Бонди С.М. - Пушкин и русский гекзаметр. Часть 10.
10
По-другому Пушкин строит свой чистый гекзаметр, поскольку можно судить по единственному напечатанному им стихотворению в этом размере — «Из Ксенофана Колофонского»52.
Если в дистихах Пушкина царит удивительная симметрия, фраза точно укладывается в границы стиха, внутреннее деление фразы совпадает с ритмическим делением по полустишиям, то в чистом гекзаметре Пушкинаџ наоборот, движение фраз по стиху самое свободное. Речь, как бы игнорируя течение стиха, идет своим путем, переливается из стиха в стих, фразовые сечения и паузы то и дело не совпадают с концом стиха. Образуются прихотливые цезуры, не предусмотренные античной традицией: в конце первой стопы («Жертвенник. Хоры поют...»), в середине пятой стопы («Запах веселый вина разливая далече; сосуды...». «В ночь, возвращаясь домой, на раба опираться; но слава...»). Этому более свободному и разнообразному (в сравнении с дистихами) фразовому ритму соответствует и большее метрическое разнообразие. Если гекзаметры и пентаметры в дистихах Пушкина почти сплошь состоят из дактилей, то в его чистых гекзаметрах ряд стихов (пять из тринадцати) заключают в себе хореи, а первый стих — даже два хорея.
Чистый лоснится пол; стеклянные чаши блистают...
Это стихотворение, очевидно, по замыслу Пушкина. должно давать яркий и живой образ античности, с ее слиянием простоты и важности, чувственных наслаждений и религиозности, прозаической будничности и поэтическоќ гармонии.
Свободное и разнообразное течение речи в чистом гекзаметре у Пушкина пронизано в то же время характерными для него антитезами и параллелизмами, хотя и в несравненно более умеренном количестве и менее отчетливоз форме, чем в его элегических дистихах53.
Вот как развивается это стихотворение. Первый стих разбит на два полустишия, построенные на параллелизме, два кратких предложения:
Чистый лолснится пол; стеклянные чаши блистают...
В обоих полустишиях выдвинуты вперед определения к подлежащему (в первом полустишии с инверсией); глаголы и по смыслу дают близкие образы:А«лоснится»; «блистают». Во избежание чрезмерной монотонности переставлен порядок подлежащего и сказуемого: в первой фразе сказуемое впереди («лоснится пол»), во второй — подлежащее («чаши блистают»).
Пока еще мы видим стих обычного симметрического типа, мы много аналогичных разобрали выше. Нарушение симметричности начинается постепенно со второго стиха.
В этом стихе сначала продолжается перечисление, начатое в первом; новый член перечисления также занимает первое полустишие, и также фраза построена с инверсией: подлежащее после сказуемого, определение «все» отделено от соответствующего слова «гости» и вынесено в начало стиха.
Все уж увенчаны гости...
Итак, стихотворение начинается тремя более или менее одинаково построенными полустишиями, короткими лаконическими фразами. Этот ход как будто продолжается и дальше: во втором полустишии второго стиха такое же простое предложение — подлежащее, сказуемое и «обстоятельство».
...иной обоняет, зажмурясь...
Но глагол «обоняет» требует дополнения, фраза не кончена и переливается в следующий стих, образуя перенос (enjambement):
...иной обоняет, зажмурясь,
Ладана сладостный дым...
Нарушенное простое симметрическое движение по полустишиям как будто тут же восстанавливается: стих заканчивается короткой фразой, аналогичной первым фразам, — также из трех слов:
...другой открывает амфору...
(ср. еще параллелизм со вторым полустишием предыдущего стиха: ...иной обоняет... другой открывает...).
Однако и это восстановление симметрии оказывается неполным: фраза не кончается с концом стиха, а продолжается в следующем стихе.
...другой открывает амфору,
Запах веселый вина разливая далече...
Эта фраза заканчивается, немного не дойдя до конца стиха. Образуется резкая, необычная цезура — и вслед за ней столь же резкий перенос.
...сосуды
Светлой студеной воды...
Так сказать, сбившиеся с ритма, сдвинутые по отношению к границам стиха фразы продолжают и далее образовывать переносы.
...золотистые хлебы, янтарный
Мед и сыр молодой: все готово; весь убран цветами
Жертвенник. Хоры поют.
Здесь, после ряда быстро следующих друг за другом образов, заканчивается изображение обстановки античного пира.
С средины стиха начинается вторая часть стихотворения, представляющая собой ряд сентенций. Здесь тоже (как и в начале стихотворения) сначала фразы ритмично располагаются в пределах стиха и по полустишиям�
...Но в начале трапезы, о други,
Должно творить возлиянья, вещать благовещие речи...
Большая синтаксическая пауза после слов «о други» хорошо приходится на конец стиха. В последующем стихе полустишия построены почти параллелистически:
...творить возлиянья, вещать... речи...
Этот параллелизм продолжается, повторяется тот же синтаксис, то же слово «должно»:
Должно бессмертных молить...
Этот стих переходит с не очень резким переносом в следующий:
...да сподобят нас чистой душою
Правду блюсти: ведь оно ж и легче. Теперь мы приступим...
В конце стихотворения опять два переноса (особенно резок последний):
Каждый в меру свою напивайся. Беда не велика
В ночь, возвращаясь домой, на раба опираться; но слава
Гостю, который за чашей беседует мудро и тихо!
Как видим, чисто гекзаметрическое стихотворение Пушкина ритмизировано совершенно иначе, чем выше разобранные его стихотворения.
Два последних написанных Пушкиным элегических дистиха — на статуи Пименова и Логановского — представляют собой середину между описанными двумя типами композиции — симметрической и асимметрической, В ни› и параллелизм, и антитезы (но не очень явные), и свободный, не совпадающий с течением стиха ход фраз.
Повторим вкратце сказанное о гекзаметре Пушкина.
Гекзаметры и пентаметры далеко не являются любимыми размерами Пушкина. Их особая судьба в истории русской поэзии, их метрика, чуждая основному руслу русского стихосложения XVIII — XIX веков, делали эти размеры чуждыми и Пушкину, верному воспитаннику русских стиховых традиций XVIII — начала XIX веков, в высшей степени ограниченному в своих метрических вкусах и пристрастиях.
В течение 1820-х годов Пушкин несколько раз пробует писать гекзаметром, но внутреннего овладения размером у него еще нет, ему приходится все время думать о его форме, «считать стопы». Из трех известных нам попыток две остаются в рукописи в черновом виде, и только одно стихотворение Пушкин печатает — и то в нем оказывается ритмическая ошибка, которую он разрешает исправить... барону Розену. Сильное впечатление, произведенное на Пушкина чтением вышедшей «Илиады» Гнедича, отразившееся в двустишии «Слышу умолкнувший звук...», «породнило» его с гекзаметром, и с тех пор (с 1830 г.) этот размер входит в его обиход.
Пушкин, в отличие от Гете, Жуковского и других, воспринимает гекзаметр и пентаметр как чисто античный размер. Он не пытается использовать его для повествовательных произведений современной или народно-сказочной тематики и т. п. Пушкин или пишет этим стихом вещи в античном духе, или употребляет его для стихов на современную тему, заведомо стремясь придать им античный характер, связать с образами античности.
Метрика пушкинского гекзаметра — «умеренного» типа, такая же, как у Гнедича, Жуковского, Дельвига, то есть с довольно редким употреблением хореев (в отличие, например, от Тредьяковского с его разнообразной метрикой гекзаметра). Строгость в соблюдении традиционных правил цезуры у Пушкина гораздо большая, чем у Жуковского и Гнедича, почему его стих по своему строению много ближе к античному, чем у этих двух поэтов,
Однако в пределах простой, довольно однообразной метрики Пушкин создает необыкновенно сложные, изысканные и тонкие ритмические построения путем размещения фраз и их частей по полустишиям и стихам, путем разнообразного — симметрического, параллелистического или антитетического — построения синтаксических и морфологических элементов, путем ненавязчивого, но крайне выразительного подбора звуков, путем гармонического распределения поэтических напряжений и разрешений и т. п.
В своем гекзаметре Пушкин обнаруживает обычные свойства своей поэзии — лаконичность, точность, глубину содержания и необыкновенное изящество формы.
1943