Пушкин — Собаньской К. А., 2 февраля 1830
Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977—1979.
Т. 10. Письма. — 1979.
297. К. А. СОБАНЬСКОЙ.
2 февраля 1830 г. В Петербурге.
(Черновое)
Vous vous jouez de mon impatience, vous somblez prendre plaisir à me désappointer, je ne vous verrai donc que demain — soit. Cependant je ne puis m’occuper que de vous.
Quoique vous voir et vous entendre soit pour moi le bonheur ¶’aime mieux vous écrire que vous parler. Il y a en vous une ironie, une malice qui aigrissent et découragent. Les sentiments deviennent pénibles et les paroles du coeur se tournent en pures plaisanteries en votre présence. Vous êtes le démon, c’est à dire celui qui doute et nie, comme le dit l’Ecriture.
Dernièrement, vous avez cruellement parlé du passé. Vous m’avez dit ce que je tâchais de ne pas croire — pendant 7 ans entiers. Pourquoi cela?
Le bonheur est si peu fait pour moi, que je ne ґ’ai pas reconnu quand il était devant moi. Ne m’en parlez donc plus, au nom du Christ. Le remords, si tant est que je l’eusse connu, le remords aurait eu sa volupté — un regret pareil ne laisse à l’âme que des pensées de rage, de blasphème.
CТère Ellénore, permettez-moi de vous donner ce nom qui me rappelle et les lectures brûlantes de mes jeunes années et le doux fantôme qui me séduisait alors, et votre propre existence si violente, si orageuse, si différente de ce qu’elle devait être. Chère Ellénore, vous le savez, j’ai subi toute votre puissance. C’est à vous que je dois d’avoir connu tout ce que l’ivresse de l’amour a de plus convulsif
et de plus douloureux comme tout ce qu’elle a de plus stupide. De tout cela il ne m’est resté qu’une faiblesse de convalescent un attachement bien doux, bien vrai, et qu’un peu de crainte qu’il m’est impossible de surmonter.
Si jamais vous lisez cela, je sais bien ce que vous penserez — que de maladresse — il est humilié du passé, voilà tout. Il mérite bien que je le joue encore. Il a toute la fatuité de Satan son maître. N’est-ce pas.
Cependant en prenant la plume je voulais vous demander quelque chose — je ne sais plus quoi — ha oui — c’est de l’amitié. Cette demande est bien vulgaire, bien... C’est comme un mendiant qui demanderait du pain — le fait est qu’il me faut votre intimité.
Et cependant vous êtes toujours aussi belle que le jour de la traversé ou bien celui du baptême, lorsque vos doigts me touchèrent le front. Cette impression me reste encore — froide, humide. C’est elle qui m’a rendu catholique. Mais vous allez vous faner; cette beauté va pencher tout à l’heure comme une avalanche. Votre âme restera debout quelque temps encore, au milieu de tant de charmes tombés — et puis elle s’en ira et peut-être jamais la mienne, sa timide esclave, ne la rencontrera dans l’infini de l’éternité.
Et bien, qu’est-ce qu’une âme? Ça n’a ni regard, ni mélodie — mélodie peut-être...
{См. перевод}
Переводы иноязычных текстов
Вы смеетесь над моим нетерпением, вам как будто доставляет удовольствие обманывать мои ожидания; итак, я увижу вас только завтра — пусть так. Между тем я могу думать только о вас.
Хотя видеть и слышать вас составляет для меня счастье, я предпочитаю не говорить, а писать вам. В вас есть ирония, лукавство, которые раздражают и повергают в отчаяние. Ощущения становятся мучительными, а искренние слова в вашем присутствии превращаются в пустые шутки. Вы — демон, то есть тот, кто сомневается и отрицает, как говорится в Писании.
В последний раз вы говорили о прошлом жестоко. Вы сказали мне то, чему я старался не верить — в течение целых 7 лет. Зачем?
Счастье так мало создано для меня, что я не признал его, когда оно было передо мною. Не говорите же мне больше о нем, ради Христа.— В угрызениях совести, если бы я мог испытать их,— в угрызениях совестЉ было бы какое-то наслаждение — а подобного рода сожаление вызывает в душе лишь яростные и богохульные мысли.
Дорогая Элленора, позвольте мне называть вас этим именем, напоминающим мне и жгучие чтения моих юных лет, и нежный призрак, прельщавший меня тогда, и ваше собственное существование, такое жестокое и бурное, такое отличное от того, каким оно должно было быть.— Дорогая Элленора, вы знаете, я испытал на себе всё ваше могущество. Вам обязан я тем, что познал всё, что есть самого судорожного и мучительного в любовном опьянении, и всё, что есть в нем самого ошеломляющего. От всего этого у меня осталась лишь слабость выздоравливающего, одна привязанность, очень нежная, очень искренняя,— и немного робости, которую я не могу побороть.
Я прекрасно знаю, что́ вы подумаете, если когда-нибудь это прочтете — как он неловок — он стыдится прошлого — вот в всё. Он заслуживает, чтобы я снова посмеялась над ним. Он полон самомнения, как его повелитель — сатана. Не правда ли?
Однако, взявшись за перо, я хотел о чем-то просить вас — уж не помню о чем — ах, да — о дружбе. Эта просьба очень банальная, очень... Это как если бы нищий попросил хлеба — но дело в том, что мне необходима ваша близость.
А вы, между тем, по-прежнему прекрасны, так же, как и в день переправы или же на крестинах, когда ваши пальцы коснулись моего лба. Это прикосновение я чувствую до сих пор — прохладное, влажное. Оно обратило меня в католика.— Но вы увянете; эта красота когда-нибудь покатится вниз, как лавина. Ваша душа некоторое время еще продержится среди стольких опавших прелестей — а затем исчезнет, и никогда, быть может, моя душа, ее боязливая рабыня, не встретит ее в беспредельной вечности.
Но что такое душа? У нее нет ни взора, ни мелодии — мелодия быть может... (Франц.)