Вяземский и др. — Пушкину А. С., 14 и 15 июля 1831
Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 17 т. Том 14 (Переписка 1828-1831). — 1941.
629. П. А. Вяземский и А. И. Тургенев — Пушкину.
14 и 15 июля 1831 г. Остафьево.
<П. А. Вяземский:>
Остафьево. 14-го июля 1831.
Ты так стал акуратен в переписке своей, что по неволе подозреваю тебя в боязни холеры: ты не хочешь умереть с долгами на совести. Вот и холера к чему-нибудь пригодилась. Нет, батюшка государь мой АлександА Сергеевич, ста рублей не придам Вам за мебли: сказать по совести, довольно будет с Вас и того, что я ни гроша не беру за прокат и что можете пользоваться ими до приезда моего. Пожалуй, придам еще и проценты, которые с Вас не возьму за деньги мною отданные Вам заимообразно. Вот видите, и я готовлюсь на всякий случай предать душу богу и холере и очищаю себя богоугодными делами. Очень [желаю з<а>] жалею за тебя, что Жуковского не будет в Царском Селе. Пожалуй, давай готовить альманах: дорожная котомка нашего маленького Гримма-пилигрима у меня в руках. Пили Гримма, да и полно! Страниц дватцать или тритцать напилим славных. Я изготовлю литтературный отчет о примечательнейших произведениях нашего книжного урожая и так и быть по поводу сему прочту и Росславлева, которого еще не читал и потому не бранил и не браню. Между тем ты собирай стихи свои и других. Напишем к Баратынскому, который удрал в Казань с Энгельгардтовским семейством. Дай повесть, одну из повестей своих; закажи другого Бетговена Одоевскому, поставим на ноги Киреевского, запоем иже-херувимы пред кликушею-Жуковским и чорт что-нибудь из него выломает. Войдешь ли в переговоры с Сомовым и будешь ли требовать его интервенции, или нон-интервенции? Только не откладывай дела в длинный ящик и приступим к работе. Составим и некрологический список за нынешний год. Матушка холера поможет и сохрани нас боже попасть самим в этот список. Между тем ты и Баратынский заготовьте статью о Дельвиге. Разговор о Годунове, сказывают, Филимонова: он Филимонами и пахнет.
Мой друг! не хочешь ли лимонов?
Тьфу, что за гадость Филимонов!
Мой Фон-Визин еще не в ценсуре. На досуге хочу его пересмотреть и выправить. Бог знает, когда я к Вам. Пока есть и дело в Москве, да и в Петербурге дело без меня обойдется. Прости, моя душа. Продолжаї бояться холеры, то есть писать ко мне. Жена моя и все наши, в том числе и Мещерские, тебе и жене твоей сердечно кланяются. Как ты ни мил и ни умен, а всё жене твоей, я думаю, скучно, то есть грустно в Царском Селе. — Тургенев не спешит также к холере. Дмитриев был совсем на мази к Вам ехать и дормез только что не заложен, а уложен, но за холерою остался. Здесь кто-то был призван в суд за оскорбительные слова на счет холеры. Это не шутка, а факт. Чадаев выезжает: мне всё кажется, что он немного тронулся. Мы стараемся приголубить его и ухаживаем за ним.
Между тем сколько есть истинно прекрасного и прекрасно истинного в сочинении его религиозном.
15-го. Юсупов сегодня умер частью от холеры, частью от удара, частью от 80 лет. Третьего дни ужинал он еще в клубе.
<А. И. Тургенев:>
В письме к Чад·<аеву> о его рукописи много справедливого. Поставь на место католицизма — христианство, и всё будет на месте; но в том-то и ошибка его и предтечей его: Мейстера, Бональда, Ламене, Свечиной. — На словах и в записочках я часто бесил сию превосходно мыслящую четверку тем же замечанием; но они не сдаются ни на рассуждения, ни на историю, в коей видят только Рим и церковь, а не мир и религию. Чадаев попал на ту же мысль, или лучше увлечен ими на ту же дорогу, хотя он — выслушивает и другую сторону: т. е. читает и протестантов; но находит в них или подтверждение своему взгляду на историю, или слабые доказательства, кои спешит обессилить, или устраняется от состязания когда доводы противников слишком сильны. — Это кабинетное занятие было бы спасительно и для его ментально-физического здоровья, о котором пишу к Жуковскому, — но болезнь, т. е. хандра его, имеет корень в его характере и в неудовлетворенном самолюбии, которое впрочем всем сердцем извиняю, и постигаю. Мало по малу я хочу напомнить ему, что учение христ.<ово> объемлет всего человека и бесконечно, естьли, возводя мысль к небу, не делает нас и [на земле] здесь добрыми земляками и не позволяет нам уживаться с людьми в англ.<ийском> Московском клобе; деликатно хочу напомнить ему, что можно и должно менее обращать на себя и на das liebe Ich {См. перевод} внимания, менее ухаживать за собою, а более за другими, не повязывать пять галстуков в утро, менее даже и холить свои ногти и зубы и свой желудок; а избыток отдавать тем, кои и от крупиц падающих сыты и здоровы. Тогда и холеры и гемороя менее будем бояться: до нас ли? сказал один мудрец в 30 лет, за жизнь коего в Царе-граде, во время греческого восстания, страшился брат в П.<етер>Бурге. Тогда и жизнь и смерть — и болезнь — и всё получит смысл; но не это письмо: à l'impossible nul n'est tenu.
Ex-garçon des cultes. {См. перевод}
Переводы иноязычных текстов
Стр. 191, строка 19. — свое любезное „я“.
Стр. 191, строки 25—26. — Нельзя ни от кого требовать невозможного. Бывший служитель культов.
Примечания
П. А. Вяземский и А. И. Тургенев — Пушкину.
14 и 15 июля 1831 г. Остафьево.
Печатается по подлиннику (ГАФКЭ, ф. 195, к. 4, д. № 147, лл. 5—6 № 47).
Впервые в отрывке опубликовано П. И. Бартеневым ві„Русском Архиве“, 1879, кн. II стр. 486—487; полностью — Б. Л. Модзалевским в издании переписки Пушкина под ред. В. И. Саитова, т. II, 1908, стр. 270—272.