Скачать текст произведения

Измайлов Н.В. - "Роман на Кавказских водах".


«РОМАН НА КАВКАЗСКИХ ВОДАХ»

НЕОСУЩЕСТВЛЕННЫЙ ЗАМЫСЕЛ ПУШКИНА

1

Проблема прозаического повествования, уже в Михайловском уединении во всей полноте ставшая перед Пушкиным и требовавшая разрешения, — к 1830 г. заняла в его творческом сознании место если не первенствующееј то равное вопросам стиховых жанров.

Причины этого обусловлены как личной творческой эволюцией поэта, так и общим ходом русской художественной литературы 1820—1830-х годов. Пушкин, всегда целеустремленный в своих творческих замыслах, не тольк° отдавал себе отчет в совершавшемся процессе, но и отразил его практически в целом ряде опытов в прозе.

Результатом этих опытов явились в 1830 г.“«Повести Белкина», характерное произведение Болдинской осени, — эпохи, насквозь проникнутой творческим самоанализом и литературным экспериментированием. Еще более яркий их след — в тех многочисленных набросках повестей и романов, в тех планах, которые создавались начиная, по-видимому, с 1826—1827 гг. и особенно в 1830—1833 гг. Ни один из них не был доведен до конца — даже «Дубровский», третья часть которого была лишь задумана и сохранилась в планах, — но попытки продолжались до самых последних лет жизни поэта: к 1835 г. относится последнее обращение к теме о Клеопатре — в «Египетских ночах» и — предположительно — программы с наброском начала романа «Русский Пелам».

Прозаические замыслы Пушкина, не осуществленные им или незавершенные, до сравнительно недавнего времени оставались в стороне от главных путей пушкиноведческих исследований, лишь от случая к случаю, отрывками· входя в круг изучений.1

Впервые планы и незавершенные наброски текстов прозы были собраны (почти полностью) в Полном собрании сочинений Пушкина в шести томах, бывшем приложением к журналу «Красная нива» на 1930 год (т. IV). Выход в свет т. VIII академического издания, второй полутом которого (1940) содержит все черновые тексты и планы прозы со всеми вариантами, явился прочным основанием для всестороннего изучения прозаических замыслов Пушкина, которым посвящен ряд работ последнего тридцатилетия — исследования и статьи Д. Д. Благого, С. М. Бонди, Л. С. Сидякова, А. Л. Слонимского, Н. Л. Степанова, Б. В. Томашевского, А. В. Чичерина и других. К ним примыкает и предлагаемая статья, хотя она и написана десятилетием раньше.

Среди неосуществленных прозаических замыслов Пушкина один — о котором у нас пойдет речь — представляет значительный интерес и своими широко разработанными планами, и разъясняющими их историко-биографическими и отчасти литературными реалиями. Материал этот аналогичен по составу материалам так называемого «Русского Пелама»: это — набросок начала повести и ряд схематических планов ее. Но тогда как в «Пеламе» реконструкция всего произведения по его планам очень проблематична, здесь, наоборот, она осуществляется с большою долею вероятия. Обратимся прежде всего к наброску начала повести.

Этот набросок был впервые напечатан в 1881 г. П. И. Бартеневым по рукописи б. Румянцевского музея, из черновиков Пушкина. Начинается он словами: «В одно из первых чисел апреля 181. г. в доме Катерины Петровны Томской происходила большая суматоха...» и занимает не более двух печатных страниц.2 В нем дана экспозиция повести или ее первая сюжетная сцена, и очерки некоторых ее действующих лиц: московский барский дом, типичный для старой «грибоедовской Москвы»; две барыни: хозяйка, Катерина Петровна Томская, и ее знакомая, Парасковья Ивановна Поводова, обе говорящие тем сочным, почти «простонародным» языком, «языком московских просвирен», который так ценил Пушкин и которым говорят представители старшего поколения в «Горе от ума»; толстый управитель с величавым лицом, в душе смеющийся над барыней, фигура которого дополняет бытовую насыщенность сцены. На фоне подобной обстановки контрастно выделяется образ дочери Катерины Петровны — это «девушка лет 18-ти, стройная, высокая, с бледным, прекрасным лицом и черными огненными глазами» — несомненная будущая героиня романа. Сцена происходит незадолго до отъезда матери с дочерью на Кавказские воды. Ничего, кроме экспозиции, отрывок не дает; по нему трудно судить, во что развернется рассказ и какие еще действующие лица будут введены в него. Но, судя по детальности вступления, без намека пока на завязку, можно думать, что перед нами не схематически сжатая новелла, как «Повести Белкина», а более крупное произведение, быть может — роман. И подтверждением этому служат планы, автографы которых хранятся теперь, с 1931 г., в Рукописном отделе Пушкинского Дома, под №№ 268—274 Пушкинского фонда.3 Все они, за исключением одного (№ 268), до 1931 г. входили в так называемое «Майковское собрание» рукописей Пушкина, хранившееся в Библиотеке Академии наук. Описавший их впервые в 1906 г. В. И. Срезневский,4 правильно уяснив себе единство шести известных ему набросков, дал произведению, объединяющему их, условное название: «План романа на Кавказских водах», что весьма точно определяет основные черты этого произведения. Название это вошло теперь во все издания сочинений Пушкина.

Анализ этих беглых набросков планов дает возможность, пусть и с долей условности, раскрыть историю замысла, сюжет и композицию всего задуманного Пушкиным произведения. Прежде всего некоторые данные позволяют довольно точно датировать как планы, так и повествовательный набросок «В одно из первых чисел апреля...». Под текстом последнего стоит помета: «30 сентября». В. Е. Якушкин указал на водяной знак бумаги — «1831»5; последующие издатели помечали его 1831 г., и эта датировка подтверждается планами: два из них имеют на бумаге водяные знаки «1829» (№ 271) и «1830» (№ 269), третий (№ 270) написан на обороте записки к Пушкину от Е. М. Хитрово, вызванной стихотворениями его 1831 г. — «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина», изданными отдельной брошюрой, вместе со стихотворением Жуковского «Старая песня на новый лад», под заглавием «На взятие Варшавы». Брошюра вышла в свет около 14 сентября 1831 г.,6 а записка Е. М. Хитрово написана несколько дней спустя.7 Все это приводит нас к сентябрю 1831 г.: во второй половине этого месяца набрасывались планы, осуществлением одного из которых (№ 273, фраза: «Москва, сцена отъезда или об отъезде») является повествовательный набросок начала повести, помеченный «30 сентября». С другой стороны, на одном из планов (№ 274) имеется помета, относящаяся, по-видимому, к денежным расчетам Пушкина: «17 окт<ября> Игн. <?> по 270 р.»;8 она написана, судя по почерку и положению на листке, ранее текста плана, что показывает, что работа Пушкина над отдельными частностями замысла — а таковой именно частностью является записанный здесь жЉ краткий план — продолжалась и значительно позже наброска начала повествования, во второй половине (после 17) октября.

Таковы известные нам факты, определяющие хронологию—«Романа на Кавказских водах». Было ли написано продолжение вступительного отрывка — неизвестно. Во всяком случае в бумагах Пушкина не осталось никакого следа, и скорее всего — ничего больше не было: осуществление замысла остановилось на первых его страницах, прерванное, возможно, переездом Пушкина из Царского Села в Петербург, в середине октября. После переселения поэт уже, по-видимому, не возвращался к своему замыслу.

Семь набросков планов (и восьмой, зачеркнутый), записанные на семи отдельных листах (и даже клочках) бумаги разного размера и сорта, представляют ряд вариантов замысла, дополняющих друг друга или меняющих ход и подробности повествования, композицию его и действующих лиц. Между ними трудно установить точную хронологическую последовательность в составлении, но постепенное развитие и уточнение основных сюжетных линий от плана к плану дает возможность расположить их в последовательности логической. Правда, в этой схеме есть и условные моменты, вызывающие разные толкования. Этим объясняются изменения в расположении и обозначениях планов в разных изданиях начиная с моей публикации 1928 г. К настоящему времени — трудами преимущественно С. М. Бонди — общая последовательность планов и их соотношения установлены достаточно точно. Мы будем и здесь им следовать в основных чертах, с некоторыми только отступлениями.9

Основная — и самая общая — схема сюжета была установлена Пушкиным с самого начала работы над возникшим замыслом. Всё действие происходит на Кавказе, на Минеральных водах и в их окрестностях. В центре повествования — героиня, молодая девушка, в ранних планах и в наброске начала повести называемая Марией, Машей, ее брат и два героя-соперника: один, получивший условное наименование «Якуб.» или «Куб.», т. е. «Якубович» или «Кубович»10 — бреттер, картежник, связанный узами куначества с горцами, другой — раненый кавказский офицер, называемый фамилией «Гранев». При уточнении этой схемы вводятся отец или мать героини, она получает другое, условное имя — Алины и фамилию «Корс<аковой>», уточняются лица второго плана и детали сюжета. Но основа его — борьба двух соперников из-за героини, похищение ее «Якубовичем» и спасение Граневым, дуэль между ними — эта основная схема, сложившаяся в творческом сознании Пушкина при самом возникновении замысла, проходит, почти без изменений, через все основные планы.

Основаниями для последовательного расположения планов являются такие признаки, как 1) переход от французского языка, преобладающего в ранних планах, к русскому, преобладающему (и даже совсем вытесняющему французский язык) в последующих; 2) переход от неопределенного обозначения «семьи» героини — сначала к ее отцу (безымянному) — а затем к ее матери, московской барыне, получающей фамилию «Корс<аковой>»; 3) смена имен героини — от первоначального «Мария» или даже безымянности — к «Алине» (Александре, Александрине). Руководствуясь этими изменениями, происходящими в процессе выработки планов, можно расположить их в следующем порядке.