Запись о смерти А. Ризнич и пяти повешенных декабристах 24—25 июля 1826 г

Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты. — 1935.
Мелкие записи, заметки, пометы, подсчеты.

36.

Усл. о см. 25
У о с. Р.П.М.К.Б: 24.

Примечания

<Услышал о смерти Ризнич 25 июля 1826 г.>

<Услышал о смерти Рылеева, Пестеля, Муравьева, Каховского, Бестужева 24 июля 1826 г.>

Запись под беловым текстом стихотворения «Под небом голубым страны своей родной», над которым написано: «29 июля 1826». Стихотворение переписано на листке в 4 д. л. сильно выцветшими чернилами. На обороте листка — перечень произведений (см. стр. 276). Листок этот, использованный Анненковым в А I, был увезен им в свое имение, где и оставался похороненным до 1897 г., когда был найден в сарае в числе других рукописей Пушкина членом Симбирской архивной комиссии Д. Сапожниковым. Теперь листок хранится в ЛБ (№ 3266).

Впервые запись напечатал Анненков в А I, прочитав пятую букву во второй строке какі«И» и сопроводив запись таким комментарием: «В обеих строчках первые слова мы читаем: «услышал о смерти», но буквы Р.И.М.К.Б. и цифры остаются тайной, которую объяснить теперь с достоверностью весьма затруднительно» (стр. 195—196).

К словам этим Анненков сделал примечание, в котором указал, что в альманахе «Северная Лира» на 1827 г., изд. Раича и Ознобишина, имеется стихотворение В. Туманского «На кончину Р... Сонет. Посвящ. А. С. Пушкину». Примечание это было ключом для разгадки и содержания элегии и первой пометы под ней. Ключом этим воспользовался К. П. Зеленецкий, дешифровавший — правда, из-за цензурных соображений весьма неявственно — и вторую помету. В статье своей «Г-жа Ризнич и Пушкин», воспроизведя пометы в таком виде: «Усл... о см. 25. У. о с. Р.И. (не П. ли?)¹ М.К.Б.: 24», Зеленецкий писал: «Первая строка этой приписки относится, по мнению нашему, к г-же Ризнич, и вот как объясняем мы все эти загадочные буквы. За несколько дней до 29 июля (1826), когда написано было стихотворение, Пушкин мог узнать о смерти нескольких из своих старых петербургских знакомых, последовавшей около того времени. На другой день, 25 июля, дошло до него известие о смерти г-жи Ризнич, этой былой подруги его сердца. Поэт жил тогда уединенно в Михайловском, и при всех этих известиях, конечно, впал в глубокое и сначала мрачное раздумье. Но мрак этого раздумья рассеялся через несколько дней, и из него возникло это светлое создание, эта чудная элегия «Под небом голубым страны своей родной», о которой П. В. Анненков столь справедливо заметил, что в ней искренно сочетались истина сердца с поэзией. Написав элегию 29 июля, поэт приписал внизу ее дни, когда получил эти роковые известия: У<слышал> о см<ерти той, в память коей написал стихи> 25. У. о с. Р.И. (П?) М.К.Б. — 24» («Русский Вестник» 1856, № 11 (июнь), кн. 1, и в книге В. А. Яковлева «Отзывы о Пушкине с юга России», Одесса, 1887, стр. 144).

Казалось бы, последующим редакторам и биографам Пушкина оставалось только принять это совершенно правильное истолкование Пушкинских помет; на самом же деле в дальнейшем вопрос о них был осложнен и запутан до чрезвычайности. П. А. Ефремов, ни словом не упомянув статьи Зеленецкого, в Е¹ (II, 415) и в Е² (II, 398)² полностью повторил его истолкование, только раскрыв фамилии декабристов (в 1880-х годах это уже можно было сделать!): Рылеева, Пестеля, Муравьева, Каховского и Бестужева. Это чтение фамилий и истолкованиЭ второй даты как «24 июля 1826 года» были приняты всеми редакторами. Что же касается первой даты, то ее понимали двояко: и как «1825 год», и как «25 июля 1826 г.». П. О. Морозов, не раскрывавший пометы в М¹ (I, 2), раскрывавший ее в М² (II, 393) и в В (II, 577) как «25 июля», не указывая при этом года (причем в М¹ и М² относя стихотворение к 1826 г., а в В — к 1825 г.), в Ак (IV, 74, прим.) раскрывает уже как «1825». Д. Сапожников в своей статье о найденных им в имении Анненкова рукописях Пушкина, ссылаясь на М¹, раскрывает как «25 июля 1826 г.» (РА 1899, ’ 2, стр. 355, и в двук изданиях брошюры «Вновь найденные рукописи А. С. Пушкина», Симбирск, 1899, стр. 24, и «Ценная находка. Вновь найденные рукописи А. С. Пушкина», СПб. 1899, стр. 35).

П. Е. Щеголев в первой редакции своей статьи «Амалия Ризнич в поэзии Пушкина» доказывал, что помету нужно читать: «услышал о смерти Ризнич в 1825 году» (см. ВЕ 1904, I, 319), но во второй редакции статьи (ЩП¹, 215 и ЩП², 268) отказался от этого мнения и предлагал читать «25» как «25 июля», причем из контекста явствует, что год — 1826.

Поместив в Е⁴ элегию в числе стихотворений 1826 г., Ефремов в примечаниях к этому изданию (Е⁴ VIII, 262) отказался от этой датировки, считая теперь стихотворение написанным в 1825 г., а помету читая как «1825 год». С таким странным чтением согласился и Брюсов в Б I, 233.

Ошибочность такого толкования пометы доказана В  В. Вересаевым в его статье «К психологии Пушкинского творчества. В связи с вопросом о датировке элегии на смерть Амалии Ризнич» (в «Красной Нови» 1923, кн. 5; перепечатана в книге «В двух планах», изд. «Недра», 1929). Выводы, к каким пришел Вересаев, состоят в том, во-первых, что стихотворение написано в 1826 г., во-вторых, что дата над стихотворением: «29 июля 1826 г.» является заглавием стихотворения, отброшенным Пушкиным, как слишком интимное, при напечатании стихотворения, и, в третьих, что первую помету нужно читать: «Услышал о смерти 25 июля», причем исследователь с излишней осторожностью не решается утверждать, какого года это «25 июля» — 1825 или 1826. На основании аргументов, им же приводимых в статье, с неоспоримой убедительностью вытекает, что помета говорит о 1826 г.

Запись введена в КН V, 486.

Известие о казни 13 июля 1826 г. пятерых вождей декабристского движения тем более должно было поразить Пушкина, что со всеми ими поэт был лично знаком.

О знакомстве с КЩ Ф. Рылеевым (р. в 1795 г.) Пушкина до отъезда его из Петербурга в мае 1820 г. свидетельствуют письма поэта к А. А. Бестужеву за 1822—1825 гг. (см. П I, 31, 72, 111, 112—113, 114, 121, 123, 133 и 169). Так, например, 21 июня 1822 г. Пушкин писал: «С живейшим удовольствием увидел я в письме вашем несколько строк К. Ф. Рылеева, они порука мне в его дружестве и воспоминании». Об этом же говорит и портрет Рылеева, нарисованный Пушкиным (см. «Литературная Газета» 1929, № 7, от 3 июня, где воспроизведен портрет, правда, в таком виде, что дает самое отдаленное представление о подлиннике).

С П. И. Пестелем (р. в 1793 г.) Пушкин встречался в апреле-мае 1821 г. в г. Кишиневе. Запись в дневнике о первой, вероятно, встрече Пушкин заключает словами: «Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю». Существует портрет П. И. Пестеля в профиль, нарисованный Пушкиным и воспроизведенный там же и так же, как и портрет Рылеева.

О знакомстве Пушкина с М. П. Бестужевым-Рюминым (р. в 1803 г.) и С. И. Муравьевым-Апостолом (р. в 1796 г.) узнаем из показания первого, которое он дал 5 апреля 1826 г. следственной комиссии.

«С Пушкиным, — писал Бестужев-Рюмин, — я несколько раз встречался в доме Алексея Николаевича Оленина в 1819 г., но тогда был еще я ребенком. Сергей Муравьев с тех пор, что оставил Петербург, Пушкина не видал» (Щеголев, «Император Николай I и Пушкин в 1826 году» в ПЩ¹, 234).

О том, что Пушкин был знаком с П. Г. Каховским (р. в 1797 г.), упоминается в письме Софьи Михайловны Салтыковой, впоследствии вышедшей замуж за друга Пушкина бар. А. А. Дельвига, к ее подруге Александре Николаевне Семеновой. Сообщая последней о приезде Каховского в имение Крашнево (Смоленской губ.), где гостила Салтыкова, она пишет 22 августа 1824 г.: «Русская литература составляет его отраду; у него редкостная память — я не могу сказать тебе, сколько стихов он мне продекламировал! и с каким изяществом, с каким чувством он их говорит. Пушкин и в особенности его «Кавказский пленник» нравятся ему невыразимо: он знает его лично и декламировал мне много стихов, которые не напечатаны, и которые тот сообщал только своим друзьям» (Б. Л. Модзалевский, «Роман декабриста Каховского», Л. 1926, стр. 52).