Вяземский. Заметки

<П. А. ВЯЗЕМСКИЙ>

ЗАМЕТКИ

I

Я не нашел у Анненкова («Вестник Европы»)^*1 отметки Пушкина о 1814 годе.

Во всяком случае, не мог он видеть Карамзина в течение этого года. Может быть, ребенком видал он его в Москве у отца своего, да и то невероятно. По крайней мере, не помню Сергея Львовича в Москве ни § Карамзина, ни у себя. Карамзин, вероятно, знал его, но у него не бывал.

Из Москвы в Петербург в 1816 году с Карамзиным ехал я один. Жуковский был уже в Петербурге. Василий Львович приехал в Петербург или пред нами, или вслед за нами, но положительно не с нами, а в обратный путь примкнул к нам. С ним по дороге и заезжали мы в Лицей, вероятно, по предложению Василия Львовича. Оставались мы там с полчаса, не более. Не помню особенных тогда отношений Карамзина к Пушкину. Вероятно, управляющие Лицеем занимались Карамзиным. А меня окружила молодежь: я и сам был тогда молод. Тут нашел я и Сергея Ломоносова, который за несколько лет пред тем был товарищем моим или в иезуитском пансионе, или в пансионе, учрежденном при Педагогическом институте, — в точности не помню. Пушкин был не особенно близок к Ломоносову^*2 — может быть, напротив, Ломоносов и тут был уже консерватором, а Пушкин в оппозиции против Энгельгардта и много еще кое-кого и кое-чего. Но как-то фактически сблизили их и я, и дом Карамзиных, в котором по летам бывали часто и Пушкин и Ломоносов, особенно в те времена, когда наезжал я в Царское Село. Холмогорского в Ломоносове ничего не было, то есть ничего литературного. Он был добрый малый, вообще всеми любим и, вероятно, не без служебных способностей, потому что совершил довольно блистательную дипломатическую карьеру, любим был Поццо-ди-Борго и занимал посланнические посты. Упоминание о нем Василия Львовича ничего не значит, кроме обыкновенной и вежливой любезности.

О предполагаемой поездке Пушкина incognito в Петербург в декабре 25-го года верно рассказано Погодиным в книге его «Простая речь», страницы 178 и 179^*3. Так и я слыхал от Пушкина. Но, сколько помнится, двух зайцев не было, а только один. А главное, что он бухнулся бы в самый кипяток мятежа у Рылеева в ночь 13-го на 14 декабря: совершенно верно.

II

<Граф Ян Потоцкий> известен в ученом и литературном мире историческими, писанными на французском языке, изысканиями о славянской древности. После смерти его напечатан был, также на французском языке, фантастический роман его: «Les trois pendus» ¹. Сказывают, что он написал в угоду жене и по следующим обстоятельствам. Во время продолжительной болезни жены своей читал он ей арабские сказки «Тысячи и одной ночи». Когда книга была дочитана, графиня начала скучать и требовала продолжения подобного чтения: чтобы развлечь ее и удовлетворить желанию ее, он каждый день писал по главе романа своего, которую вечером и читал ей вслух. Пушкин высоко ценил этот роман, в котором яркими и верными красками выдаются своенравные вымыслы арабской поэзии и не менее своенравные нравы и быт испанские ².

Примечания

• Петр Андреевич Вяземский (1792—1878) — поэт, литературный критик, автор статей оЏ«Кавказском пленнике», «Бахчисарайском фонтане» и «Цыганах», деятельный участник «арзамасского братства», переводчик романа Бенжамена Констана «Адольф» (перевод посвящен Пушкину), сотрудник пушкинского «Современника», литературный соратник Пушкина, выступавший вместе с ним против «торгового» булгаринского направления в словесности, равно как и против третьесословных устремлений Н. А. и Кс. А. Полевых.

  П. А. Вяземский не оставил связных и подробных воспоминаний о Пушкине; между тем в его «Автобиографическом введении» к собранию сочинений, в «Записных книжках», в мемуарных публикациях, в литературно-критических статьях и в позднейших приписках к ним имеется большое количество высказываний о встречах, разговорах и спорах с Пушкиным. Впервые разрозненные воспоминания П. А. Вяземского были собраны С. Я. Гессеном в книге «Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников» (Гослитиздат, 1936). Однако дробление мемуарных свидетельств, взятых из одного источника, и монтаж их, как это сделал С. Я. Гессен, нам представляется спорным; мы предпочли отказаться от метода «монтажа» и сохранили единство мемуарного материала внутри статей и записных книжек, представляя их читателю в том виде, как они возникали в статьях и публикациях самого Вяземского; само собой разумеется, что места, не относящиеся непосредственно к Пушкину или его произведениям, опускаются.

  Пушкина и Вяземского связывала взыскательная дружба гения и таланта, двух ярких, остроумных и независимо мыслящих людей. Принадлежность их к одному писательскому кругу, общность взглядов по многим литературно-общественным вопросам не исключала в иных случаях расхождений в оценках — людей, событий, произведений, — одним словом, в ожесточенных спорах Пушкина и Вяземского слышится сшибка мнений двух крупных индивидуальностей; как подчеркивает сам Вяземский, Пушкин любил спорить с ним, — и мемуарист с достаточным основанием гордится тем, что его статья и разговоры возбуждали у Пушкина острое желание вступать с ним в полемику. Споры их с такой силой врезались в память П. А. Вяземского, что, вспоминая о них полвека спустя после самих событий, он смог живо и порой даже с психологическими нюансами воспроизвести столкновение мнений.

  Мы можем с полным доверием относиться к тем фактам, которые узнаем из воспоминаний П. А. Вяземского; однако при оценке его воспоминаний следует иметь в виду эволюцию литературно-общественных взглядов Вяземского после смерти Пушкина, постепенный переход мемуариста в консервативный лагерь; это отразилось на социальной направленности его мемуарных высказываний, на отборе фактов и их интерпретации; в частности, необходимо с должным критицизмом отнестись к его суждению о поверхностности либерализма молодого Пушкина; здесь мемуарист выдает желаемое за действительное.

  Особое место в «мемориях» П. А. Вяземского занимает статья «Мицкевич о Пушкине». Это перевод мемуарных статей Мицкевича, в ткань которых вкраплена полемика П. А. Вяземского с польским поэтом, а порой его собственные воспоминания о Пушкине и взаимоотношениях поэта с Мицкевичем. Получилась любопытная мемуарная мозаика, в которой чередуются воспоминания Мицкевича и Вяземского. Подробнее об этом см.: М. А. Цявловский. Пушкин и Мицкевич.— Вкн.: М. А. Цявловский. Статьи о Пушкине. М., Изд-во АН СССР, 1962, с. 157—206.

  «Автобиографическое введение» написано Вяземским в последние годы жизни (1876—1878), специально для подготовлявшегося к изданию собрания его сочинений.

  Заметка ВяземскогоЃ«Я не нашел у Анненкова...» является ответом на письмо Я. К. Грота от 22 февраля 1874 г., который писал: «Приготовляя для «Складчины» статью о первых временах и деятелях Лицея, я, разумеется, говорю о Пушкине. При этом мне понадобилось сведение, которое Вы одни можете мне сообщить. Надеюсь, что Вы не откажете мне в Вашей обязательной помощи». Это письмо дает основание датировать заметку 1874 годом. Переписка Я. К. Грота с Вяземским опубликована К. Я. Гротом в «Старине и новизне», т. XIX, 1915.

  Записи под названием «Старая записная книжка» возникли, по-видимому, во второй половине 1860-х годов, когда начал выходить журнал «Русский архив». По просьбе его издателя П. И. Бартенева Вяземский, частично используя свои прежние записки, а частично по памяти, стал готовить для журнала серию статей под общим названием «Из старой записной книжки». В своем журнальном варианте эта серия включала в себя большое количество ценных эпистолярных и творческих материалов современников Вяземского, впервые опубликованных им по первоисточникам, которые он собрал в своем архиве. При подготовке собрания сочинений Вяземского эти материалы были отсечены, и в восьмой том вошли лишь собственные суждения Вяземского под названием «Старая записная книжка».

• ЗАМЕТКИ

  (Стр. 135)

• I

    Стар. и нов., XIX, 1915, с. 5—7. Датируется 1874 г.

   

• ¹ «Les trois pendus» — «Трое повешенных» — название романа Я. П. Потоцкого дано неточно, с учетом устной традиции, которая именовала произведение по одной из основных сюжетных линий. Настоящее название романа — «Рукопись, найденная в Сарагосе». Исследователи отмечают следы чтения этого романа Потоцкого в творчестве Пушкина («Египетские ночи», наброски «Агасфера», «Цыганы»). В 1835—1836 гг. Пушкин вновь обратился к этому роману в стихотворении «Альфонс садится на коня». Подробнее об этом литературном памятнике, пережившем за последние десятилетия свое второе рождение, см. предисловие С. С. Ланды в кн.: Ян Потоцкий. Рукопись, найденная в Сарагосе. М., «Худож. Литература», 1971, с. 5—34.

• ² Ср. с высказыванием Пушкина в «Путешествии в Арзрум»: «Дариал на древнем персидском языке значит ворота... Ущелие замкнуто было настоящими воротами, деревянными, окованными железом. Под ними, пишет Плиний, течет река Дириодорис. Тут воздвигнута была и крепость для удерживания набегов диких племен; и проч. Смотрите путешествие графа И.Потоцкого, коего ученые изыскания столь же занимательны, как и испанские романы» (VIII, 452).