Бонди С.М. - Драматургия Пушкина. Часть 4.

4

Деятельность Пушкина-драматурга отчетливо делится на четыре этапа, причем в каждом этапе он резко меняет драматическую форму своих пьес; его драматургия эволюционирует, и эволюция эта гораздо более резка› и отчетливая, чем в других областях его творчества (например, в поэмах, в прозе). Эти четыре этапа следующие: первый (1821—1822) — незавершенные опыты декабристской драматургии (трагедия «Вадим» и комедия «Игрок»); второй (1825) — реалистическая трагедия «Борис Годунов»; третий (около 1830) — «Маленькие трагедии» и «Русалка», многими своими чертами примыкающая к «Маленьким трагедиям», и четвертый (1830-е гг.) — незавершенные попытки создать социально-историческую трагедию в прозе на западноевропейском материале («Сцены из рыцарских времен» и др.). Таким образом, только два средних этапа получили в творчестве Пушкина полное завершение («Борис Годунов» и «Маленькие трагедии»); что же касается до первого и последнего, то тут мы можем говорить, в большей или меньшей степени, лишь о замыслах, однако достаточно интересных и важных.

В этот обзор не входят три наброска: начало комедии›«Насилу выехать решились из Москвы», начало перевода и переработки комедии Казимира Бонжура «Муж-волокита» и прелестный прозаический отрывок диалога графини с ее любовником Дорвилем. Дело в том, что из-за краткости отрывков, полного отсутствия планов (или неясности существующих) и даже отсутствия точной их датировки трудно что-нибудь сказать о замыслах Пушкина. Если бы мы больше знали, можно было бы говорить о какой-то побочной линии его драматургии рядом с основной — о разновременных попытках создать легкую светскую комедию рядом с серьезными, идеологически насыщенными драмами. Однако, повторяю, для каких бы то ни было суждений об этих пьесах у нас слишком мало данных.

Нет у нас также данных о предыстории пушкинской драматургии — о его детских и лицейских пьесах. Из скудных свидетельств мемуаров и переписки нам важно подчеркнуть два момента: во-первых, что первыми творческимЇ опытами ребенка Пушкина были театральные, драматургические («любимым его упражнением сначала было импровизировать маленькие комедии и самому разыгрывать их»)⁹, и, во-вторых, что первым крупным произведением, которым Пушкин, по свидетельству Илличевского, хотел ознаменовать свое вступление в литературу, была также комедияЈ«Философ», частично уже написанная, а затем уничтоженная.

О связи замыслаЄ«Вадима» с декабристскими идеями и о влиянии на этот замысел «первого декабриста» В. Ф. Раевского не раз говорилось в литературе (высказывания П. В. Анненкова, П. Е. Щеголева, Б. В. Томашевского, А. Л. Слонимского); и декабристский характер замысла «Вадима», и влияние Раевского на выбор древнерусского сюжета, и революционная его трактовка не вызывают, кажется, сомнений.

Напомню содержание трагедии по плану Пушкина. Этот план в рукописи разделен на несколько частей, в которых А. Слонимский¹⁰, видимо, правильно видит акты трагедии. Таких частей — актов в плане — четыре.

Вадим — молодой славянин, только что вернувшийся из-за моря в Новгород. Он влюблен в Рогнеду, дочь Гостомысла, прежнего новгородского посадника и виновника призвания варягов во главе с князем Рюрикомї Рогнеда, видимо, любила Вадима до его изгнания из Новгорода, но теперь она невеста новгородского славянина Громвала, ставшего слугой Рюрика. С точки зрения патриота Вадима, он изменник родины и свободы.

I действие. «Вадим и его шайка (заговорщики; — С. Б.) таятся близ могилы Гостомысла. Вадим был во дворце и в городе — (очевидно, на разведке. — С. Б.) и назначил свидание Рогнеде».

Далее, вероятно, является Рогнеда — в плане только одна реплика Вадима:“«Ты знаешь Громвала — зарежь его». Очевидно, Вадим имеет основания считать Рогнеду своей единомышленницей и не знает, что она невеста «изменника» Громвала.

II действие (вероятно, во дворце). «Рогнеда, раскаянье ее (или в своей любви к Громвалу, или в обещаниях, данных Вадиму. — С. Б.), воспоминанья» — вероятно, о прежней взаимной любви ее и Вадима. Является Вадим, скорее всего, тайком. По-видимому, он ей напоминает о поручении; может быть, происходит между ними объяснение — в очень сокращенном плане у Пушкина ничего нет об этом. «Рогнеда, Рюрик и Громвал». Содержание этой сцены неизвестно. Затем Рогнеда уходит. «Рюрик и Громвал — презрение к народу самовластия», то есть презрительные речи о народе Рюрика, изображены, очевидно, в отличие от благородного и самоотверженного царя — слуги народа в трагедии Княжнина на близкую тему, злодеем, представителем ненавистного Пушкину самовластия. «Громвал его (то есть народ. — С. Б.) защищает». Громвал, видимо, очерчен положительно.

III действие. «Вадим в Новгороде на вече». Здесь, очевидно, предполагались самые сильные революционные тирады Вадима, призывающего народ к восстанию. «Вестник — толпа». Трудно точно расшифровать эти детали большой народной сцены. Неожиданно появляется «Рюрик»! «Рогнеда (очевидно, в этот решительный момент любовь к Громвалу берет у нее верх над привязанностью к Вадиму и любовью к свободе. — С. Б.) открывает заговор — бунт — бой — Вадим (уже побежденный. — С. Б.) перед Рюриком» — новый повод для гневных тирад против самовластия.

IV действие (видимо, в темнице). «Вадим и Громвал, свидание, друзья детства». Этим кончается в рукописи план. А. Слонимский предполагает, что план не окончен и Пушкин имел в виду еще один — пятый акт, «в котором должна быть развязка». Это вполне возможно, хотя и трудно себе представить содержание этого пятого акта.

Можно добавить только, что трагедия Пушкина заканчивалась гибелью не только Вадима, но и Рогнеды. Указание на это мы находим в тексте поэмы Пушкина на тот же сюжет — см. сон Вадима в отрывке «Сон», помещенном в альманахе «Памятник Отечественных Муз» на 1827 год.

Пушкин написал только начальные двадцать стихов первого действия — разговор Вадима с Рогдаем о настроении народа. В отступление от плана, не сам Вадим был «во дворце и в городе», а послал одного из своих клевретов — Рогдая. Это, конечно, создает более удобную и естественную экспозицию драмы, так как иначе Вадиму пришлось бы все самому рассказывать в монологе... Здесь же Вадим расспрашивает своего посланца, а тот рассказывает.

Как план, так и начальные стихи первой сцены не оставляют никакого сомнения в общем характере замысла трагедии, и здесь нет разногласий у исследователей. Пушкин затеял большую политическую трагедию, типа трагедий Вольтера или Альфиери, где он не ставил себе никаких задач соблюдения исторического правдоподобия, развития характеров, где основная цель — агитационное воздействие на публику показом потрясающих картин народного восстания против поработителей и революционными речами героев. В этих речах, как давно уже указано, гораздо лучше отражены события начала XIX, чем IX века. «Вадим» — произведение типичное для ортодоксального декабристского взгляда на задачи литературы, аналогичное историческим «Думам» Рылеева, совсем невозможное для печати. Такому агитационному, дидактическому заданию вполне соответствовала традиционная форма французской классической трагедии с ее блестящей поэтической декламацией, с простым прямолинейным ходом действия, логически развивающим заданную ситуацию, с преобладанием речей над действием... Нарушение «единства места» и «времени» нисколько не меняет общего «классически французского» характера начатой трагедии. Надо сказать, что написанное Пушкиным начало дает прекрасный образец этого рода, далеко превосходящий своих русских предшественников и современников по блестящему, выразительному и энергичному стиху.

Интересно отметить, что, наряду с традиционным, попарно срифмованным шестистопным ямбом, которым написан отрывок «Вадима», в рукописи есть следы того, что Пушкин примерял к своей трагедии народный песенный стих. Не владея еще этим размером, Пушкин пробовал составлять свои стихи, точно воспроизводя расположение ударений и число слогов начального стиха одной из народных песен:

Уж как пал туман седой на синее море.

Стих выписан Пушкиным как эталон, и над ним размечены знаки ударений. Вот эти пробы народного стиха для «Вадима»:

     Гостомыслову могилу грозную вижу.

Это, очевидно, первый стих, начинающий трагедию, — начало реплики Вадима.

Затем два стиха, может быть, не относящиеся к «Вадиму»:

Легконогие олени по лесу рыщут...

Он далече, далече плывет в печальном тумане...

— и, наконец, стих, соответствующий началу реплики Рогдая. В ямбических стихах трагедии он звучит так:

Вадим! надежда есть; народ нетерпеливый,
Старинной вольности питомец горделивый,
Досадуя, влачит позорный свой ярем.

Начало передано таким стихом:

Есть надежда! Верь, Вадим, народ натерпелся.

Эти ученические пробы Пушкина — условный, чисто декламационный, напевный текст — идут также в общем русле идей «декабристской» поэтики. Он пытается соединить вместе агитационную «вольнолюбивую» направленность произведения с древнерусским историческим сюжетом и народно-поэтической формой.