Скачать текст произведения

Томашевский Б.В. - Десятая глава "Евгения Онегина". История разгадки. Часть 5.

V. МАТЕРИАЛЫ

I. Упоминания Пушкиным десятой главы

1) Тетрадь № 2379, в конце автографа «Метели», датированной 20 октября (1830 г.) помета: «19 окт. сожж. Х песнь».

Помета относится конечно к 1830 г. Что это было за «сожжение», трудно теперь догадаться. Во всяком случае какие-то копии этой главы оставались у Пушкина после 1830 г.

2) Автограф «Путешествия Онегина» в Публичной Библиотеке. Против стихов:

Уж он Европу ненавидит

С ее политикой сухой

на полях приписка (другими чернилами): «в Х песни».

II. Упоминания Х главы в мемуарах и письмах современников Пушкина

1. В воспоминаниях М. В. Юзефовича о Пушкине, напечатанных вј«Русском Архиве» 1880 г., кн. III (2), говорится о разговорах Юзефовича и других с Пушкиным по поводу еще не конченного тогда (дело относится к июню 1829 г., к пребыванию Пушкина в армии) «Евгения Онегина»: «он объяснил нам довольно подробно всё, что входило в первоначальный его замысл, по которому между прочим Онегин должен был или погибнуть на Кавказе или попасть в число декабристов».

Воспоминания Юзефовича нельзя заподозрить в неточности, хотя они инаписаны очень поздно (датированы автором июлем 1880 г.). Единственно, что не вполне ясно,Г— это последнее «или». Вероятно гибель на Кавказе не противопоставлялась декабризму Онегина: повидимому он попадает на Кавказ в результате участия в тайных обществах1. Показание Юзефовича не противоречит тому, что мы знаем о состоянии романа в июне 1829 г. К этому времени последней вышедшей в свет главой была глава шестая. В конце ее значилось:т«конец первой части». Таким образом по первоначальному замыслу роман был обширнее того, что мы знаем, «включал какие-то отброшенные потом части. Написано тогда было семь глав, и Пушкин приступал к восьмой, впоследствии исключенной (Путешествие Онегина).

2. В дневнике П. А. Вяземского под 19 декабря 1830 г. читаем:Ѓ«Третьего дня был у нас Пушкин. Он много написал в деревне: привел в порядок и 9 главу Онегина. Ею и кончает; из 10-й предполагаемой читал мне строфы о 1812 годе и следующих. Славная хроника; куплеты Я мещанин, я мещанин; эпиграммы на Булгарина за Арапа; написал несколько повестей в прозе, полемических статей, драматических сцен в стихах: Дон-Жуана, Моцарта и Сальери. У вдохновенного Никиты, У осторожного Ильи» (Сочинения Вяземского, т. IX, 1884 г., стр. 152).

Цитируемые в конце стихи вполне отождествляют 10-ю главу, о которой пишет Вяземский, с известными нам отрывками. Итак в декабре 1830 г. существовали строфы из Х главы, содержащие хронику о 1812 годе   следующих. Это придает особую значительность фразе Пушкина из его проекта предисловия к двум заключительным главам романа (по первоначальному счету VIII и IX): «Вот еще две главы Евгения Онегина последние по крайней мере для печати...» (датировано «Болдино, 28 ноября 1830»). Итак уже в Болдине возникла мысль о двух редакциях романа: одной для печати, оканчивающейся восьмой (первоначально девятой) главой, и другой не для печати. От второго замысла мы знаем о существовании строф из Х главы.

3. В «Журнале Министерства Народного Просвещения» за 1913 г. В. Истриным напечатаны отрывки из переписки Александра и Николая Тургеневых (Из документов архива братьев Тургеневых. II. Отрывок из «Путешествия Онегина». «Ж. М. Н. П.» 1913, март, стр. 16). В письме А. И. Тургенева из Мюнхена от 11 августа 1832 г. находится следующее: «Есть тебе и еще несколько бессмертных строк о тебе. Александр Пушкин не мог издать одной части своего Онегина, где он описывает путешествие его по России, возмущение 1825 года и упоминает, между прочим, и о тебе:

 

Одну Россию в мире видя

Преследуя свой идеал

Хромой Тургенев им внимал

И плети рабства ненавидя

Предвидел в сей толпе дворян

Освободителей крестьян.

 


(т. е. заговорщикам; я сказал ему что ты и не внимал им и не знавал их)

В этой части у него есть прелестные характеристики русских и России, но она останется надолго под спудом. Он читал мне в Москве только отрывки».

На это Николай Тургенев отвечал сердитым письмом из Парижа 20 августа:

«Сообщаемые вами стихи о мне Пушкина заставили меня пожать плечами. Судьи меня и других осудившие делали свое дело: дело варваров, лишенных всякого света гражданственности, цивилизации. Это в натуре вещей. Но вот являются другие судьи. Можно иметь талант для поэзии, много ума, воображения и при всем том быть варваром. А Пушкин и все русские конечно варвары. У одного из них, у Жуковского, душа покрывает и заменяет неудобства свойственного всякому русскому положения... Итак, для меня всего приятнее было бы то если б бывшие мои соотечественники вовсе о мне не судили, или, если хотят судить, то лучше если б следовали суждениям Блудовых, Барановых, Сперанских и т. п. Если те, кои были несчастливее меня и погибли, не имели лучших прав на цивилизацию, нежели Пушкин, то они приобрели иные права пожертвованиями и страданиями, кои и их ставят выше суждений их соотечественников».

Александр Иванович на это ответил 2 сентября (в статье В. Истрина вероятно ошибочная дата 2 октября): «Твое заключение о Пушкине справедливо: в нем точно есть еще варварство и Вяземский очень гонял его в Москве за Польшу; но в стихах о тебе я этого не вижу и вообще в его мнении о тебе много справедливого. Он только варвар в отношении к Польше». На это Н. И. Тургенев ответил в свою очередь французским письмом; вот этот ответ в переводе: «Много бы пришлось говорить о достоинстве поэта, которое Вы приписываете Пушкину и которое он сам себе приписывает. Это бы далеко завело. Байрон был несомненно поэт, но и не в его правилах и не в его привычках было валяться в грязи».

Из этой переписки мы видим, что в свое свидание с А. Тургеневым в Москве в декабре 1831 г. Пушкин читал ему какие-то строфы из пропущенной главы «Евгения Онегина». Судя по цитате, это те же самые строфы, которые он за год до того читал Вяземскому. Многих смущали резкие слова Н. И. Тургенева в ответном письме брату, и в самом тексте строфы из Х главы искали объяснения этой резкости. Но повидимому дело не в этих стихах. Если бы источником такого отзыва было идеологическое расхождение Тургенева и Пушкина, выразившееся в этой строфе, то это разногласие не могло бы остаться непонятым Александром Тургеневым. Однако А. И. Тургенев не понял, согласившись впрочем с братом в том, что Пушкин варвар, но лишь как автор антипольских стихов. Повидимому и Н. И. Тургенев не усматривал чего-нибудь особенного в данных стихах и лишь протестовал против самого факта, не допуская, чтобы Пушкин, о котором он составил свое мнение по другим данным, осмеливался произносить свое суждение по вопросам, в которых Тургенев считал его совершенно некомпетентным.

Таким образом трудно согласиться со следующими словами Н. О. Лернера. «Не менее ироничен отзыв о Н. И. Тургеневе, преданном одной мечте — эмансипации крестьян и ожидавшем этого шага от дворянства... Пушкину, который еще в 1819 году ждал освобождения крестьян от «мания царя», а не от передового русского общества, в 1830 г. казалась смешной наивная вера фанатика в готовность целого сословия сознательно пожертвовать материальными интересами. Так понял эти слова Пушкина сам Н. И. Тургенев» (Соч. Пушкина под ред. Венгерова, т. VI, стр. 215).

Ничто в тексте Пушкина не дает основания так именно понимать его слова о хромом Тургеневе. Гораздо проще видеть в письме Тургенева естественную реакцию на суд человека, запятнавшего себя с точки зрения Тургенева патриотическими стихотворениями, направленными против Польши.

Переписка братьев Тургеневых не дает оснований к какому-нибудь новому толкованию стихов Пушкина, к вскрытию смысла, нам непосредственно неясного.