Модзалевский. Примечания - Пушкин. Письма, 1815-1825. Часть 18.

75. А. А. Бестужеву (стр. 71—73). Впервые напечатано, в виде небольшого отрывка (от слов: «Недостаток плана не моя вина» до: «а печатаю потому, что»...) — в «Литературных Листках» Булгарина (1824 г., ч. I,

е III, «Литературные Новости», стр. 147); почти полностию — в «Современнике» 1854 г., № I, отд. III, стр. 17—20, затем — в «Материалах» Анненкова, изд. 1855 г., стр. 103—104, и, наконец, в «Полярной Звезде на 1861 г.» Герцена и Огарева, Лондон. 1861, стр. 81—82 (полностию); подлинник (на бумаге вод. зн.: раковина и: Hollande) — в Библиотеке Академии Наук; черновое опубликовано в Академич. изд. Переписки, т. I, стр. 100—101 (отрывки — в «Русск. Стар.» 1884 г., т. 42, стр. 569); подлинник в рукописи б. Румянцовского Музея № 2369, л. 43 об. — 44.

— Пушкин повторяет Бестужеву, несколько подробнее, свое мнение о некоторых пьесах, помещенных в•«Полярной Звезде» (ср. письмо к нему от 12 января 1824 г. № 73); в ней он сам поместил 9 пьес (см. выше, стр. 273); в книге была помещена картинка к «Кавказскому Пленнику», — сцена, как Черкешенка приносит пить Пленнику (рисовал И. Иванов, гравировали Галактионов и Ческий).

— Повесть Бестужева — «Замок Нейгаузен» (стр. 141—191).

— Фраза «et c’est beaucoup dire» — значит: «и это много значит».

— О Корниловиче см. выше, стр. 301.

— О Шаликове см. выше, стр. 181—182 и 276; этот слащавый стихотворец издал к тому времени следующие сборники своих произведений:Ц«Плод свободных чувствований» (3 ч., 1798—1801), «Цветы Граций» (1802), «Мысли, характеры и портреты» (1815), «Послания в стихах» (1816), «Повести» (1819), собрание «Сочинений» (2 ч., 1819 г.) и переводов: «Подарок моей дочери в новый год, или занимательные вечера для молодых людей», и др.: кроме того, он издавал журналы: «Московский Зритель» в 1806 г., «Аглаю» (1808—1810 и 1812) и, с 1823 г., — известный курьезный «Дамский Журнал», всегда с восторгом и даже благоговением отзывавшийся о Пушкине. В остатках архива Шаликова, хранящихся ныне в Пушкинском Доме Академии Наук, нашлась визитная карточка Пушкина — след их личных отношений. «Шаликовская невинность» осмеяна была и Воейковым в его известном «Доме Сумасшедших»:

Вот  на  розовой  цепочке
Спичка Шаликов  в  слезах,
Разрумяненный, в  веночке,
В  ярко-бланжевых  чулках,
Прижимает  веник  страстно,
Кличет «граций  здешних  мест»
И, мяуча сладострастно,
Размазню  без  масла ест...

В другой сатире того же временя —Й«Парнасском адрес-календаре» («арзамасского» происхождения) про Шаликова было сказано, что он — «присяжный обер-волокита, князь вралей, находится при составлении для Феба из кинареечных яиц яичницы».

— О Булгарине см. выше стр. 305—306. Приведем здесь портрет его из того же «Дома Сумасшедших» Воейкова:

«Кто  тут?» — Гречева  собака
Забежала  вместе с ним.
То  Булгарин-забияка
С рылом  мосичьим своим,
С саблей  в  петле... «А французский
Крест ужель надеть забыл?
Ведь его  он  кровью  Русской
И  предательством  купил!
Что ж он делает здесь?» — «Лает,
Брызжет пеною с брылей,
Мечется, рычит, кусает
И домашних, и друзей!»
— Но на чем он  стал  помешан?
«Совесть ум  свихнула в  нем:
Все  боится  быть повешен
Или  высечен  кнутом...»

— Н. Бестужев — старший брат издателяФ«Полярной Звезды», Николай Александрович Бестужев (род. 13 апреля 1791, ум. 13 мая 1855), лейтенант, Начальник Морского Музея (1819—1824), художник, автор «Записок о Голландии» (С.-Пб. 1821), талантливый переводчик «Паризины» Байрона (1821) и Томаса Мура («Обожатели огня, восточная повесть», С.-Пб. 1821), оставивший ценные воспоминания, касающиеся декабрьского движения, в котором принимал деятельное участие, поплатившись за это ссылкою в каторгу и на поселение в Сибирь, где и умер; отзыв Булгарина о статье Н. А. Бестужева в «Полярной Звезде»: «Об удовольствиях на море» (стр. 203—227) помещен был в «Литературных Листках». О Н. А. Бестужеве см. «Алфавит декабристов», под ред. Б. Л. Модзалевского и А. А. Сиверса, Лгр. 1925, стр. 280—281.

— Арабская сказка —ч«Витязь буланого коня», перевод с арабского (стр. 297—307); написана была Осипом Ивановичем Сенковским (род. 1800, ум. 1858), талантливым профессором арабского языка в С.-Петербургском Университете, впоследствии известным издателем журнала «Библиотека для Чтения» (1834—1856) и популярным писателем под псевдонимом «Барон Брамбеус»; Пушкин сотрудничал в Библиотеке, но затем вынужден был разойтись с Сенковским; последний, между прочим, нападал на Пушкинский «Современник», в котором видел опасного соперника своей «Библиотеке для Чтения». См. ниже, примечания к письму Пушкина к Е. П. Люценко от 19 августа 1835 г.

— Языков — Николай Михайлович, поэт; см. выше, стр. 289.

— Родзянко — Аркадий Гаврилович (см. выше, стр. 274); его мадригал, напечатанный в «Полярной Звезде», назывался «К милой» (стр. 200):

Расставшись, может  быть, и  вечно,
С той, кем  живет душа моя,
Ты  хочешь знать, мой друг  сердечный,
Чем в горе занимаюсь я?
Тем занимаюсь постоянно,
Чего отнять нельзя  судьбе:
Вчера, сегодня, беспрестанно
Люблю — и  мыслю  о  тебе.

— Нахимов — Аким Николаевич (род. 1783, ум. 1815), питомец Московского Университетского Пансиона и Харьковского Университета, стихотворец, автор сатирических пьес, басен и мелких стихотворений, служившиШ в Харькове и живший около этого города; его сочинения в стихах и прозе были изданы в 1815 и 1816 гг. и переизданы в 1822, 1841, 1842, 1849 и 1852 гг.; они пользовались успехом у невзыскательных провинциальных читателей, но писаны тяжелым и устарелым языком, грубоваты, и не отличаются ни тонкостью сатиры, ни остроумием.

— Плетнев — Петр Александрович (см. выше, стр. 242—243, 258—259); он поместил вЄ«Полярной Звезде» несколько стихотворений, в том числе и пьесу «Родина» (стр. 196—197), начинавшуюся словами:

            Есть любимый  сердца край,
Память с ним  не  разлучится:
Бездны  моря  проплывай,
Он  везде невольно снится...  и  т. д.

— Из стихотворений Е. А. Боратынского вР«Полярной Звезде» напечатаны были: «Истина» (ода), «Аглае», «Рим», «Признание» и «К***».

— ФабулуТ«Бахчисарайского Фонтана» Пушкин узнал, по всей вероятности, от своего друга Н. Н. Раевского, которому одно время и намеревался посвятить свою новую поэму («Пушкин и его совр.», вып. XIV, стр. 145—146.

— Стихи Андрея Шенье (из его пьесы Ode XI:н«La jeune captive»), которые приводит Пушкин, означают в переводе: «Нежным законам стиха я подчинял звуки ее милых и бесхитростных уст». Вот вся 8-я (предпоследняя) строфа этого стихотворения Шенье, которое Пушкин, очевидно, помнил наизусть:

Ainsi, triste et captif, ma lyre toutefois
S’éveillait, écoutant ces plaintes, cette voix,
Ces vœux d’une jeune captive;
Et secouant le joug de mes jours languissants,
Aux douces lois des vers je pliais les accents
De sa bouche aimable et naïve... т. е.:Т«Так, в дни скорби и заключения, моя лира все же пробуждалась, слушая эти жалобы, этот голос, эти мольбы юной узницы; а я, отбрасывая бремя томительных дней, нежным законам стиха подчинял звуки ее милых и бесхитростных уст». В 1825 г. Пушкин написал свое известное стихотворение «Андрей Шенье», взяв к нему эпиграфом те же стихи из пьесы «Юная узница»: «Ainsi, triste et captif, ma lyre toutefois s’éveillait».

— ВД«Полярной Звезде» 1824 г. были помещены стихотворения Пушкина: «К друзьям», «Нереида». «В альбом малютке», «К Морфею», «Элегия», «Отрывок из послания к В. Л. П.», «Домовому», «Простишь ли мне ревнивые мечты» и «Надпись к портрету» (последние две — без подписи). (См. выше, стр. 273 и 307.)

— В. К. Кюхельбекеру Пушкин обещал (вероятно, в несохранившемся до нас письме своем в ответ на письмо Кюхельбекера, полученное в декабре 1823 г. — Стихотворения и Письма В. И. Туманского, С.-Пб. 1912р стр. 252) — стихотворения для его сборника «Мнемозина», 1824 г., в которой и появилось в конце года стихотворение Пушкина «Мой Демон» (ч. III, стр. 11—12), но с опечатками, на которые Пушкин негодовал (см. ниже).

— Поэма Пушкина — «Евгений Онегин».

— Брат Бестужева — вышеупомянутый Николай Александрович, моряк.

— Братья — товарищи-писатели и знакомые, общие друзья.

— Упоминаемый в черновом письме Демонси — лицо, нам неизвестное.

— Эвр. — т.-е., европейском.

— Дон. Ж. — «Дон-Жуан» Байрона; ср. выше, стр. 58, 60, в письме 4 ноября 1823 г., стр. 59.

76. Князю П. А. Вяземскому (стр. 73—74). Впервые напечатано вИ«Русск. Арх.» 1874 г., кн. I, ст. 129—131; подлинник (на бумаге вод. зн.: раковина и: Hollande) был у гр. С. Д. Шереметева, ныне в Центрархиве; часть чернового — в книге П. В. Анненкова: «А. С. Пушкин в Александровскую эпоху», С.-Пб. 1874, стр. 220—221 и 252; подлинник — в рукописи б. Румянц. Музея № 2369, л. 50 об. — 51; в той же рукописи, на л. 32 и 33, находится черновик письма к Вяземскому же, от 4 ноября 1823 г., (№ 63), из которого Пушкин кое-что внес в это письмо от 8 марта 1824 г. (№ 76) ибо в посланном письме от 4 ноября 1823 г. эти места он не включил.

— Письмо Вяземского, на которое отвечает Пушкин, до нас не сохранилось; при письме Вяземский, очевидно, послал Пушкину часть гонорара заЪ«Бахчисарайский Фонтан», всё издание которого было продано Вяземским книгопродавцам (Московскому — Александру Сергеевичу Ширяеву и Петербургскому — Александру Филипповичу Смирдину) — за 3.000 р. ассигнациями. О пререканиях Московских книгопродавцев по поводу уплаты Пушкину 3.000 р., т. е., по пяти рублей за стих, — см. «Русск. Стар.» 1904 г., № 1, стр. 117—118, и примеч., стр. 120.

— Новая поэма — вероятно. «Евгении Онегин», а может быть — «Цыганы», которые были начаты в самом конце 1823 г., а окончены 10 октября 1824 г., уже в Михайловском.

— В словах:Е«пишу не для улыбки прекрасного пола» — намек на приведенную выше фразу А. О. Корниловича (см. в письмах к Л. С. Пушкину № 72, стр. 68, и к А. А. Бестужеву № 75, стр. 71 и 72).

— О предисловии князя Вяземского ку«Бахчисарайскому Фонтану» см. ниже, в письме № 79. Поэма вышла в свет в Москве, благодаря заботам князя Вяземского, 10 марта 1824 г., о чем он сам писал А. А. Бестужеву

(см. Н. Синявский и М. Цявловский, Пушкин в печати 1814—1837 М. 1914, стр. 19, примеч. № 96).

—Ч«Давишние замечания» князя Вяземского на Булгарина — «Замечания на краткое обозрение русской литературы 1822-го года, напечатанное в № 5 Северного Архива 1823-го года», помещенные в журнале «Новости Литературы» 1823 г., № 19, стр. 81 и след.; перепечатано в т. I Полного Собрания Сочинений князя П. А. Вяземского, С.-Пб. 1878, стр. 101—109. В этой горячо написанной статье Вяземский, возражая Булгарину, старался осторожно доказать, что причиною замечаемого у нас «недостатка в хороших авторах» и бедности литературы являлись общие условия русской действительности, цензура и т. под. «Утверждать, что у нас не пишут оттого, что не читают, значит утверждать, что немой не говорит оттого, что его не слушают. Развяжите язык немого, — и он будет иметь слушателей. Дайте нам авторов, пробудите благородную деятельность в людях мыслящих, — и читатели родятся. Они готовы, многие из них и вслушиваются, но ничего от нас дослышаться не могут и обращаются поневоле к тем, кои не лепечут, а говорят»... Затем Вяземский возражал против отдельных суждений Булгарина, высказанных о различных писателях и произведениях, — например, о «Рыбаках» Гнедича, о «Думах» Рылеева.

— «Жизнь Дмитриева» — статья князя Вяземского: «Известие о жизни и стихотворениях И. И. Дмитриева», приложенная к книге «Стихотворения И. И. Дмитриева», изд. 6, С.-Пб. 1823; см. выше, в черновике письма Пушкина к князю Вяземскому от 4 ноября 1823 г. (стр. 59), из которого в настоящее письмо взято целиком несколько фраз, — и ниже, в письме № 79. Характеристику и оценку литературной деятельности Крылова Вяземский сделал в той же статье: «Известия о жизни и стихотворениях И. И. Дмитриева», в которой говорил, что Крылов шел по пути, приуготовленному для него Дмитриевым: «Г. Крылов нашел язык выработанный, многие формы его готовые, стихосложение — хотя и ныне у нас еще довольно упорное, но уже сколько-нибудь смягченное опытами силы и мастерства» и т. д. 9 марта 1824 г. князь Вяземский писал А. А. Бестужеву: «Крылова уважаю и люблю, как остороумного писателя, но в эстетическом, литературном отношении всегда поставлю выше его Дмитриева и скажу свое мнение без зазрения и страха, ибо не признаю никаких условных властей в республике словесности. Скажу более: Крылова ценю выше казенной оценки так называемых его почитателей. Чему большая часть из них дивится в нем? Что́ выдало ему открытый лист на общенародное уважение? — Плоскости, пошлости, вредящие его истинному достоинству. У всех на языке: «А философ без огурцов!.. Ай, моська! Знать она сильна, что лает на слона» и шутки подобные, да вот и все! А, конечно, не в этих прибаутках лубочных заключается знамение его дарования. Крылову многие поклоняются как временщику, а его должно уважать, как истинного вельможу. Ищите в нем не минуту, кидающуюся в глаза, но отыскивайте золото, требующее внимания проницательного, и тогда, сравнивая золото одного и другого, отдадите вы преимущество Дмитриеву, ибо золота в нем более и оно лучшей пробы» («Русск. Стар.» 1888 г., № 11, стр. 330). Говоря о несправедливом предпочтении Дмитриева Крылову со стороны Вяземского, сын его, князь Павел Петрович писал впоследствии: «Нас (детей) заставляли учить наизусть Апологи Дмитриева, чтение же басен Крылова едва допускалось. И. И. Дмитриев, друг моего деда, был пестуном отца моего и законодателем и верховным судией литературного приличия и вкуса. Пушкин в своей переписке упрекает отца моего в несправедливости по отношению к Крылову и пристрастии. Нет сомнения, что из всех членов Арзамаса отец мой был более прочих человеком партии; и почти он один таковым был даже и тогда, когда он пережил всех своих друзей» (Сочинения, С.-Пб. 1893, стр. 511). — По поводу мнения Пушкина о Дмитриеве Анненков замечает: «Резкость этого суждения может быть пояснена и участием в составлении его раздосадованного авторского самолюбия. Известно, что Дмитриев, при появлении «Руслана», сошелся во взгляде на поэму с постоянным своим врагом по всем другим вопросам, именно с М. Т. Каченовским, считая ее, одинаково с ним, пустой сказкой, довольно легко написанной и обязанной своим успехом всего более соблазнительным картинам, в ней заключающимся» («Пушкин в Александровскую эпоху», С.-Пб. 1874, стр. 221, примеч.).

— Le poète de notre civilisation — «поэт нашей образованности».

— Лев Нарышкин — Лев Александрович (род. 1785, ум. 1846), незадолго до того женившийся на красавице графине Ольге Станиславовне Потоцкой, сестре упоминавшейся выше С. С. Киселевой. Нарышкин, двоюродный брат начальника Пушкина — графа М. С. Воронцова, был участником Отечественной войны и с 23 марта 1824 г. находился в отставке. По словам Вигеля, Нарышкин, живя в Одессе, «вел самую странную жизнь, то-есть, скучал ею, никуда не ездил и две трети дня проводил во сне» («Записки», ч. VII, стр. 192). Он уехал из Одессы за границу не в начале, а в конце лета 1824 г. («Остаф. Арх.», т. V, вып. 2, стр. 141). Пробыв 20 лет не у дел, он в 1843 г. назначен был в свиту и в генерал-адъютанты, а в 1845 г. — в члены Военного Совета. См. о нем еще в «Дневнике» Пушкина, под ред. Б. Л. Модзалевского, Лгр. 1923, стр. 144.

— Князь Вяземский в Одессу не приехал, а прибыла туда вскоре (7 июня 1824 г.) его жена княгиня Вера Федоровна, с маленькими детьми Николаем и Надеждою; она поселилась в доме Давыдовой («Остаф. Арх. князей Вяземских», т. V, вып. 1 и 2). В первом же письме к своему мужу из Одессы княгиня Вяземская жаловалась на Одесскую пыль, о которой говорит и Пушкин («Остаф. Арх.», т. V, вып. 2, стр. 101).

— С. Волконский — князь Сергей Григорьевич (род. 8 декабря 1788, ум. 28 ноября 1865), генерал-майор, бывший в это время (с 14 янв. 1821 г.) командиром 1-й бригады 19-й пехотной дивизии, впоследствии известный декабрист. Приехав в Одессу, княгиня Вяземская застала там князя Волконского (она, как и другие его знакомые, именует его прозвищем Buhna Volkonsky), который несколько дней спустя уехал на Кавказ для пользования минеральными водами. Возвратившись с Кавказа, он вскоре (11 января 1825 г.) женился на сестре друга Пушкина, Н. Н. Раевского, — Марии Николаевне Раевской, в которую тогда был влюблен и Пушкин; последнего Волконский, письмом от 18 октября 1824 г., известил о своей помолвке (см. Акад. изд. Переписки Пушкина, т. I, стр. 138—139). По делу 14 декабря 1825 г. князь Волконский, как известно, был сослан на каторгу, в Сибирь; за ним вскоре поехала туда же и его жена, — и они прожили в ссылке до того времени, когда Волконский получил, вместе с другими декабристами, прощение. Когда 17 января 1828 г. умер в Петербурге маленький сын Волконских Николай, оставленный на попечении бабушки, княгини А. Н. Волконской, рожденной княжны Репниной, — Пушкин написал ему известную эпитафию:

В сиянии и в радостном покое,
У трона вечного Творца.
С улыбкой он глядит в изгнание земное.
Благословляет мать и молит за отца.

Эпитафия эта была сообщена в Сибирь отцом кн. М. Н. Волконской и вызвала ее благодарственное письмо (см. И. А. Шляпкин, Из неизданных бумаг Пушкина, С.-Пб. 1904; Записки Волконского, изд. С.-Пб. 1901 г., и изд. 2-е, С.-Пб. 1902; «Архив декабриста С. Г. Волконского», под ред. князя С. М. Волконского и Б. Л. Модзалевского, т. I, ч. I, Пгр. 1918, а также «Алфавит декабристов», под ред. Б. Л. Модзалевского и А. А. Сиверса, Лгр. 1925, стр. 297—298).

77. Князю П. А. Вяземскому (стр. 74—75). Впервые напечатано в книге АнненковаГ«Пушкин в Александровскую эпоху», С.-Пб. 1874, стр. 261 (отрывок), в книжке: «Материалы для биографии Пушкина. Международная библиотека», т. VIII, Лейпциг, 1875, стр. 33 (полностью), а также в »Русск. Стар.» 1879 г., т. 26, стр. 293, и 1899 г., т. 98, стр. 245; подлинник неизвестен; современная копия — в деле 1824—1825 г. Канцелярии Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора за № 1714 и 57 (по которой и печатается в нашем издании): «О высылке из Одессы в Псковскую губернию коллежского секретаря Пушкина» (ныне оно в Публичной Библиотеке — см. Отчет за 1900—1901 г., стр. 232).

— Письмо это, сыгравшее в жизни Пушкина такую важную роль, лишь предположительно считают адресованным к князю Вяземскому (см., например, «Русск. Арх.» 1872, ст. 2355, в примеч., и 1889 г., кн. III, стр. 113, прим. 2; Записки А. О. Смирновой, т. I, С.-Пб, 1894, ст. 161); известно только, что оно было написано в Москву, к одному из друзей Пушкина, распечатано и прочтено на почте; Анненков утверждает, что письмо Пушкина дошло до сведения администрации вследствие «несовсем благоразумной гласности, которую сообщили ему приятели Пушкина и особенно покойный Александр Иванович Тургенев, как мы слышали, носившийся с ним по своим знакомым» («Пушкин в Александровскую эпоху», стр. 261—262). Мы не думаем, чтобы добродушный, но умный Тургенев в данном случае мог быть так легкомыслен; как бы то ни было, однако, злополучное письмо послужило одною из главных причин или, вернее, поводов к исключению Пушкина со службы и к высылке его из Одессы в деревню. Пушкину это было хорошо известно: «Я сослан за строчку глупого письма», говорил он Жуковскому в письме от 29 ноября 1824 г (выше, стр. 101); добиваясь освобождения по поводу вступления на престол Николая I, Пушкин писал во второй половине января 1826 г.: «Покойный император в 1824 году сослал меня в деревню за две строчки нерелигиозные, — других художеств за собою не знаю»; 7 марта он писал Жуковскому: «Его величество, исключив меня из службы, приказал сослать в деревню за письмо, писанное года три тому назад, в котором находилось суждение об Афеизме, — суждение легкомысленное, достойное, конечно, всякого порицания»; а в прошении имп. Николаю от 11 мая 1826 г. он говорил, что «имел несчастие заслужить гнев покойного императора легкомысленным суждением касательно Афеизма, изложенным в одном письме»; то же говорит Пушкин и в своем юмористическом «воображаемом разговоре с Александром I», написанном вскоре по приезде в Михайловское: оправдываясь во взводимых на него обвинениях, он на фразу императора: «Но вы же и афей? вот что уж никуда не годится», — возражает: «Я — афей? Ваше величество, как можно судить человека по письму, писанному к товарищу? Можно ли школьническую шутку взвешивать как преступление, а две пустые фразы судить, как всенародную проповедь?» — Около этого же времени, т.-е. вскоре по написании письма, которое причинило ему такие огорчения, Пушкин получил из Москвы следующее секретное письмо от князя Вяземского, которое могло быть вызвано именно злополучным письмом «безбожника» Пушкина:

(Секретное).

Сделай милость, будь остороженъ на языкъ и перо. Не играй своимъ будущимъ. Теперешняя ссылка твоя лучше всякаго места. Что тебе въ Петербурге? Дай мне отделаться отъ делъ своихъ, но такъ, чтобы можно было все бросить на несколько летъ и ехать въ чужие края, я охотно поселился бы у васъ. Верные люди сказывали мне, что уже на Одессу смотрятъ, как на champ d’asyle [убежище, приют], а въ этомъ поле верно никакая ягодка более тебя не обращаетъ внимания. Въ случае какой-нибудь непогоды Воронцовъ не отстоитъ тебя и не защититъ, если правда, что и онъ подозреваемъ въ подозрительности. Да къ тому же, признаюсь откровенно: я не твердо уповаю на рыцарство Воронцова. Онъ человекъ приятный, благонамеренный, но не пойдетъ донкишотствовать противъ Власти ни за лицо, ни за мнение, какия бы они ни были, если Власть поставить его въ необходимость объявить себя за нихъ или за нее. Ты довольно сыгралъ пажескихъ шутокъ съ правительствомъ, довольно подразнилъ его, и полно! А вся наша оппозиция ничемъ инымъ ознаменоваться не можетъ, que par des espiègleries [как только шалостями]. Намъ не дается мужествовать противъ него; мы можемъ только ребячиться. А всегда ребячиться надоестъ» («Русск. Арх.» 1897 г.» кн. II, стр. 470; ср. в Отчете Публ. Библ. за 1898 г., С.-Пб. 1898, прил., стр. 52—53).

В то же время граф М. С. Воронцов, обиженный язвительными и резкими эпиграммами Пушкина, писал (28 марта) графу К. В. Нессельроде письмо (на французском языке), в котором говорил о желательности выслать поэта из Одессы: «Я не могу пожаловаться на Пушкина за что-нибудь», писал он «напротив, казалось, он стал гораздо сдержаннее и умереннее прежнего, но собственный интерес молодого человека, не лишенного дарований, и которого недостатки происходят скорее от ума, нежели от сердца, заставляет меня желать его удаления из Одессы. Главный недостаток Пушкина — честолюбие... Удаление его отсюда будет лучшая для него услуга» и т. д. (см. Анненков, «Пушкин в Александровскую эпоху», стр. 258, 259 и др.). Еще не получив ответа на это письмо, Воронцов, сообщая графу Нессельроде о местных настроениях среди греков и молодых людей других национальностей, писал ему 2 мая 1824 г.: «По этому поводу повторяю мою просьбу — избавьте меня от Пушкина; это, может быть, превосходный малый и хороший поэт, но мне бы не хотелось иметь его дольше ни в Одессе, ни в Кишиневе» («Пушкин и его совр.», вып. XVI, стр. 68). Вскоре и последовала высылка Пушкина из Одессы (см. ниже).

— В библиотеке Пушкина сохранилась Библия, в переводе на французский язык de Saci, изданная Российским Библейским Обществом в Петербурге в 1817 г., равно как и Новый Завет в том же издании, но 1815 г.; кроме того, у него были два тома издания: «Livres Apocryphes de l’Ancien Testament, en François, Avec des notes, Pour servir de suite à la Bible de Monsieur de Saci» (Парижское издание 1742 г.), хотя и оставшиеся неразрезанными (Б. Л. Модзалевский, Библиотека Пушкина, С.-Пб. 1910, стр. 158 и 275—276). О присылке «французской» Библии Пушкин просил брата в письме от второй половины ноября 1824 г. (№ 106).

— Шекспира Пушкина читал, очевидно, во французском переводе, так как английский язык он изучил позже (см. статью М. А. Цявловского: «Пушкин и английский язык» в сборнике «Пушкин и его соврем.», вып. XVII — XVIII, стр. 45—72); в «Московском Телеграфе» 1829 г., ч. 27, стр. 390, сообщалось, что «в последние годы Пушкин выучился английскому языку — кто поверит тому? — в четыре месяца! Он хотел читать Байрона и Шекспира в подлиннике — и через четыре месяца читал их по-английски, как на своем родном языке!»; в библиотеке Пушкина сохранилось издание собрания сочинений Шекспира, сделанное под редакциею Ф. Гизо («Oeuvres complètes de Shakspeare, traduites de l’anglais par Letourner. Nouvelle édition, revue et corrigée, par F. Guizot et A. P., Traducteur de Lord Byron; précédée d’une Notice biographique et littéraire sur Shakspeare; Par F. Guizot», Париж. 1821 г., 13 томов), хотя есть в ней и английское издание, в одном томе: «The dramatic works of Shakspeare», Лейпциг, 1824 (там же, стр. 337—338). Изучение Шекспира, которого Пушкин принял за образец для формы свободной драмы, для изображения характеров и типов, — привело его к мысли написать своего «Бориса Годунова»; к этому труду он и приступил через полгода по приезде в Михайловское, а в 1833 г. он переделал драму Шекспира «Measure for measure» в стихотворную повесть под названием «Анджело». Пушкин не подвел нигде итогов своих суждений о Шекспире (сохранились только его короткая заметка о «Ромео и Юлии», 1829 г., и набросок статьи о «Шайлоке, Анджело и Фальстафе»), но в его письмах (особенно к Н. Н. Раевскому, 1825, 1827 и 1829 гг.) и в различных заметках (особенно по поводу «Бориса Годунова») часто мелькает его имя и везде он преклоняется перед его гением.

— С сочинениями «великого», по выражению Пушкина, Гете (род. 1749, ум. 1832) и, главным образом, с его «Фаустом» Пушкин близко познакомился, вероятно, несколько ранее, чем с Шекспиром; уже к своему «Кавказскому «Пленнику» он взял эпиграф из «Фауста»: «Gieb meine Jugend mir zurück» [«Возврати мне мою молодость»]; некоторые немецкие исследователи видят влияние Гёте и его драмы «Гёц фон Берлихинген» в «Борисе

Годунове»: см. Соч. Пушкина, под ред. П. О. Морозова, т. III, стр. 260); в 1826 г. он написал «Сцену из Фауста». О влиянии Гёте на Пушкина см. в исследовании В. А. Розова: «Пушкин и Гёте» (Киев. 1908) и в статье А. Г. Горнфельда «Сцена из Фауста» — в Соч. Пушкина, ред. Венгерова, т. II, стр. 408—416; о суждениях Пушкина о драматической поэзии вообще — см. в статье Г. И. Чулкова: «Пушкин и театр» — в «Голосе Минувшего» 1923 г., № 3. — Ср. «Русск. Арх.» 1911 г., кн. II, стр. 449—450 (о пере, присланном Гёте Пушкину),

— «Романтическая поэма» — «Евгений Онегин». О ней в отделе «Литературных новостей» № 4-го Булгаринских «Литературных Листков» уже приводилось такое известие: «А. Пушкин написал Поэму, под заглавием: Онегин, которой содержание чрезвычайно разнообразно, по уверению особ, имевших случай читать оную в рукописи. Это история молодого человека, воспитанного в деревне, который приезжает в столицу на службу, описывает свои связи, знакомства, приключения и различные впечатления при виде многих предметов. Один просвещенный любитель Словесности [вероятно, — П. А. Муханов, приятель Рылеева. Б. М.] писал к нам из Киева, что Поэма Онегин есть лучшее произведение неподражаемого Пушкина. Мы просим извинения у почтеннаго Автора, что без его ведома осмеливаемся поместить несколько стихов из Онегина, которые завезены сюда в уме и продиктованы наизусть, а потому может быть и с ошибками, по крайней мере, для нас неприметными. Это описание первой Русской танцовщицы в балете»... Приведя 10 стихов об Истоминой («Блистательна, полувоздушна » и т. д.), Булгарин восторженно писал: «Какая живая картина! Вот истинная Поэзия» и заканчивал свое сообщение таким суждением: «По нашему мнению, ни один из Русских Поэтов не имеет магической силы Пушкина одним взглядом останавливать летучие предметы (fixer les objets) и составлять из оных живые картины. Его воображение есть зеркало, в котором природа отражается в своем истинном виде: Поэзия поручила ему свои краски и Гений Изящного — кисть свою. Но поныне одни только Хариты управляют его пламенною душею. Придет время, когда и важные Музы обратят на себя внимание юного своего питомца и укажут ему в отечественных событиях предметы, достойные его таланта».

— «Англичанин — глухой философ» и «афей» (т.-е. безбожник, атеист), по словам А. И. Левшина (бывшего тогда Правителем походной Канцелярии графа М. С. Воронцова), был доктор Гунчисон; впоследствии, лет пять спустя после истории с Пушкиным, он уже был в Лондоне ревностным пастором англиканской церкви (П. В. Анненков, «Пушкин в Александровскую эпоху», С.-Пб. 1874 г., стр. 260). По другому известию это был профессор Ришельевского Лицея Вольсей («Былое» 1925 г., № 4, стр. 155).

— Перевод французской фразы: «что не может существовать существа разумного, создателя и правителя». — Как параллель, можно привести здесь суждение, записанное однажды Пушкиным среди черновиков «Странствия» Онегина (1827—1829): «Не допускать существования бога — значит быть еще более глупым, чем те народы, которые думают, что мир покоится на носороге» (Пушкин, ред. Ефремова, т. VII, стр. 316).