бориса Годунова» Бенкендорф обещал в ближайшие дни дать окончательный ответ (Акад. изд. Переписки, т. II, стр. 110), который и последовал 21 января в виде просьбы «переменить еще некоторые слишком тривиальные места» в трагедии, для представления ее государю.

— В связь с просьбой разрешить поездку во Францию, Италию или Китай следует поставить известный «Элегический отрывок», набросанный

Пушкиным 23 декабря 1829 года и содержащий в себе намеки на мучившую поэта любовь к Гончаровой:

Поедем, я готов:  куда бы вы, друзья,
Куда б ни вздумали, готов за вами я
Повсюду следовать, надменной убегая:
К подножию ль стены далекого Китая,
В кипящий ли Париж, туда ли, наконец,
Где Тасса не поет уже ночной гребец,
Где древних городов под пеплом дремлют мощи,
Где кипарисные благоухают рощи. —
Повсюду я готов. Поедем... Но, друзья,
Скажите, в странствиях умрет ли страсть моя?
Забуду ль гордую, мучительную деву,
Или к ее ногам, ее младому гневу,
Как дань привычную, любовь я принесу?
...........................

«Интерес Пушкина к Китаю был не случайный», говорит Н. О. Лернер. «В его библиотеке сохранились книги о Китае, подаренные ему известным Иоакинфом Бичуриным, знатоком и поклонником китайской культуры (см. «Пушк. и его соврем.», вып. IX — X, №№ 267, 347; см. также №№ 139, 531, 591, 596, 756, 1426, 1491, стр. 362).⁶¹ В музее Калужской Архивной Комиссии И. Л. Щеглов П«Три дня в городе Калуге» — «Новое Время» 1900 г., № 8830; также «Подвижник слова», С.-Пб. 1909, стр. 36) видел список книг, которыми пользовался Пушкин во время своего пребывания у Гончаровых в Полотняном Заводе; в нем значатся две книги о Китае. «Богдыханы» названы им в числе своих «знакомцев давних, плодов мечты» в перечне поэтических видений, содержащемся в стих. «Осень». После этого можно поверить рассказу А. О. Смирновой («Записки», ч. I, стр. 45) о следующем разговоре с Пушкиным: «Я спросила его: неужели для его счастья необходимо видеть фарфоровую башню и великую стену? Что за идея смотреть китайских божков? Он уверил меня, что мечтает об этом с тех пор, как прочел «Китайского сироту», в котором нет ничего китайского; ему хотелось бы написать китайскую драму, чтобы досадить тени Вольтера». См. также заметку З.: «Действительно ли Пушкин интересовался Китаем?» («Новое Время» 1900 г., № 8832). Еще больше манила его, конечно, Европа и особенно Париж...» (Соч., ред. Венгерова, т. V, стр. XLII). Ср. выше, в письме № 208. — «Для полного счастья Пушкину недоставало только одного: он никогда не бывал за границей», — писал в некрологе поэта хорошо его знавший Леве-Веймарс (см. «Русск. Стар.» 1900 г., т. CI, янв., стр. 78). «В первой юности препятствием к его путешествию по Европе служил его пылкий образ мыслей, а впоследствии его не выпускали из России семейные обстоятельства. С каким страданием во взгляде упоминал он в разговоре о Лондоне и в особенности о Париже» и т. д. — О проекте Пушкина ехать в Сибирь, на границу Китая, вместе с бароном П. Л. Шиллингом-фон-Канштадтом, посланным туда и проведшим в различных пограничных с Китаем областях несколько лет, — см. выше, стр. 291 — 292, в объяснениях к письму № 273; о пребывании Шиллинга в Кяхте в августе 1830 г. см. «Литер. Газету» 1830 г., № 60, стр. 189 — 191.

— Г черновом наброске следует отметить некоторые отличия от белового письма в самом конце — в отзывах Пушкина о «Борисе Годунове», как о произведении, которое он наиболее других обдумывал, и единственное, которым он доволен, а также совершенно отброшенные в беловом письме слова о монархических воззрениях, которыми «Борис Годунов» проникнут.

309. М. Н. Загоскину (стр. 72). Впервые напечатано в «Москвитянине» 1853 г., № 1, стр. 37, в биографии Загоскина, написанной С. Т. Аксаковым; подлинник — в Гос. Публичной Библиотеке.

— Это — первое из трех писем Пушкина к Михаилу Николаевичу Загоскину (род. 14 июля 1789, ум. 23 июня 1852), известному писателю-драматургу, одному из первых наших исторических романистов, авторух«Юрия Милославского», «Рославлева» (cp. Пушкинского «Рославлева, отрывок из неизданных записок дамы»), «Аскольдовой могилы»; многие пиесы его для театра пользовались в свое время большим успехом и известностью. С 30 марта 1823 г. он служил в Конторе Дирекции Московского Театра членом по хозяйственной части. 30 апреля 1830 г. назначен был Управляющим этою Конторою, а в 1831 г. определен Директором Московских Театров и пожалован в камергеры. С 1842 г. и до смерти состоял Директором Московской Оружейной Палаты. «Еще до окончания комедии «Благородный театр», пишет С. Т. Аксаков, «овладела Загоскиным мысль написать русский исторический роман. Ему до смерти надоело, как он сам мне часто говаривал, «таскать кандалы условных, противоестественных законов, которые носит сочинитель, пишущий комедию, да еще шестистопными стихами с проклятыми рифмами»... Роман казался ему «открытым полем, где могло свободно разгуляться воображение писателя...». Обдумав содержание, выбрав эпоху и прочтя добросовестно всё, к ней относящееся, с необыкновенным одушевлением принялся он писать, — и в 1829 году напечатал «Юрия Милославского, или Русские в 1612 году», в 3-х томах. «Появление этого романа составляет эпоху в жизни Загоскина, в литературном и общественном, отношении. Восхищение было общее, единодушное: немного находилось людей, которые его не вполне разделяли. Публика обеих столиц и вслед за нею или почти вместе с нею публика провинциальная пришли в совершенный восторг... Все обрадовались «Юрию Милославскому», как общественному, приятному событию, все обратились к Загоскину: знакомые и незнакомые, знать, власти, дворянство и купечество, ученые и литераторы — обратились со всеми знаками уважения, с восторженными похвалами; все, кто жили или приезжали в Москву, ехали к Загоскину; кто был в отсутствии, писали к нему. Всякий день получал он новые письма, лестные для авторского самолюбия». Как образчики, Аксаков приводит далее письма Жуковского и Пушкина, упоминает о письмах Дмитриева, князя Шаховского, Гнедича, Оленина и приводит из письма Шаховского интересное описание литературного обеда у гр. Ѳ. П. Толстого [художника-медальера], которое показывает впечатление, произведенное «Юрием Милославским» при первом его появлении в печати: «Я уже совсем оделся, чтобы ехать на свидание с нашими первоклассными писателями, как вдруг принесли мне твой роман; я ему обрадовался и повез с собою мою радость к графу Толстому. Но там меня ею уже встретили. Первое действующее лицо авторского обеда, явившееся на сцену, был Пушкин, — и тотчас же заговорил о тебе. Пушкин восхищался отрывками твоего романа, которые он читал в журнале; входит Крылов из дворца: расспросы о тебе и улыбательные одобрения твоему роману; входит Гнедич: в восхищении от прекрасного твоего романа; наконец является Жуковский и, сказав два слова, объявляет, что не спал вчера всю ночь — от чего же? Всё таки от твоего романа, который он получил, развернул, хотел прочесть кое-что и, не сходя с места и не ложась спать, не мог не прочесть всех трех томов»... («Собрание сочинений С. Т. Аксакова», под ред. А. Г. Горнфельда, т. IV, С.-Пб. 1910; ср. изд. «Просвещения», стр. 104 — 108). В письме своем к Загоскину от 12 января 1830 г., сам Жуковский писал автору «Юрия Милославского»: «Вот что со мной случилось: получив вашу книгу, я раскрыл ее с некоторою к ней недоверчивостью, с тем только, чтобы заглянуть в некоторые страницы, получить какое-нибудь понятие о слоге вообще; но с первой страницы перешел я на вторую, вторая заманила меня на третью, — и вышло, наконец, что я все три томика прочитал в один присест, не покидая книги до поздней ночи. Это для меня решительное доказательство достоинства вашего романа» (там же, стр. 106 и сборн. Н. В. Сушкова «Раут», кн. 3, М. 1854, стр. 301 — 304; благодарственный ответ Загоскина — в «Русск. Стар.» 1903 г., август, стр. 450 — 452; ср. рассказ Ю. Венелина со слов князя А. А. Шаховского — у Н. Барсукова, «Жизнь и труды М. П. Погодина», кн. III, стр. 117; письмо А. Н. Оленина, о том же, от 3 января 1830 г. — в «Русск. Стар.» 1902 г., т. CXI, июль, стр. 82 — 84; письмо А. Н. Муравьева — там же, сент., стр. 619). С другой стороны, Погодин писал С. П. Шевыреву 27 января 1830 г.: «Роман Загоскина имел блистательный успех, и издание разошлось в месяц. Даже наши корифеи восхищаются им; но я не верю. Это ряд сцен, из которых иные очень хороши, и только. Много изобретения, но мало искусства. Ничего полного, отделанного, совершенного» («Русск. Арх.» 1882 г., кн. III, стр. 130). О восторге Пушкина от «Юрия Милославского» рассказывает и недостоверный свидетель — Л. Н. Павлищев в своих Воспоминаниях: «Из Семейной хроники», М. 1890, стр. 196 — 197; ср. также в письме Пушкина к князю Вяземскому № 312. — «Юрий Милославский» был очень популярен, — не даром Хлестаков хвастался, что он его автор; за первым изданием романа, 1829 г., последовали издания 1830 (2-е и 3-е), 1832, 1838, 1841, 1846 и т. д., переводы на немецкий, французский (о нем Пушкин упоминает в своем отрывке «Рославлев»), польский, датский, английский, финский языки. О романе Загоскина см. еще в книге И. И. Замотина: «Романтизм двадцатых годов XIX стол. в Русской литературе», т. II, изд. 2-е, С.-Пб. 1913 г., стр. 290 —313.

— Статьи Алексея Алексеевича Перовского, писавшего под псевдонимом Погорельского и сотрудничавшего в «Литературной Газете» 1830 г. (см: о нем выше, в т. I, в объяснениях к письму № 135, стр. 420 — 421), о «Юрии Милославском» не появлялось; вместо него такую статью написал сам Пушкин («Литературная Газета» 1830 г., № 5, от 21 января, отдел Библиографии, стр. 37 — 38), сделав в ней несколько частных замечаний и подтвердив «блистательный, вполне заслуженный успех» романа Загоскина. — О намерении Пушкина поручить отзыв о «Юрии Милославском» Погорельскому писал Загоскину и Ф. Ф. Вигель. Передавая об обеде у Д. В. Дашкова, на котором, кроме В. П. Титова, его и Жуковского, было еще несколько человек, и сообщая отзыв последнего и поручение сказать Загоскину, что роман его «он не прочел, а пожрал», — Вигель рассказывает: «Другой наш поэт, не совсем безызвестный, Пушкин, в восторге от вас. Я исполнил ваше поручение и послал ему назначенный экземпляр, но он уже прежде читал. Третьего дня приносил прилагаемое у сего письмо, но я был болен и не мог его видеть и принять. Говорят, что Алексей Перовский-Погорольский хочет одною журнальною статьею венчать своего соперника, а Пушкин говорит, что если он не отдаст всей справедливости, и похвалы его будут слабы, то он берется за перо — и накатает всё, что чувствовал при чтении вашего творения» (А. О. Круглый, «М. Н. Загоскин. Биографический очерк», С.-Пб. 1889, стр. 70).

— Загоскин благодарил Пушкина за его письмо и писал ему: «...Не нужно, кажется, уверять вас, что я с сердечною благодарностию и величайшим удовольствием прочел обязательное письмо ваше. — Вам грешно — и даже смешно бы было принять за комплимент, если я вам скажу: что, читая ваши похвалы моему роману, я несколько минут был причастен тяжкому греху — гордосуи... Мне очень приятно, что Г. Погорельский хочет написать рецензию на мой роман; но признаюсь был бы еще довольнее, если бы этот разбор вам не понравился и вы бы сделали то, о чем мне намекнул в своем письме Филипп Филиппович Вигель...». В приписке Загоскин прибавлял: «Сей час прочел рецензию на меня в Северной Пчеле — может быть Булгарин и прав — да не хорошо кричать: «пожалуйте к нам, господа! — милости просим! наш товар лучше!» (Акад. изд. Переписки, т. II, стр. 108 — 109). Булгарин впоследствии, 29 октября 1843 г., писал Загоскину, что автором ругательного отзыва о его романе в «Северной Пчеле» был не он, а его сотрудник А. Н. Очкин («Русск. Стар.» 1902 г., т. CXI, сентябрь, стр. 632 — 633). За Загоскина вступился Воейков и в своем «Славянине» нещадно обругал Булгарина и всех его сотрудников.

Николай I, которому «Юрий Милославский» очень понравился, приказал Бенкендорфу объявить воюющим сторонам, чтобы они прекратили бой. Несмотря на это, Булгарин напечатал в «Северной Пчеле» (№ 13) отповедь Воейкову. Вследствие этого Булгарин, Греч и Воейков были 30 января 1830 г. посажены на гауптвахту («Русск. Стар.» 1871 г., т. IV, стр. 502 — 506; ср. «Русск. Арх.» 1882 г., кн. III, стр. 132, 133, 134).

Сноски

⁶¹ В начале 1830 г. о. Иоакинф как раз ехал в Китай и мог соблазнять Пушкина на путешествие с собою (см. «Русск. Арх.» 1882 г., кн. III, стр. 139). Ср. «Лит. Газ.» 1830 г., № 1, стр. 5 — 6, и № 28, стр. 226. Б. M.