Раевский-сын — Пушкину А. С., 10 мая 1825
Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 17 т. Том 13 (Переписка 1815-1827). — 1937.
169. Н. Н. Раевский-сын — Пушкину.
10 мая 1825 г. Белогородка или Белая Церковь.
B.1 le 10 de Mai.
Pardon, mon cher ami, si j'ai pas…é tant de temps sans vous écrire; mais les occupations de service, le manque de temps et de société qui puisse tirer mon esprit de son engourdissement m'ont empêché d'écrire une seule lettre depuis six mois. C'est pour vous le premier que je romps le silence. — Merci pour votre plan de tragédie. Que pourrais-je vous en dire? Ce n'est pas les conceptions brillantes qui vous manquent; mais la patience [de] dans l'exécution. Il vous sera donc donné d'ouvrir encore la carrière d'un théâtre national. — Quant à la patience, j'aurais voulu vous voir consulter les sources où Karamsine a puisé, aulieu de vous en tenir à son seul récit. N'oubliez pas que Schiller fit un cours d'astrologie avant d'écrire son Wallenstein. Je vous avoue ne pas trop comprendre pourquoi vous voulez n'employer que les vers blancs dans votre tragédie. Moi, je [concevrais] croirais au contraire que ce serait bien le cas de faire usage de toutes les richesses de nos nombreux rhythmes. Bien entendu en ne cherchant pas à les combiner ensemble, comme le Prince Chakovskoï, mais en ne vous restrégnant pas à suivre pour chaque scène, le rhythme adopté dans la première. — Que votre tragédie soit bonne ou mauvaise j'y prévois d'avance [deux] d'importants résultats pour notre littérature; vous donnerez de la vie à notre héxamètre qui jusqu'à présent est si lourd, si inanimé; vous prêterez au dialogue un mouvement qui le fera ressembler à une conversation et non pas à des phrases de vocabulaire comme jusqu'à présent; vous achèverez de populariser chez nous, ce langage simple et naturel que notre public est encore a ne pas comprendre, malgré les beaux modèles des Цыганы et des Разбойники. Vous achèverez de faire descendre la poésie de ses échasses. —
Le ›ère et la Mère de votre Comtesse Natalie de Kagoul sont ici depuis une semaine. Je leur ai lu en séance publique votre Онегин, ils en sont enchanté. Mais moi j'en ai fait une critique que j'ai gardé pour moi. Chakovskoï ne pourra pas en faire une [gran<de>] Octologie. — Votre fragment des Цыганы qui a paru dans la Полярная Звезда avec une suite que je ne connaissais pas, est peut-être le tableau le plus animé, du coloris le plus brillant que j'aye jamais lu dans aucune langue. Bravo, Bravissimo! Votre Кавказской Пленник qui n'est point un bon ouvrage a ouvert une carrière qui sera l'écueil de la médiocrité. — Je ne suis point un partisan de [po<ëmes>] longs poëmes; mais ces espèces de fragments démandent toute la richesse de la poésie; la forte conception d'un caractère et d'une situation. Войнаровски est un ouvrage en mosaïque composé de fragments de Byron et de Пушкин, rapportés ensemble sans beaucoup de réflexion. Je lui sais grâce pour la couleur locale. C'est un garçon d'esprit mais ce n'est point un poëte. Il y a plus de mérite dans les fragments de Наливайко. Il y a de la véritable sensibilité, de l'observation (j'allais dire de la connaissance du coeur humain), une intention heureuse et bien éxécutée, enfin un style pur et de la véritable poésie dans le Чернец, tant que Козлов
parle d'après lui même; mais pourquoi a-t-il pris pour cadre une parodie du Giaour et finit-il par une longue paraphrase d'un passage de Marmion. Il a imité, et parfois très heuresement, voire narré rapide et les tours de phrase de Жуковский. Il doit savoir l'Anglais et avoir étudié Colleridge. —
Excuséz, mon cher ami, l'ennyeux de ma lettre, je vous écris par devoir et non d'abondance de coeur; je suis trop engourdi pour cela. Je vois a tous moments les1 fautes de français et d'orthographe que je fais; sans avoir le courage de les corriger. Je n'écris pas par affaire d'amour propre; mais j'aurais voulu vous dire quelque chose de plus interressant. Imprimez donc plus vite vos Цыганы puisque vous ne voulez pas me les envoyer en manuscrit; écrivez moi de grace et faites mes compliments à votre frère que j'aime beaucoup, malgré que je n'ai fait que l'entrevoir. —
Je vous écrirai une autre fois plus en ordre sur votre tragédie.2
<см. перевод>
Сноски
1 Название местности сперва было написано полностью; затем, видимо допустив ошибку, Раевский стал менять его, и, так как получилось неразборчиво, сократил.
1 Переделано из mes
2 Приписано сбоку первой страницы.
Переводы иноязычных текстов
Стр. 172, строка 3 и сл.—стр. 173, строка 1 и сл.
Б. 10 мая.
Простите, дорогой друг, что я так долго не писал вам; но служебные обязанности, отсутствие досуга и общества, которое могло бы вывести мой ум из оцепенения, не дали мне возможности написать ни единогї письма за полгода. Для вас первого нарушаю я молчание. Спасибо за план вашей трагедии. Что сказать вам о нем? У вас блестящие замыслы, но вам нехватает терпения, чтобы осуществить их. Итак, вам будет суждено проложить дорогу и национальному театру. — Если же говорить о терпении, то я хотел бы, чтобы вы сами обратились к источникам, из которых черпал Карамзин, а не ограничивались только его пересказами. Не забывайте, что Шиллер изучил астрологию, перед тем как написать своего „Валленштейна“. Признаюсь, я не совсем понимаю, почему вы хотите писать свою трагедию только белым стихом. [Я полагал бы] Мне кажется, наоборот, что именно здесь было бы уместно применить всё богатство разнообразных наших размеров. Конечно, не перемешивая их между собой, как это делает князь Шаховской, но и не считая себя обязанным соблюдать во всех сценах размер, принятый в первой. — Хороша или плоха будет ваша трагедия, я заранее предвижу [два] огромное значение ее для нашей литературы; вы вдохнете жизнь в наш шестистопный стих, который до сих пор был столь тяжеловесным и мертвенным; вы наполните диалог движением, которое сделает его похожим на разговор, а не на фразы из словаря, как бывало до сих пор. Вы окончательно утвердите у нас тот простой и естественный язык, который наша публика еще плохо понимает, несмотря на такие превосходные образцы его, как „Цыганы“ и „Разбойники“. Вы окончательно сведете поэзию с ходуль. —
Родители вашей графини Наталии Кагульской здесь уже с неделю. Я читал им в присутствии гостей вашегоє„Онегина“; они от него в восторге. Но сам я раскритиковал его, хотя и оставил свои замечания при себе. Шаховскому не удастся смастерить из него [большую] Октологию. Отрывок из ваших „Цыган“, напечатанный в „Полярной
Звезде“ вместе с продолжением, которого я не знал, является, может быть, самой живой картиной, полной великолепнейшего колорита, какую я когда-либо встречал на каком бы то ни было языке. Браво, брависсимо! Ваш „Кавказский Пленник“, хоть его и нельзя назвать хорошим произведением, открыл дорогу, на которой споткнется посредственность. Я отнюдь не поклонник [поэм] длинных поэм; но отрывки такого рода требуют всего богатства поэзии, крепкой обрисовки характера и положения. „Войнаровский“ — произведение мозаическое, составленное из кусочков Байрона и Пушкина, склеенных вместе без большой затраты мысли. Я воздаю ему должное за местный колорит. Он неглупый малый, но отнюдь не поэт. В отрывках из Наливайко больше достоинств. Я нахожу подлинную чувствительность, наблюдательность (чуть было не сказал — знание человеческого сердца), удачный замысел, хорошо выполненный, наконец чистоту слога и истинную поэзию в „Чернеце“, покуда Козлов говорит от себя; но зачем он избрал рамкой пародию на „Гяура“, а кончил длинной парафразой одного места из „Мармион“? Он подражает, иной раз весьма удачно, вашей быстроте изложения и оборотам речи Жуковского. Должно быть, он знает английский язык и изучал Кольриджа. —
Простите, дорогой друг, скучный тон моего письма, я пишу вам по обязанности, а не от избытка сердечных чувств, для этого я слишком отупел. Я сам вижу также ошибки во французском языке и в орфографии, допущенные мною, но нет сил исправить их. Пишу не для того, чтобы порисоваться; но мне хотелось бы рассказать вам что-нибудь более интересное. Напечатайте же скорее ваших „Цыган“, раз уж вы не хотите прислать мне их в рукописи; ради бога, пишите мне и передайте мой привет вашему брату, которого я очень люблю, хоть видел его лишь мельком.
В следующий раз я напишу вам более обстоятельно по поводу вашей трагедии.
Примечания
H. H. Раевский-сын — Пушкину.
10 мая 1825 г. Белогородка или Белая Церковь.
Печатается по подлиннику, хранящемуся в ПД (ф. 244, оп. 2, № 70). По указанию Л. H. Майкова, подлинник находился в бумагах П. В. Анненкова; согласно помете, имеющейся в рукописи набора переписки Пушкина под ред. В. И. Саитова (ПД, т. I, стр. 339), ко времени издания переписки подлинник находился в архиве H. H. Раевского, принадлежавшем Петру Мих. Раевскому. Если Майков ошибся, и подлинник с самого начала был в архиве РаевскогоЗ возможно, что данное письмо, несмотря на высказываемое в нем Раевским нежелание переписывать его, было всё же послано им Пушкину в другом, переписанном виде, до нас не дошедшем.
Впервые опубликовано (с переводом на русский язык) Л. H. Майковым в статьес„Из сношений Пушкина с H. H. Раевским“ в книге „Историко-литературные очерки“, Спб., 1895, стр. 134—138; перепечатано в его же книге „Пушкин“, Спб., 1899, стр. 143—146.
Вошло в издание переписки Пушкина под ред. В. И. Саитова (т. I, 1906, стр. 211—213).