Бонди С.М. - Рождение реализма в творчестве Пушкина. Глава 13.
ГЛАВА XIII
Новая установка творчества Пушкина получила некоторое отражение и в его лирике, несмотря на то что лирика, как известно, занимает особое место среди поэтических жанров. Ведь лирика всегда, во все временаЛ у всех народов, во всех литературных направлениях выполняет ту же задачу: поэтическое выражение чувств поэта, его эмоционально окрашенных размышлений. У романтиков этой задаче подчинено все творчество, она осуществляется и в повествовательном и в драматическом жанрах. В других литературных направлениях (классицизме, сентиментализме, реализме) главная задача выполняется в повествовании, драме, а в лирике поэты решают неизменно все ту же задачу — облекают в поэтическое слово, в поэтические формулы свое душевное состояние... Различия, изменения в лирических произведениях разных поэтов, разных эпох касаются, таким образом, не самого главного, не основной установки (которая всегда одна и та же), а конкретного содержания заключенных в них чувств поэта, их тем, а также поэтического оформления этих чувств, поэтического стиля.
Лирика Пушкина начиная с 1825 года приобретает иной раз черты, несвойственные лирическим его произведениям более раннего времени. Прежде всего в нее проникают элементыЁ«сниженного», прозаического стиля, «прозаические» слова, образы (чем Пушкин прежде пользовался только в шутливых произведениях). В стихотворении «Зимнее утро» (1829), начинающемся обычными, так сказать, «общелирическими» выражениями:
Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный —
Пора, красавица, проснись...
и т. д.
— после ряда прекрасных картин, которые могли бы встретиться и в романтическом стихотворении:
Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась;
Луна, как бледное пятно,
Сквозь тучи мрачные желтела...
или:
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит...
и т. д.
— после всех этих чудесных поэтических сравнений и метафор поэт вводит в свои стихи самые бытовые, прозаические слова и образы:
Трещит затопленная печь.
Приятно думать у лежанки.
Но знаешь, не велеть ли в санки
Кобылку бурую запречь?..
Не раз обращалось внимание на то, что в последнем стихе Пушкин сначала написал:с«Коня черкасского запречь», а потом заменил этого коня на прозаическую «бурую кобылку»... Самое замечательное при этом то, что такая замена нисколько не снизила художественного впечатления, не убавила подлинной поэтичности этого места. Здесь происходит чудо, которое мы находим то и дело у Пушкина (да и у других поэтов), — когда обыденный, бытовой предмет, образ вдруг в соответствующем контексте приобретает эстетически волнующий характер... Нечего и говорить, что стих с «кобылкой бурой» звучит здесь гораздо поэтичнее, чем прежний стих — «Коня черкасского запречь».
Так же вдруг загораются поэтическим блеском «натуралистические» детали в замечательном стихотворении «Признание» (1826):
Сказать ли вам мое несчастье,
Мою ревнивую печаль,
Когда гулять порой, в ненастье,
Вы собираетеся вдаль?
И ваши слезы в одиночку,
И речи в уголку вдвоем,
И путешествие в Опочку,
И фортепьяно вечерком...
Помимо таких единичных вкраплений так называемых «прозаизмов» в высокопоэтическую лирику Пушкина-реалиста, вся она звучит гораздо яснее, отчетливей по смыслу, без тех поэтических туманностей, без той нарочитой неопределенности, нечеткости, которые часто характеризуют лирику поэта-романтика.
В этом смысле замечательно романтическое стихотворение Пушкина «Ночь» (1823) — удивительное по силе и эмоциональности выражения страстной любви. «Ласково и томно» звучат в ночном молчанье стихи влюбленного поэта; он видит перед собой в темноте блистающие глаза своей возлюбленной, ее улыбку, слышит ее голос, говорящий нежные слова... Романтическая туманность, неясность, неточность смысла, «музыка прежде всего» доведены здесь до крайности. Не сразу можно понять даже, говорится ли в этом стихотворении о ночном свидании или поэт в одиночестве мечтает о своей возлюбленной, читает вслух стихи, написанные для нее, и только в воображении видит ее перед собой.
Мой голос для тебя и ласковый и томный
Тревожит поздное молчанье ночи темной.
Близ ложа моего печальная свеча
Горит; мои стихи, сливаясь и журча,
Текут, ручьи любви, текут, полны тобою.
Во тьме твои глаза блистают предо мною,
Мне улыбаются, и звуки слышу я:
Мой друг, мой нежный друг... люблю... твоя... твоя...
Только одно слово в стихотворении, один эпитет — «печальная свеча» — указывает на то, что поэт сейчас один, и только сила влюбленной мечты создает перед ним и облик милой, и ее любовные слова... Вот типичный образец лирического стиля настоящего романтика! Таких стихов у Пушкина после 1825 года уже не найдем.
В некоторых стихотворениях Пушкина зрелого периода даже как будто изменяется и основная задача лирической поэзии: поэт уже не просто в гармонических стихах изливает свои чувства, а словно бы наблюдает их извне, изучает их как объект, поэтически размышляет не об обстоятельствах, вызывающих его душевные переживания, а о самих переживаниях, чувствах, их сложности и необычности.
В стихотворении «Под небом голубым...» (1826) говорится о непонятном для самого Пушкина равнодушии, с каким он встретил известие о смерти страстно любимой им (всего три года назад!) Амалии Ризнич:
Под небом голубым страны своей родной
Она томилась, увядала...
Увяла наконец, и верно надо мной
Младая тень уже летала...
Поэт думает, что он должен был душой почувствовать смерть любимой женщины. Ее «младая тень» прилетела к нему, ища утешения в его горести, в его любви...
Но недоступная черта меж нами есть.
Напрасно чувство возбуждал я:
Из равнодушных уст я слышал смерти весть,
И равнодушно ей внимал я.
В этом равнодушии, бесчувственности он видит свою вину перед памятью о бедной, истомленной жизнью и рано умершей женщине. Он напоминает себе свое прежнее чувство к ней, его пламенность, нежность, его тоску и мучения — четыре стиха посвящены удивительному по силе и поэтичности выражению этих противоречивых, страстных и тяжких переживаний:
Так вот кого любил я пламенной душой
С таким тяжелым напряженьем,
С такою нежною, томительной тоской,
С таким безумством и мученьем!
И кончается стихотворение горестным признанием того. что он обманул ее «бедную, легковерную тень», что в душе его ничего не осталось от прежних мучительных и сладких чувств.
Где муки, где любовь? Увы! в душе моей
Для бедной, легковерной тени,
Для сладкой памяти невозвратимых дней
Не нахожу ни слез, ни пени.
Несомненно, что в этом стихотворении поэту важно было не выразить свои чувства, а зафиксировать, проанализировать в эмоциональной поэтической форме необычное, парадоксальное для него душевное переживаниеЛ
Такой же характер носит и стихотворение «На холмах Грузии» (1829). И здесь перед нами, по-видимому, не столько выражение чувств, сколько анализ, размышление по поводу их необычности, противоречивости.
В начале стихотворения, в двух первых стихах — слегка намеченные поэтические образы южной природы, зрительные (ночная темнота, лежащая на холмах Грузии) и слуховые (близкий шум бурной Арагвы):
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною...
Дальше говорится о чувстве поэта, таком сложном и необычном, что для описания его приходится рядом ставить слова почти противоположного значения. Это грусть, но не тяжкая, а легкая; это печаль, но не мрачная, а светлая...
Мне грустно — и легко; печаль моя светла...
Четвертая строчка — удивительная по своей музыкальности (подхват, повторение слов из предыдущего стиха, гармонический подбор звуков) — проясняет содержание этого сложного чувства.
Печаль моя полна тобою...
Спокойное до сих пор чувство взволнованно вспыхивает в начале следующего стиха: снова повторение, новый подъем музыкальной волны:
Тобой, одной тобой... Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит...
Приведенные два стиха с точки зренияЗ«здравого смысла» почти бессмысленны. В них еще резче развиваются контрасты, парадоксы чувства, показанные в первой строфе. Любовь сопровождается унынием, — это еще не удивительно, но уныние какое-то спокойное, легкое, светлое, его ничто не мучит, ничто не тревожит...175
В следующем стихе поэт говорит нам, что это не новая, а прежняя любовь, вдруг загоревшаяся в его сердце:
И сердце вновь горит и любит...
Кончается стихотворение неожиданной рефлексией, размышлением поэта над собой, над особенностью своего сердца:
И сердце вновь горит и любит — оттого,
Что не любить оно не может.
Это стихотворение существует у Пушкина в другой, более ранней редакции, сохранившейся только в его черновой рукописи. В нем иной пейзаж в начальных двух стихах и совершенно по-другому сделана вторая строфаз Первая строфа:
Все тихо. На Кавказ идет ночная мгла.
Восходят звезды надо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою...
Во второй строфе гораздо яснее, конкретнее обозначает Пушкин то сложное чувство, которое вспыхнуло в нем, когда он снова попал на Кавказ:
Я твой по-прежнему, тебя люблю я вновь;
И без надежд, и без желаний,
Как пламень жертвенный, чиста моя любовь
И нежность девственных мечтаний.
Удивительно, что Пушкин — с его страстным, пылким темпераментом,у«бесстыдным бешенством желаний» (как он говорил о себе в юности) — мог переживать такую любовь — легкую, светлую, чистую, молитвенно нежную, лишенную страстных чувств и плотских желаний! И здесь, мне кажется, перед нами не столько лирика в собственном смысле, излияние чувств поэта, сколько психологическое наблюдение, фиксация необычных для него переживаний.
Даже в таком произведении, какN«Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы» (1830), где Пушкин, кажется, единственный раз вводит в свою поэзию выражение смутных, подсознательных ощущений и переживаний (что так характерно было для Жуковского, Тютчева, а позже — Лермонтова, Блока), — даже в этом стихотворении поэт не просто погружается в темную сферу неясных чувств и образных ассоциаций, а стремится осветить ее светом сознания, ясной мысли, понять значение этого странного душевного состояния.
После ряда гениальных по силе выразительности и звуковой живописности метафорических образов:
Парки бабье лепетанье,
Спящей ночи трепетанье,
Жизни мышья беготня...
поэт переходит к настойчивым вопросам:
Что тревожишь ты меня?
Что ты значишь, скучный шепот?
Укоризна или ропот
Мной утраченного дня?
От меня чего ты хочешь?
Ты зовешь или пророчишь?
Я понять тебя хочу,
Смысла я в тебе ищу...
Впрочем, лирика у нас еще недостаточно изучена в историческом плане в связи с тем или иным литературным направлением. Нужны тщательные и точные наблюдения над всеми деталями содержания и формы пушкинских стихотворений, чтобы уверенно решить вопрос о характере лирики Пушкина-реалиста.