Модзалевский. Примечания - Пушкин. Письма, 1815-1825. Часть 40.

152. В. А. Жуковскому (стр. 140). Впервые напечатано вЙ«Русск. Арх.» 1870 г., ст. 1177—1178; подлинник (на бумаге без вод. зн.) в Гос. Публичной Библиотеке, в бумагах Жуковского. Датируется «началом июля» в виду того, что написано после получения извещения от губернатора о разрешении Пушкину приезда в Псков, сам же губернатор получил его (в бумаге от 26 июня) никак не ранее 1 июля.

— Шаги, предпринятые матерью и друзьями поэта в Петербурге, возымели успех, хотя и не тот, которого они хотели: 21 июня 1825 г., письмом за Ы 827, Директор Канцелярии Начальника Главного Штаба полк. Иларион Михайлович Бибиков обратился в Коллегию Иностранных Дел, к Емельяну Афанасьевичу Кудрявскому, с запросом, в каком чине состоит числящийся в Государственной Коллегии Иностранных Дел Александр Пушкин, равномерно, было ли о нем от Министра Иностранных Дел сообщено что-либо Псковскому гражданскому губернатору»; Канцелярия Коллегии 22 июня, за № 4007, ответила, что Пушкин еще 8 июня 1824 г. был «уволен вовсе от службы и тогда же повелено было перевести его из Одессы на жительство в Псковскую губернию, а потому он в ведомстве Коллегии более не считается. По сему случаю сообщено было г. Курляндскому, Эстляндскому и Псковскому генерал-губернатору... маркизу Паулуччи о высочайшей его имп. величества воле, чтобы колл. секр. Пушкин находился под надзором местного начальства» («Русск. Стар.»

1887, т. 53, стр. 247—248); немедленно по получении этого ответа из Коллегии, Начальник Главного Штаба барон И. И. Дибич сообщил О. О. Дюгамелю (временно замещавшему марк. Ф. О. Паулуччи по управлениэ гражданскими делами в Остзейских и Псковской губерниях) и Псковскому гражданскому губернатору Б. А. фон-Адеркасу, что император Александр позволил Пушкину «приехать в Псков и иметь там пребывание до излечения от болезн“», при чем губернатору было предписано «иметь наблюдение за поведением и разговорами г. Пушкина» («Русск. Стар.» 1908 г., т. 136, стр. 114—115). Псковскому же губернатору письмо Дибича было послано 26 июня и о нем немедленно извещен был Пушкин, который только накануне, 25 июня, писал П. А. Осиповой:

Быть может уж недолго мне
В изгнанье мирном оставаться,
Вздыхать о милой старине
И сельской музе в тишине
Душой беспечной предаваться;
Но и вдали, в краю чужом,
Я буду мыслию всегдашней
Бродить Тригорского кругом,
В лугах, у речки, над холмом,
В саду, под сенью лип домашней...

Легко можно представить себе, какое впечатление произвело на поэта, как неприятно удивило его это известие о «неожиданной милости его величества», — как писал он Жуковскому.

— Когда именно и при каких обстоятельствах Псковской губернатор Б. А. фон-Адеркас предлагал Пушкину иметь жительство во Пскове, неизвестно.

— Говоря о Псковском операторе Всеволожском, Пушкин имеет в виду Инспектора ¹Псковской Врачебной Управы (1824—1831) штаб-лекаря Всеволода Ивановича Всеволодова (род. 1790, ум. 1863), который впоследствии был (до конца 1847 г.) ординарным и заслуженным профессором по ветеринарноЦ части в Петербургской Медико-Хирургической Академии и с 1844 г. носил звание ее академика. Он, действительно, был тогда уже «известен в ученом свете» печатными трудами: «Сокращенная Патология скотоврачебной науки, или о распознавании и лечении повально-заразительных и частных болезней, между домашними животными случающихся, с приложением формул или рецептов и изображений некоторых хирургических инструментов», сочинение Александра Толная, перевод с латинского (С.-Пб. 1817), «О разведении овец испанского племени», соч. Ластери, перевод с немецкого (С.-Пб. 1819) и «Руководство к распознаванию и лечению всех до ныне известных заразительных болезней у домашних животных», соч. Роббе, перевод с немецкого (С.-Пб. 1824 г.). Книги эти, без сомнения, были у П. А. Осиповой, хорошей хозяйки» и могли быть известны Пушкину. Впоследствии Всеволодов издал и другие научные сочинения по части ветеринария и занимался библиографиею: так, им составлен «Азбучный указатель русской повременной словесности с 1735 по 1857 г.», С.-Пб.1857 (остался незаконченным) и «Алфавитный указатель статей, напечатанных в Трудах и других периодических изданиях имп. Вольного Экономического Общества», С.-Пб. 1849. Одно любопытное «дело» (1826 г.) о Всеволодове и о побитом им фельдшере Иванове рассказано Н. Ф. Окуличем-Казариным в «Русск. Арх.» 1907 г., кн. II, стр. 82—88. — С таким же сарказмом, как к Жуковскому, писал Пушкин об «очень искусном коновале» Всеволожском и кн. Вяземскому (письмо № 153, стр. 141).

— Судя по тому, что на письме нет точного адреса и даже полного имени Жуковского, надо думать, что оно было переслано через какое-нибудь третье лицо, — вернее всего, через Льва Пушкина.

153. Князю П. А. Вяземскому (стр. 140—141). Впервые напечатано вФ«Русск. Арх.» 1874 г., кн. I, ст. 153—155; подлинник (на бумаге — вод. зн.: Гг. X. 1824 г.; запечатано перстнем-талисманом) был у гр. С. Д. Шереметева в Остафьевском архиве.

— Письмо Льва Пушкина, о котором упоминается в начале этого письма, до нас не сохранилось. Князь Вяземский, по пути в Ревель, действительно, останавливался на несколько дней в Царском-Селе у КарамзиныхЪ которым на время своего отъезда оставил сына Павлушу. 4 июля выехав из Петербурга, Вяземский 6 числа прибыл в Ревель и начал здесь морские купанья. На вопрос Пушкина о Байроне или Бейроне Вяземский отвечал 4 августа из Ревеля: «Я полагал, что буду здесь много заниматься: выходит, что ничем и ничего. И мой Бай -или Бей-рон бай бай! За то сам байронствую, сколько могу. Ныряю и прядаю... Здесь есть и Льва Сергеича сестра, — милое, умное, доброе создание, с которою видимся раз десять в день и говорим о племяннике Василья Львовича. У меня до сей поры твоих стихов только вторая часть Онегина, вторая часть Хвостова и еще две безделки. О других стихах слышу, но рука неимет. Недели через две буду в Питере в вырву их сам из когтей Львиных. Его величество, царь зверей и царь твоих стихов читал мне Цыган. Ты ничего жарче этого еще не сделал, и можешь взять в епиграф для поэмы стихи Державина из Цыганской песни:

Жги души, огнь бросай в сердца
От смуглого лица...

«Шутки в сторону, это, кажется, полнейшее, совершеннейшее, оригинальнейшее твое творение» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 252—253).

— Французская фраза означает: «Ты, настоящего имени коего еще не знает мир». Это — начальный стих из послания Альфонса Ламартина к Байрону:

Toi dont le monde encore ignore le vrai nom,
Esprit mystérieux, mortel, ange ou démon,
Qui que tu sois Byron. bon ou fatal génie...

—Ч«Замечания на замечания» — небольшая статья кн. П. А. Вяземского «О Разборе трех статей, помещенных в Записках Наполеона, написанном Денисом Давыдовым», появившаяся в «Московском Телеграфе» 1825 г., ч. IV, № 12, июнь, стр. 250—255 (см. также Соч. кн. Вяземского, т. I, стр. 193—197). Замечания Давыдова были вызваны словами Наполеона о ничтожестве действий в Отечественную войну партизанов, организация и работа которых столь много были обязаны трудам Давыдова. С большою похвалою отзываясь о содержании книжки Давыдова, Вяземский попутно останавливался и на литературной стороне ее, — на слоге автора, «уже известного блестящими опытами в слоге военном...». «Образ изложения мыслей и чувств, свойственный автору нашему, носит отпечаток ума быстрого и светлого: живость мыслей и чувств пробивается сквозь сухость предмета и увлекает читателя... Если в оборотах речей», говорит Вяземский: «найдутся галлицизмы, то по крайней мере сабля, очинившая перо нашего военного писателя, чужда сего упрека и должна обезоружить неумолимую строгость Аристархов, которые готовы защищать наш язык от чужеземного язычества с таким же упорством и энтузиазмом, с каким наши воины обороняли от него нашу землю. Усердие похвальное! Пусть целость нашего языка будет равно священна, как и неприкосновенность наших границ; но позвольте спросить: разве и завоевания наши — почитать за нарушение этой драгоценной целости?» и т. д.

— Выражение «метафизический язык» (т. е. отвлеченный) Пушкин употребил и в письме к князю Вяземскому от 1 сентября 1822 г. (см. выше, № 40, стр. 35 и 249), и в других местах: «мы привыкли мыслить на чужом языке, метафизического языка у нас вовсе не существует»; «поэт создал совершенно новый язык и выразил на нем все оттенки своей метафизики»; «опытное и живое перо князя Вяземского победило трудность метафизического языка» (ср. в статьях Н. О. Лернера — «Пушкин и его соврем.», вып. XII, стр. 127—128, и вып. XV, стр. 18—19, а также выше, стр. 249).

— О русском языке Пушкин говорит в строфах XXVI — XXIX главы 3-й «Евгения Онегина» — по поводу письма Татьяны, которая

... по-русски  плохо знала,
Журналов наших не читала
И выражалася с трудом
На языке своем родном, —
И так — писала по-французски...
Что делать! повторяю вновь:
Доныне дамская любовь
Не изъяснялася по-русски,
Доныне гордый наш язык
К почтовой прозе не привык.
......................
Как уст румяных без улыбки, —
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю.
......................
Неправильный, небрежный лепет,
Неточный выговор речей
Попрежнему сердечный трепет
Произведут в душе моей;
Раскаяться во мне нет силы,
Мне галлицизмы будут милы.
Как прошлой юности грехи,
Как Богдановича стихи...

— Статья Пушкина —А«О Г-же Стааль и о Г. А. М-ве», с пометою под нею даты: «9 июня 1825» и подписью — псевдонимом: «Ст. Ар.» (т.-е. Старый Арзамасец) помещена в «Московском Телеграфе» 1825 г., ч. IV, № 12 (июнь), стр. 255—259, непосредственно за статьею Вяземского о Разборе Давыдова. См. еще в письме №180 и стр. 515. Защищая книгу Сталь от резкой критики А. А. Муханова (о нем см. выше, стр. 403), упрекавшего г-жу Сталь в «ветренном легкомыслии и отсутствии наблюдательности» и выражавшегося, что он «был поражен самим рассказом, во всем подобном пошлому пустомельству тех щепетильных Французиков, которые, немного времени тому назад, являясь с скудным запасом сведений и богатыми надеждами в Россию, так радостно принимались щедрыми и подчас неуместно добродушными нашими соотечественниками (только по образу мыслей не нашими современниками)», — Пушкин писал в своей заметке: «Что за слог и что за тон! Какое сношение имеют две страницы Записок с Дельфиною, Кориною, Взглядом на Французскую революцию и проч., и что есть общего между щепетильными (?) Французиками и дочерью Неккера, гонимою Наполеоном и покровительствуемою великодушием Русского Императораќ» — Пушкин был потому особенно заинтересован своим псевдонимом, что как раз в то время, что он писал свою статью (в начале июня), его друзья хлопотали о нем и сам он надеялся получить если не прощение, то разрешение на поездку за-границу. В связи с этим он и припомнил о «царской милости», только что им полученной (ср. выше, в письме № 152). Следует сказать, что Вяземский, получив письмо Пушкина, не понял иронии его слов и писал своей жене 1 августа из Ревеля: «Я получил письмо от ссылочного Пушкина; он, кажется, довольно доволен позволением ехать в Псков и имеет уже там на примете оператора. Он думал», прибавляет Вяземский, имея в виду конец письма Пушкина: «что ты со мною, и тебе кланяется: «поклон княгине-лебедушке от арзамасского гуся» («Остаф. Архив», т. V, вып. 1, стр. 80). Самому поэту он также писал по этому поводу 4 августа: «Я рад, что ты едешь в Псков, во-первых, для здоровья, а во-вторых, и для будущего. Только ты, сделай милость, не ступи этого первого шага левшею, как Людовик 18-й, выходя из корабля в Кале; так что говорили, que c’étoit la première gaucherie de la Restauration. Пусть будет этот первый шаг правый, твердый и прочный. Ты довольно вилял, но как ни виляй,

Все  придешь к  тому  же  горю,
Что  велит  нам  умереть!

«Право, образумься, и вспомни собаку Хемницера, которую каждый раз короче привязывали; есть еще и такая привязь, что разом угомонит дыхание; у султанов она называется почетным снурком, а у нас этот пояс называется Уральским хребтом. Надеюсь, а пуще желаю, чтобы Псков принес тебе пользу» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 251—252).

— Романтическая трагедия —Й«Борис Годунов»; ниже Пушкин сообщает полное заглавие своего нового произведения, над которым он тогда трудился и которое закончил к началу октября. Черновик заглавия см. в издании Пушкинского Дома: «Неизданный Пушкин. Собрание А. Ф. Онегина», С.-Пб. 1922, стр. 37—39.

— Стихотворение:Ю«А. Шенье в темнице», посвященное Н. Н. Раевскому, написано было в начале 1825 года. Оно предназначено было для собрания Стихотворений Пушкина, где и появилось, но с измененным заглавием («Андрей Шенье») и с пропуском стихов 21—64 и 150: и то, и другое было сделано, очевидно, цензором Бирюковым, рассматривавшим рукопись Стихотворений. Стихотворение это, как известно, послужило поводом для возникновения «дела» по обвинению нескольких лиц в политическом преступлении; к делу этому был привлечен и Пушкин (1827); см. ниже, в письмах 1827 г., и статью П. Е. Щеголева: «Пушкин в политическом процессе 1826—1828 г.г. — «Пушкин и его соврем.», вып. XI, стр. 1—51. Отвечая на вопрос Пушкина, кн. Вяземский писал ему 4 августа: «Твоего Шенье в темнице не знаю, но благодарю уже за одно заглавие. Предмет прекрасный! Шенье в своей школе единственный поэт Французский: он показал, что есть музыка, т.-е. разнообразие тонов в языке Французском. Спасибо и за трагедию, о которой мне Жуковский уже говорил, тут есть ночь знаменитая! Вперед!» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 253). Шенье был казнен вместе с другим поэтом — Руше, предсмертное стихотворение которого перевел Жуковский: «Руше к своей жене и детям из тюрьмы» (напечатано в «Вестнике Европы» 1807 г., № 12, стр. 278).

— Княгиня-лебедушка — жена Вяземского, Вера Федоровна. На вопрос Пушкина Вяземский отвечал ему 4 августа: «Жены со мною нет. Она в Остафьеве, где и я буду в начале Сентября. Авось там примусь баять о Байроне. Между тем все эта мысль гнездится у меня в голове и собираю себе всевозможные материалы» (там же).

— Лето 7333— по счислению от сотворения мира, — как считали у нас до первых годов XVIII столетия, когда перешли на счисление от Рождества Христова; 7333 = 1825 году (7333—5508).

— Городище Воронич — бывшее большое поселение между Тригорским и Михайловским, в версте от него, ко временам Пушкина уже почти исчезнувшее.

— Письмо было переслано через Карамзина, жившего в Царском-Селе, так как Пушкин знал (см. в начале письма), что Вяземский был у историографа, но не был уверен, что он уже уехал в Ревель.

154. П. А. Плетневу (стр. 141—142). Впервые напечатано вФ«Полярной Звезде» Герцена и Огарева, кн. VI, Лондон. 1861, стр. 102, и в «Вестн. Евр.» 1881 г., № 3, стр. 11; подлинник неизвестно где находится. Письмо это датировалось, по почтовому на нем штемпелю, началом августа, но так как в конце его указано, что писано оно в присутствии А. П. Керн, уехавшей из Тригорского 19 июля, то следует заключить, что оно написано было до этого числа и, залежавшись у поэта, было им лишь отослано на почту в начале августа (см. нашу заметку в Соч., ред. Венгерова, т. III, стр. 593, примеч. 1-е).

— о стихотворении «Андрей Шенье в темнице», посвященном H. H. Раевскому, см. выше в письме № 153.

— Поправки, сообщенные Пушкиным Плетневу, заведывавшему изданием его Стихотворений в издание это не вошли.

— Барон А. А. Дельвиг женился позже — 30 октября 1825 г.; 5 июня 1825 г., извиняясь в том, что не писал ей, Дельвиг объяснял П. А. Осиповой причину своего молчания, между прочим, тем, что «замешалась любовь — и любовь счастливая. Ваш знакомец Дельвиг женится на девушке, которую давно любит, — на дочери Салтыкова, сочлена Пушкина по Арзамасу» («С.-Петерб. Вед.» 1866 г., № 146; подлинное письмо — в Пушкинском Доме). См. ниже, в письмах № 156, 182 и 20 февраля 1826 г.

— Козлов — Иван Иванович, поэт-слепец (см. выше, стр. 377 и 423—424).

— «Одна прелесть» — Анна Петровна Керн. — Впервые упомянутая Пушкиным в письме его к А. Г. Родзянке от 8 декабря 1824 г. (№ 111), она вводит нас в цикл замечательных писем Пушкина, вызванных кратковременным появлением в Михайловско-Тригорской жизни поэта красивой молодой женщины — Анны Петровны Керн, рожденной Полторацкой (род. 1800, ум. 1879). Племянница П. А. Осиповой по первому ее мужу, H. И. Вульфу, и кузина и подруга ее старшей дочери, Анны H. Вульф, жена пожилого генерала Е. Ф. Керна, она была немного знакома с Пушкиным еще со времен его после-лицейской Петербургской жизни: они встретились в 1819 году в доме А. H. и Е. М. Олениных, — тетки и дяди Анны Петровны. В конце 1824 года мимолетные отношения с нею завязались у Пушкина через его «приятеля» А. Г. Родзянку (см. в письме № 111, и в объяснениях, стр. 377—378); кроме того, он часто слышал о ней от ее кузины, Анны Николаевны Вульф, с которою та состояла в переписке. Поэтому по приезде в Тригорское А. П. Керн встретилась с Пушкиным, как со старым и хорошим знакомым. Пушкин был очарован красотою и умом молодой женщины, обладавшей, к тому же, всеми тайнами кокетства. В своих замечательных Воспоминаниях о Пушкине («Библ. для Чт.» 1859 г., т. 154; перепечатаны в книге Л. H. Майкова, Пушкин, С.-Пб. 1899) она подробно и живо рассказала о встрече своей с поэтом в Тригорском в июне 1825 года и о последовавших затем отношениях к ней Пушкина в течение приблизительно месяца, что она гостила у тетушки. — В это время Пушкин написал свою знаменитую пьесу, ей посвященную:

Я  помню  чудное  мгновенье:
Передо  мной  явилась ты,
Как  мимолетное виденье,
Как  гений  чистой  красоты,  и  т. д.

Из этого стихотворения видна сила чувства, овладевшего Пушкиным. Сама Керн в Воспоминаниях своих умолчала об этом чувстве, которое она пробудила в душе и сердце Пушкина и которое живо выразилось как ь стихотворении, ей посвященном, так, еще больше, в письмах, которые последовали за ее отъездом; эти чувства были настолько сильны и, повидимому, взаимны, что, напр., Анненков (а за ним и другие биографы поэта) прямо говорят, что П. А. Осипова «увезла» Анну Петровну, «красивейшую из своих племянниц», в Ригу — «во избежание катастрофы». Анненков называет чувство Пушкина «мгновенным порывом»; но порыв этот был чрезвычайно силен, ярок и доходил до экстаза, до бешенства, переливаясь всеми оттенками чувства — от нежной сентиментальности до кипучей страсти. Пушкин совершенно опьянел от очарования красоты, забыв на время все свои прежние увлечения и всецело отдавшись поглотившей его страсти. 19 июля Анна Петровна с теткой, П. А. Осиповой, и с кузинами. А. H. и Е. H. Вульф, уехала из Тригорского в Ригу, увозя с собою посвященные ей стансы Пушкина и дав ему разрешение переписываться с ней, а уже 21 числа поэт писал Анне Николаевне Вульф письмо, полное нежных слов по адресу уехавшей красавицы (см. ниже, письмо № 155). Дальнейшая судьба А. П. Керн будет видна из позднейших о ней упоминаний в письмах Пушкина и записок его к ней 1828 и 1832 г. Биографию ее, нами написанную, см. в Соч., ред. Венгерова, т. III, стр. 585—606, и в нашей же книжке: Анна Петровна Керн, М., изд. Сабашниковых, 1925.

— По поводу исполнения «Венецианской Ночи» А. П. Керн в Воспоминаниях своих пишет следующее: «Во время пребывания моего в Тригорском я пела Пушкину стихи Козлова:

Ночь весенняя  дышала
Светлоюжною  красой,
Тихо  Брента  протекала,
Серебримая  луной,  и  проч.

«Мы пели этот романс Козлова на голос «Benedetta sia la madre», баркароллы Венецианской. Пушкин с большим удовольствием слушал эту музыку», — и далее Керн приводит выдержку из этого письма к Плетневу.

— Итальянская фраза в переводе значит: «Сие писано в присутствии этой самой дамы, — как всякий может видеть. До свиданья, милый поэт, пишите мне, прошу вас. Весь ваш».

155. Анне Н. Вульф (стр. 142—143). Впервые напечатано в Воспоминаниях А. П. Керн ву«Библ. для Чт.» 1859 г., № 4, стр. 119—120 (отрывок — в «Русск. Стар.» 1879 г., т. XXVI, стр. 326—328); подлинник был у М. И. Семевского (1880), затем у барона Н. К. Богушевского и в коллекции И. И. Куриса в Одессе (см. Каталог Пушкинской Выставки в Одессе, Од. 1899, стр. 16); ныне в Пушкинском Доме Академии Наук.

Перевод.м«Пишу вам после очень грустного опьяненья; вы видите, я держу свое слово. И так: в Риге ли вы уже? одержали ли победы? скоро ли выходите замуж? нашли ли уланов? Сообщите мне обо всем этом во всех подробностях, ибо вы знаете, что, несмотря на мои злые шутки, я поистине интересуюсь всем, что вас касается. Хотел я побранить вас, да не хватает на то смелости на таком почтительном расстоянии; что же касается нравоучений и советов, то вы их получите. Слушайте хорошенько: 1) Во имя Неба, будьте ветрены лишь с вашими друзьями (мужеского рода): последние воспользуются этою ветренностью лишь в свою пользу, тогда как подруги повредят вам, ибо усвойте себе хорошенько ту мысль, что все они столь же пусты и столь же болтливы, как и вы сами; 2) Носите короткие платья, ибо у вас прехорошенькие ножки, да не растрепывайте височков, хотя бы это было и модно, так как у вас, к несчастью, круглое лицо; 3) С некоторого времени вы стали очень учены, но..... не старайтесь выказывать этого, и если какой-нибудь улан скажет вам, «что с вами нездарово вальсировать», — не смейтесь и не жеманьтесь и не делайте вид, что этим гордитесь; высморкайтесь [...] отвернитесь и заговорите о чем-либо другом; 4) Не забудьте о последнем издании Байрона. Знаете, за что я хотел побранить вас? нет? испорченная девица, без чувства и без и т. д...... А ваши обещания? сдержали вы их? Пусть! не стану больше говорить о них и прощаю вас, — тем более, что и сам об этом вспомнил лишь после вашего отъезда. Странно! где же у меня тогда была голова? После сего поговорим о другом. Все Тригорское поет: Не мила ей прелесть NB ночи, а у меня от этого сердце ноет; вчера мы с Алексеем [Вульфом] говорили подряд четыре часа. Никогда еще не было у нас такого продолжительного разговора. Угадайте, что нас вдруг так сблизило? Скука? НьЛэЖХЮШГ°‡na("Источник: Пушкин\n C02F0F2813302238E2E0212B09655D52F1182BDA39243224E3D52D0020465673DC2A103129FB332C06211AF81B997B4EEE062023223526CA371D3809DF6099711029272F3BFC11240420C4C120486B82233B303DE00E2F072C1BC9F00977577B242EF5F81BE202340D122406388769783BF02D0230133A151726193E1DB7AC6C3C330134DD3412C3390E2E13FD616C6B3705E20A2B1F0237D8301E313C6ABC730B340525020336DF29072C202A72695B2D08F7DF33390D3EDA322134256B8C6F13380E0A2FD0E76A") все это, если хотите, очень похоже на любовь, но, клянусь вам, что о ней и помину нет. Если бы я был влюблен, то в воскресенье со мною сделались бы конвульсии от бешенства и ревности; а мне было только досадно. Однако, мысль, что я ничего для нее не значу, что, пробудив и заняв ее воображение, я только потешил ее любопытство; что воспоминание обо мне ни на минуту не сделает ее ни рассеяннее среди ее триумфов, ни мрачнее в дни грусти; что прекрасные глаза ее остановятся на каком-нибудь Рижском франте с тем же раздирающим сердце и сладострастным выражением, — нет, эта мысль для меня невыносима; скажите ей, что я умру от этого; нет, не говорите, а то это очаровательное создание насмеется надо мною! Но скажите ей, что уж если в ее сердце нет для меня тайной нежности, если нет в нем таинственного, меланхолического ко мне влечения, то я презираю ее, понимаете ли? Да, презираю, несмотря на все удивление, которое должно возбудить в ней это столь новое для нее чувство. До свиданья, Баронесса, примите выражение уважения от вашего прозаического обожателя. 21 июля. Пришлите мне рецепт, который вы мне обещали. Я наделал столько глупостей, что сил нет. Проклятый приезд, проклятый отъезд!»

— Байрона в последнем издании послала вскоре в подарок Пушкину из Риги А. П. Керн; см. ниже, в письме № 192.

— О романсе И. И. Козлова «Венецианская Ночь» см. выше, в письме № 154 и в объяснениях, стр. 468.

— По поводу слов Пушкина о камне и гелиотропе, напоминавших ему об А. П. Керн, она в своих Воспоминаниях делает примечание: «Никакого не было камня в саду, а споткнулась я о переплетенные корни дерев. Веточку гелиотропа он, точно, выпросил у меня».

— Воскресенье — день отъезда А. П. Керн, П. А. Осиповой и А. Н. и Е. Н. Вульф; 19-го июля, это число в 1825 г., действительно, приходилось на воскресенье.

— В объяснение досады Пушкина А. П. Керн пишет в Воспоминаниях своих:У«Ему досадно было, что брат [Алексей Вульф] поехал провожать свою сестру [Анну Николаевну] и меня и сел вместе с нами в карету». Алексей Николаевич Вульф (см. выше, стр. 347), тогда студент Дерптского Университета, также влюбился в свою красавицу-кузину, с которою впоследствии был в очень близких отношениях (см. «Пушк. и его соврем.», вып. XXI — XXII, стр. 31 и др.)

156. Барону А. А. Дельвигу (стр. 143—144). Впервые напечатано в «Материалах» Анненкова, стр. 170, 171, 224 (отрывки), в «Полярной Звезде на 1861 г.» Герцена и Огарева, Лондон. 1861, стр. 95—96 (полностью, но с ошибкой в дате), и в «Вестн. Европы» 1881 г., № 1, стр. 9—10 (полностью); подлинник (на бумаге — вод. зн.: Гг. X. 1824 Г.) в Библиотеке Академии Наук.

— О том, что Дельвиг писал ему, Пушкин узнал из письма к нему Плетнева от 18 июля 1826 г.: «Дельвиг тебе писал обо всем, что ты от него хотел знать». Письмо это до нас не сохранилось, как не дошло и до Пушкина.

— Никита — слуга Дельвига; см. выше, стр. 452.

— П. А. — Плетнев; 18 июля он писал Пушкину: «Дело об отпуске твоем еще не совсем решилось. Очень вероятно, что при докладе сделана ошибка. Позволено тебе не только съездить, но, если хочешь, и жить в Пскове. Из этого видно, что просьбу об отпуске для излечения болезни поняли и представили, как предлог для некоторого рассеяния, в котором ты вероятно имеешь нужду. А то известно, что в Пскове операции сделать некому. И так на этих днях будут передокладывать, что ты не для рассеяния хочешь выехать из Михайловского, но для операции действительной. Вот почему никто тебе об этом и не пишет. Сделай милость, ты успокойся» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 237—238). О проекте передоклада по делу Пушкина знал и кн. Вяземский, который (как уже указано было выше, стр. 447) 11 июля писал своей жене из Ревеля (где тогда находились родители поэта): «Сейчас лечу в море, потом иду обедать к Пушкиным [С. Л. и Н. О.]: дочь именинница и нездорова. Она очень мила и напоминает брата, от которого получил вчера письмо. Он отпущен в Псков, для лечения своего аневризма, но не знают, поедет ли. Мать, кажется, еще просила государя, чтобы отпустили его в Ригу, где есть хороший доктор» («Остаф. Арх.», т. V, вып. 1, стр. 56—57). Что Надежда Осиповна, действительно, намерена была обратиться со вторичной просьбой к Александру I, после того, как первая просьба ее не достигла того результата, которого желал и поэт, и его близкие, свидетельствует черновой проект ее прошения. Вот его текст в переводе на русский язык: «Несчастная мать, проникнутая добротой и милосердием вашего величества, решается еще раз повергнуть к стопам своего августейшего монарха свою покорнейшую просьбу. По сведениям, которым боюсь и верить, болезнь моего сына идет быстрыми шагами. Псковские доктора отказались сделать необходимую для него операцию, и он вернулся в деревню, где находится без всякой помощи в безвыходном положении. Соизвольте, государь, разрешить ему переехать в другое место, где он смог бы найти более знающего врача. Соблаговолите простить мать, трепещущую за жизнь своего сына, за то, что она осмелилась во второй раз молить вас об этой милости вашего милосердия. Несчастная мать несет свое горе вам, как отцу ваших подданных. Только от государя может она надеяться на все, только от его доброты ожидает она конца своим опасениям и мучениям» (М. А. Цявловский, Тоска по чужбине у Пушкина — «Голос Минувшего» 1916, № 1, стр. 46—47; там же и французский текст из рукописи б. Румянцовского Музея № 1254). «По всей вероятности», говорит М. А. Цявловский: «это прошение не было подано государю; по крайней мере, ни в переписке самого Пушкина, ни в письмах его друзей мы не нашли указаний на то, чтобы Надежда Осиповна подавала два прошения. Поводом вторичного обращения к государю Н. О. Пушкина (в черновике) выставляет безрезультатную поездку Пушкина в Псков. Но это — неправда, так как Пушкин, наоборот, летом не воспользовался разрешением съездить в Псков. ¹ Уверять в своей неясной любви к сыну и в страхе за его жизнь, — чего на самом деле не было, — Надежда Осиповна, конечно, могла; но утверждать в прошении к государю, что ее сын ездил в Псков, когда он отказался туда поехать, она не решилась, а кроме этого нечем было мотивировать второе обращение к государю. Поэтому, как мы думаем, второе прошение матери так и осталось лишь проектом» (там же, стр. 47). См. выше, в объяснениях к письму № 147, и ниже, письмо к Мойеру, № 160.

— Лев Пушкин вывел из терпения своего брата-поэта невнимательным отношением к его просьбам и поручениям. Зная об этом, его другой комиссионер, Плетнев, писал поэту 18 июля, стараясь помирить братьев: «Тебя все твои друзья и брат любят. Льву я не показывал твоих последних двух писем ² и не говорил, что ты писал ко мне. Он, может быть, по молодости лет и рассеян, но тебя очень любит. Твое ожесточение огорчило бы его. Чтожь за радость мне быть причиною вашей ссоры, которая произошла от недоразумения? Напиши ему просто, чтобы он скорее кончил переписку разных стихотворений» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 238). Ср. ниже, письмо к Л. С. Пушкину № 159.

— Об А. А. Воейковой («Светлане»), в которую был влюблен Лев Пушкин, см. выше, стр. 361—362. Он, действительно, писал свои стихи в ее альбом, где были записаны и стихи А. Пушкина (Н. В. Соловьев, История одной жизни, т. II, Пгр. 1916, стр. 107). Вскоре «Светлана» приняла участие в хлопотах о судьбе Пушкина (см. там же, стр. 7, «Пушк. и его соврем.», вып. VIII, стр. 86, и ниже, стр. 474).

— Дельвиг женился немного позднее, чем думал Пушкин, — 30 октября 1825 г. Его женою стала Софья Михайловна Салтыкова (род. 20 октября 1806, ум. 4 марта 1888), дочь Михаила Александровича Салтыкова (рр 1767, ум. 6 апреля 1851); человек умный, высокообразованный «вольтерьянец», бывший в 1794 г. «в случае» у Екатерины II («Русск. Арх.» 1876 г., кн. III, стр. 385), — он, по словам Д. Н. Свербеева, «был типом знатного и просвещенного русского, образовавшегося на французской литературе, с тем только различием, что он превосходно знал и русский язык» (Записки, т. I, М. 1899, стр. 359). Его литературные занятия и любовь к словесности создали ему добрую репутацию в кругу писателей-Карамзинистов, членов Арзамаса, в коем он и состоял поэтому почетным или «природным» членом. В 1812—1818 г.г. он был Попечителем Казанского Учебного Округа, а затем числился при Коллегии Иностранных Дел, в 1828 г. назначен был сенатором в Москву и произведен в тайные советники, с 1830 г. был Почетным Опекуном Московского Опекунского Совета и в 1849 г. окончательно уволился от службы (см. «Остаф. Арх.», т. III, стр. 612—616, и в нашей книжке: «Роман декабриста Каховского», Лгр. 1926, стр. 8—15). Баронесса С. М. Дельвиг, потеряв в начале 1831 года своего мужа, которому она, однако, не сумела дать того счастия, какого он по своим нравственным качествам заслуживал, и от которого имела одну дочь, Елизавету (ум. 1915 г.), — летом того же года вышла замуж за Сергея Абрамовича Баратынского (род. 1807, ум. 1866), родного брата поэта, — по образованию врача, который уже давно был влюблен в нее. О ней много рассказывает в своем известном дневнике А. Н. Вульф, близко с ней знакомый («Пушк. и его соврем.», вып. XXI — XXII): письма к ней Дельвига-жениха см. в «Сборнике Пушкинского Дома на 1923 г.», С.-Пб. 1922, стр. 78—96, с заметкой М. Л. Гофмана. Подробнее о С. М. Дельвиг и о ее романе с декабристом Каховским см. в нашей цитированной книжке: «Роман декабриста Каховского», Лгр. 1926.

— П. А. — Осипова, 19 июля уехавшая с племянницею и двумя дочерьми в Ригу. «Цель поездки», говорит М. И. Семевский со слов А. Н. Вульфа, «была — повидаться со стариком-генералом [Керном], мужем красавицы К[ерн], которая жила с ним все это время розно. Прасковье Александровне хотелось примирить супругов, чего она и достигла» («С-Пб. Вед.» 1866 г., № 146), хотя завязавшаяся у Керн переписка с Пушкиным и могла этому легко помешать.

— О письме Пушкина к Александру I, см. выше, стр. 134 и 446—447; там же и о письме матери поэта к императору.

— По поводу приводимой Пушкиным выдержки из «Анналов» (IV 30: «dandos vitae usus cui vita concederetur») знаменитого историка Тацита (род. ок. 55, ум. ок. 120 г. по Р. X.), Анненков говорит: «Обращаясь к Римской Истории, мы можем сказать, что Пушкин нашел в ней одно величавое лицо, приковавшее все внимание его — именно Тиберия: «Чем более читаю Тацита», пишет он: «тем более мирюсь с Тиберием. Он был один из величайших умов древности». В другой раз, в своем трактате о воспитании,.... он прибавляет: «Тацит есть великий сатирический писатель, впрочем, исполненный политических предрассудков». По обыкновению своему Пушкин стал писать заметки о Тиберии, следя за мыслями кесаря по рассказу знаменитого Римского историка и выводя из сжатых его определений те пояснения, образцы которых находятся у Макиавеля в его рассуждениях о книгах Тита Ливия». «Как пример этой борьбы с Тацитом и самого способа ведения исторической полемики», Анненков поместил 4 отрывка из толкований Пушкина на Анналы Тацита («Материалы», стр. 170—171; ср. заметку Г. Г. Гельда в сборн. «Пушк. и его соврем.», вып. XXXVI, стр. 59—62, и заметку А. И. Малеина в сборн. «Пушкин в мировой литературе», 1926, стр. 11—12); в своей книге «Пушкин в Александровскую эпоху» он высказывает мысль (стр. 303), что «Анекдотом о Вибии Серене Пушкин намекал другу на собственное свое положение в деревне и выражал желание, чтобы к нему применили приговор Тиберия, который воспротивился решению сослать Серена на необитаемый остров, говоря, что кому дарована жизнь, того не следует лишать способов к поддержанию жизни».

— Ответа Дельвига на это письмо до нас не сохранилось.