Скачать текст произведения

Тынянов Ю.Н. - Пушкин и Кюхельбекер. Часть 3.

III

Изучению лицея и лицейского периода с внешней стороны повезлоГ— ни одному периоду жизни Пушкина не посвящено столько исследований и монографий. Труды Селезнева, Н. Голицына, Я. Грота, К. Грота, Д. Кобеко, многотомный труд Гастфрейнда — краткий перечень монографий о лицее. Однако если присмотреться поближе, литература эта страдает большими недостатками. Вся без исключения она принадлежит перу людей, в разное время обучавшихся в лицее (за исключением Селезнева, бывшего в лицее библиотекарем), приурочена большею частью к юбилейным датам, что придает ей, за немногими исключениями, особый специфически-юбилейный характер и, несмотря на то, что основана на большом фактическом материале, отразила в полной мере особые взгляды авторов на лицейскую традицию. В свете этой традиции лицей является единым за все время своего существования, сохранившим одни и те же культурные и социальные черты воспитательным учреждением с равным социальным положением воспитанников и притом с особо замкнутым, аристократическим, придворным характером. Хранителями традиций были при этом люди, нередко обосновывавшие на этой традиции свое литературное и официальное значение. Таким ранним хранителем этих традиций, вовсе не соответствовавших истории первых лет лицея и первого выпуска, был уже никто иной как второй директор лицея Егор Антонович Энгельгардт. Постоянно поддерживая отношения со всеми «лицейскими», пытаясь объединить их вокруг себя, создав и усердно проводя свое особое понимание «лицейского духа», он способствовал тому, что его имя стало неотделимо от лицея, стало как бы синонимом лицейской истории. Так это в действительности и было по отношению к позднейшей, после-пушкинской истории лицея; Энгельгардт управлял лицеем с 1816 по 1823 г.; по словам Селезнева «тут за последовавшими дополнениями к уставу его и по совершению трех полных курсов (в 1817, 1820 и 1823) характер заведения вполне сложился»7. Но этого нельзя сказать именно об истории первого, пушкинского, выпуска. В последние полтора года шестилетнего лицейского курса Энгельгардт конечно не мог изгладить следов предшествующих четырех с половиной лицейских лет и не в той мере влиял на лицеистов первого пушкинского выпуска, как это ему хотелось и как это казалось ему и позднейшим историкам лицея впоследствии. Дальнейшая разработка архивов, связанны† с лицеем, должна выяснить детали, но основные черты первого — пушкинского — выпуска ясны и теперь.

Лицейское шестилетие делилось на три резко отличающихся друг от друга периода. Об этом достаточно ясно говорит И. И. Пущин в своихз«Записках»: «Лицейское наше шестилетие, в историко-хронологическом отношении, можно разграничить тремя эпохами, резко между собою отделяющимися: директорством Малиновского, междуцарствием (т. е. управлением профессоров: их сменяли после каждого ненормального события) и директорством Энгельгардта»8. Первый период длился от осени 1811 г. до марта 1814 г.Љ— около 2½ лет; второй — «междуцарствия» или «безначалия» — от марта 1814 г. до февраля 1816 г. — 2 года и наконец самый короткий — «энгельгардтовский» — от февраля 1816 г. до июня 1817 г., т. е. менее 1½ лет.

Малиновский ли, непосредственно связанный со Сперанским, Энгельгардт ли, ставленник Аракчеева, или наконец период‹«безначалия», «анархии» был определяющим для лицеистов? Думается, единства здесь не было. Была группа, до конца связанная с Малиновским, как и группа, связанная с Энгельгардтом, и наконец третья, которая всего больше характеризуется временем «безначалия». Неоспоримо длительное влияние Малиновского на таких товарищей Пушкина, как «Суворочка», «спартанец» Вальховский, будущий член Союза Благоденствия. Неоспоримо оно и по отношению к Кюхельбекеру. В его лицейском «Словаре», о котором придется еще говорить, видную часть занимают цитаты из книги Лонгина «О высоком». Эта книга — канон и источник теории высокой поэзии — легла в основу всех позднейших литературных взглядов Кюхельбекера. Лонгин был переведен и издан Ив. Ив. Мартыновым (дир. департ. народн. просв. при Сперанском), одним из учредителей лицея, с которым Малиновский был непосредственно связан (самое название «Лицей» повидимому связано с журналом «Лицей» Мартынова9), и знакомством с Лонгином Кюхельбекер был вероятно обязан ему (возможно впрочем предполагать здесь и другое влияниер— Будри, который мог познакомить лицеистов с трактатом Лонгина в переводе Буало). Именно же влиянию Малиновского следует приписать раннее увлечение Кюхельбекера восточными литературами (В. Ф. Малиновский был дипломатом, участвовал во время заключения мира с Турцией в конгрессе 1792 г. в Яссах, знал турецкий и еврейский языки). Следы детального изучения истории турецкой и персидской поэзии встречаются в лицейских записях Кюхельбекера. Морализующее направление Малиновского, стремившегося образовать «добродетели служилого дворянства», быть может окрашенное поэтизмом, характерным для круга Сперанского10, также оказывало свое влияние: мораль привлекала к нему таких лицеистов, как Вальховский.

В неизданной биографии В. Д. Вальховского, составленной его близким другом, племянником его жены — дочери Малиновского — Евгением Андреевичем Розеном11, о лицейских периодах Малиновского и Энгельгардта говорится следующее:

«В 1814 году умер директор Малиновский, это была большая потеря для лицея. Мы уверены, что если бы он довел первый выпуск до конца, то уровень воспитавшихся в нем был еще выше и нравственнее, в особенности же Пушкин был бы нравственнее, и в его поэзии просвечивал бы более дельный и главное нравственный характер; так-то преждевременная смерть полезного деятеля отзывается и в потомстве; но это коснулось Пушкина и других воспитанников первого выпуска, а не Вальховского; он бы лучше не был, потому что лучше и нравственнее нельзя было быть, и таким же пребывал до гроба. По смерти Малиновского место директора занял известный в то время Егор Антонович Энгельгардт, человек камеральный, отлично образованный, но совершенно другого направления, какое было у Малиновского. Энгельгардт наиболее заботился, чтобы из питомцев своих образовать «des cavaliers galants et des chevaliers servants»*. К сожалению они достигли этого: вот почему на Горчакове, Корфе, Маслове и многих других навсегда остался колорит некоторого вертопрашества и дамской угодливости. Это вредное направление не коснулось лишь одного Вальховского; он явил из себя спартанца-христианина, он все шесть лет погружен был в науку, обогащаясь сведениями и знаниями и никогда не посещал вечеринок, даваемых директором Энгельгардтом с целью развязать молодых людей».

Это свидетельство из круга Вальховского (и Малиновского) дает понять, насколько различны были не только два директора и два направления лицейского воспитания, но и насколько различны были группировки внутри лицея. Опубликование архивов поможет выяснить всю степень лицейского антагонизма и разности; но приведенный документ достаточно удостоверяет враждебность обоих направлений (сравнить хотя бы лицейские взгляды времени Энгельгардта на женщину как средство «карьеры» (Горчаков) и энгельгардтовские вечеринки, которые должны были приучить к развязности, с приведенным выше изречением Малиновского о женщинах, морально-пиэтистического характера).

Энгельгардт был давнишним знакомым и свойственником семьи Ломенов, отец его был соседом по имению Ю. Я. Кюхельбекер и помогал ей в делах (аренда казенной земли в Лифляндии) (письмо матери к Кюхельбекеру от 11 марта 1817 г.); старые семейные балтийские связи делали Энгельгардта лично близким семейству Кюхельбекеров. Отношения с Энгельгардтом Кюхельбекер сохранил и по выходе из лицея. Но вот что он пишет об Энгельгардте в письме к матери от 10 июля 1833 г. из Свеаборгской крепости:

«Он всегда будет для меня незабвенным: я довольно долго (wohl einige Zeit) был несправедлив к нему, неблагодарен, но он знает, что тогдашнее мое поведение, направленное против него, проистекало не из моего сердца, но что меня настраивали. Он был мой воспитатель и никогда не относился ко мне несправедливо, даже тогда, когда я тяжело перед ним провинился».

Факты, о которых Кюхельбекер вспоминает, дают основание причислить и его к лицейской «оппозиции» Энгельгардту.

К оппозиции этой, как мы видели, принадлежал Вальховский. Если судить по отзывам Энгельгардта о лицеистах и полному отсутствию отношений по выходе из лицея — к ней в сильной степени принадлежал Пушкин; примыкал к ней и Кюхельбекер.

Этому как нельзя более соответствует то обстоятельство, что в письме к Кюхельбекеру от 24 января 1823 г. Энгельгардт выговаривает ему12: «Письмо твое, друг мой Вильгельм, я получил, и если с одной стороны мне очень приятно было видеть, что ты, наконец, вспомнил обо мне, то с другой стороны было очень досадно, что ты вспомнил не обо мне, не о Егоре Антоновиче, не о старом директоре и друге, а о каком-то чужом человеке, которого при каждом слове величаешь превосходительством. Если б я не знал твое доброе сердце, то я мог бы принять и титул этот и все письмо твое за колкость».

Таким образом реальный анализ отношений устанавливает, что Энгельгардт вовсе не является тем основоположником лицейского духа, тем «genius loci»*, каким хотел себя считать и каким считала его позднейшая лицейская историография.

При этом для некоторой группы лицеистов едва ли не важнее обоих периодовІ— Энгельгардта и Малиновского — был еще средний период — безначалия или «междуцарствия». Если принять во внимание важность внелицейских отношений Пушкина этого периода (гусарские полки, стоявшие в это время в Царском Селе, — Каверин, Чаадаев, Н. Раевский) и его отношение к лицейским «вольностям», — придется отнести его именно к этой группе.

Из времени безначалия сохранилось любопытное письмо Кюхельбекера к сестре. Письмо написано по-немецки и носит пометку: 19 августа. Датируется 1814 годом, так как в Царском Селе царь, о котором упоминаетсЉ в письме, мог быть только в августе 1814 г.: летом 1815 г. он был за границей.

«Тебе пожалуй представится странным, если я скажу, что мы — мы в лицее — ведем очень рассеянную жизнь, быть может это кажется только в сравнении с нашей предшествующей монашеской жизнью. Теперь нам разрешается гулять одним со своими родителями, нас часто приглашают к обеду профессора или инспектор; — все это еще не рассеяние. Но так как у нас нет директора, а один из наших профессоров оставил нас по болезни13, другие же часто прихварывают, и теперь никаких предметов дальше не проходят, а в виду предстоящего публичного экзамена, повторяют — ты можешь убедиться, что в нашей республике царствует некоторый беспорядок, который еще умножается разногласиями наших патрициев. Дай бог, чтобы скоро дали нам директора; говорят о разных, между прочим и о Григории Андреевиче Глинке, который однако и слышать об этом не хочет».

Таким образом единого лицея не было; ложное единство лицейской истории первого выпуска создано традицией. Период Малиновского больше всего повлиял на Вальховского и отчасти Кюхельбекера и Пушкина, период «междуцарствия» может быть больше всего отразился на Пушкине, Пущине, Кюхельбекере — каждом по-своему, а период Энгельгардта образовал «cavaliers galants» и «chevaliers servants» — Горчакова и Корфа.

Эпизодом, характеризующим лицейские группировки с их различной направленностью и антагонизмом, явилось соперничество Горчакова и Вальховского по поводу получения золотой медали. М. А. Корф писал по этому поводу (записка Корфа относится к 1854 г.)14:ћ«Князь А. М. Горчаков был выпущен из лицея не первым, а вторым. Первым был Владимир Дмитриевич Вальховский. Но нет сомнения, что в этом сделана несправедливость, единственно, чтобы показать отсутствие всякого пристрастия к имени и связям Горчакова. Блестящие дарования, острый и тонкий ум, неукоризненное поведение, наконец самое отличное окончание курса бесспорно давали ему право на первое место, хотя товарищи и любили его за некоторую заносчивость и большое самолюбие менее других». Между тем Е. А. Розен в цитированной выше неизданной биографии В. Д. Вальховского так описывает это запомнившееся на всю жизнь лицейское соперничество: «Время близилось к выпуску, и начальство лицея хотело, чтобы на мраморной доске золотыми буквами был записан Горчаков, по наукам соперник Вальховского, но большинство благомыслящих товарищей Вальховского просили, чтобы первым был записан Вальховский, потому говорили они: «хоть у них отметки и одинакие, но Вальховский больше старается и в поведении скромнее»; тогда начальство лицея решило так: записать их обоих — первым чтобы был Владимир Вальховский, вторым князь Александр Горчаков».