Бонди С.М. - Пушкин и русский гекзаметр. Часть 4.

4

Первым, кто после Тредьяковского обратился к гекзаметру²³, был Радищев, написавший целую статью в защиту Тредьяковского и его «Тилемахиды»²⁴.

Довольно много работали над гекзаметром в самых первых годах XIX века Востоков и другие поэты из группы так называемыхђ«радищевцев». Они писали не только гекзаметром, но пробовали и другие античные размеры. У Востокова таких стихов немало: все они очень интересны по ритму и очень мало поэтичны. Как и все прочие опыты этого рода, ученые эксперименты не оказали никакого влияния на усвоение античных размеров русской поэзией. Нужна была большая поэтическая сила, чтобы прочно ввести в русский стих это нововведение. Такая сила нашлась в лице Гнедича и поддержавших его Жуковского и Дельвига.

Успеху Гнедича способствовал ряд моментов, прежде всего несомненно высокое поэтическое качество текста егоЏ«Илиады». Небольшой, но подлинно поэтический дар Гнедича, помноженный на многолетний упорный и самоотверженный труд, дал в результате прекрасное художественное произведение, «русскую Илиаду», недаром так высоко оцененную Пушкиным.

Вторым моментом, обусловившим успех™«Илиады», была своеобразная подготовка общественного мнения, нечто вроде своеобразной рекламы, созданной Гнедичу его единомышленниками и противниками. Мы говорим об известной полемике о русском гекзаметре, развернувшейся в 1813 году в «Чтениях в Беседе любителей русской словесности»²⁵. С. Уваров выступил с открытым письмом к Гнедичу, красноречиво уговаривая его переводитьЄ«Илиаду» гекзаметром вместо шестистопного рифмованного ямба, которым Гнедич перевел до тех пор уже шесть песен. Гнедич ответил письмом, где развернул свои взгляды (положительные) на русский гекзаметр. Вступился старый поэт В. В. Капнист, высказавшийся против гекзаметров и предложивший Гнедичу переводить «Илиаду» русским народным стихом. Капнисту ответил Уваров. Эта полемика, а также приведенные Гнедичем образцы его нового гекзаметрического перевода горячо обсуждались и в других журналах.

Все это поддерживало интерес читателей к труду Гнеднча.

Наконец, крайне важным, едва ли не самым важным моментом, способствовавшим укоренению у нас после Гнедича гекзаметра, был тот вид, который Гнедич придал этому стиху. Сознательно ли учитывая непривычностЬ для русских читателей его времени частого сочетания в стихе дактилей с хореями или отдаваясь собственному ритмическому вкусу, но Гнедич строил свой гекзаметр в основном из одних дактилей. Хореи встречаются в нем сравнительно редко и притом большей частью по одному на стих, гораздо реже — по два. По подсчетам С. Н. Пономарева²⁶, стихи с хореями составляют около 16 процентов от общего числа стихов. Это делает стих «Илиады» довольно монотонным в отношении ритма ударений (особенно в сравнении со стихами Тредьяковского). За эту монотонность Гнедича упрекал Востоков²⁷.

Все же именно эта осторожность, с которой Гнедич примешивал хореи к дактилям, и была основным залогом его успеха. Гекзаметр Гнедича не вызывал недоумения непривычных читателей, редкие хореи не заставляли при чтении его постоянно спотыкаться; наоборот, понемногу осторожно приучали к этому ритму.

Надо добавить при этом, что однообразие ритма ударений Гнедич умел прекрасно компенсировать разнообразием других ритмических элементов стиха, так что в целом стихи «Илиады» вовсе не производят монотонного впечатления.

В предисловии к первому изданию «Илиады» Гнедич говорит о «воплях староверов литературных против гекзаметра» и выражает надежду, что «вырастет новое поколение, которого детство будет образованнее нашей старости, и гекзаметр покажется для него тем, чем он признан от всех народов просвещенных». Далее он напоминает о поэтах, рядом с ним работавших над русским гекзаметром: «Но кто уже и теперь не читает с восхищением «Аббаддонны», «Гальционы», «Разрушения Трои» (Жуковского. — С. Б.), произведений, обогативших поэзию русскую? Кого не пленяет и лира Дельвига счастливыми вдохновениями и стихом, столько Музе любезным? Итак, если мои собственные усилия несчастны, по крайней мере, последствия не бесплодны».

Действительно, немалую роль в укреплении чужого метра в русской литературе сыграли гекзаметрические опыты такого большого поэта, как Жуковский, а также Дельвига, поэта, далеко не крупного, но все же настоящего, с которым никак не могут пойти в сравнение ни Мерзляков, ни Востоков.

Гекзаметр Дельвига и Жуковского в общем близок к гекзаметру Гнедича, за которым они следовали. Они несколько чаще, чем он, применяли стихи с хореями, то есть разнообразили ритм ударений в стихе²⁸. О других особенностях их стиха скажем дальше. Следует отметить только, что Жуковский, много писавший гекзаметром и позже сделавший его одним из излюбленных повествовательных размеров, в конце концов в последнем и самом крупном своем гекзаметрическом произведении — переводе «Одиссеи» — не только вернулся к ритмическому строю гекзаметра Гнедича, но пошел и гораздо дальше него, вовсе отказавшись от введения хореев: в «Одиссее» стихи с хореями составляют всего один процент!

Таким образом, если подытожить в грубых чертах историю появления в русской поэзии гекзаметра и эволюцию его строения, то окажется, что, первоначально разработанный в «Тилемахиде» Тредьяковского, этот стих отличался большим разнообразием ритмической организации, богатством ритмических вариаций, дающих возможность в ритме ударений гибко следовать за содержанием. Однако эта своеобразная форма, непривычная для читателей русской поэзии, стоящая особняком в системе русского тонического стиха, не привилась в поэзии XVIII века, и гекзаметр начал входить в литературу прочно только через семьдесят лет — в иной форме, гораздо менее гибкой, менее богатой ресурсами, менее обособленной от всей системы русского классического стиха. Эта форма русской имитации античного стиха, созданная Гнедичем, Жуковским и Дельвигом, и оказалась в распоряжении Пушкина, когда он обратился к гекзаметру. Прежде чем говорить о Пушкине, необходимо несколько слов сказать о цезурах в гекзаметре и о том, какова была практика в отношении цезур в русском гекзаметре.