Благой. Творческий путь Пушкина, 1826-1830. Примечания. Глава 7.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ М. Гершензон. Мудрость Пушкина. «Книгоиздательство писателей в Москве», 1919, стр. 130, 131.

² Б. Мейлах. Пушкин и русский романтизм. М. — Л., Изд-во АН СССР, 1937, стр. 247.

³ Г. В. Жидков. Пушкин в искусстве Палеха. М. — Л., Изогиз, 1937, стр. 147.

⁴ Б. П. Городецкий. Лирика Пушкина, стр. 379.

⁵ Данте Алигиери. Божественная комедия. Ад. Перевод с итальянского Ф. Фан-Дима. СПб., 1842, стр. 55. Цитирую именно по этому переводу, сделанному прозой и наиболее точно передающему подлинник. Параллельно переводчице™ приводится и итальянский оригинал.

⁶ Очень характерно, что творчество Пушкина явилось и для самого Чаадаева одним из тех замечательнейших явлений русской национальной жизни (к ним, как и Пушкин, относил он Петра I и Ломоносова), которыў побудили его внести поправку в пессимистические суждения своего первого «философического письма»: «Может быть, есть преувеличение и в том, что временами я печалился о судьбе нации, из недр которой вышла могучая натура Петра Великого, всеобъемлющий ум Ломоносова и обаятельный гений Пушкина» (Чаадаев. Апология сумасшедшего. Казань, 1906, стр. 18; подлинник по-французски).

⁷ Близкое к этому истолкование°«Аквилона» было уже дано Л. Н. Майковым («Из заметок о Пушкине. О стихотворениях „Туча“ и „Аквилон“». «Русский вестник», 1893, № 2, стр. 7). В отличие от этого, Ю. Н. Тынянов утверждал, что «не подлежит сомнению» «семантическая связь» стихотворения «с революцией декабристов» («Архаисты и новаторы», стр. 241). Б. В. Томашевский справедливо возражал, что «непонятно, о какой революции декабристов могла идти речь в 1824 г. и что значит аквилон, кто дуб и кто тростник?». Решительно оспаривал он и все истолкования «Аквилона», как Майковым, так и другими исследователями, считая, что «попытки приурочить аллегоризм данного стихотворения к каким бы то ни было событиям в 1824 г. не удались». Поэтому, заключал исследователь, «если принять дату, поставленную Пушкиным, т. е. отнести его к осени 1824 г., оно остается загадочным». Единственная возможность разгадать аллегоризм стихотворения (а в наличии его он, как и все другие исследователи, справедливо не сомневался) — это, по его мнению, принять высказанное Г. С. Глебовым, который впервые обратил внимание на запись Пушкиным друг подле друга начал первых строк «Аквилона» и «Ариона», предположение о возможности «внутренней связи» между этими двумя стихотворениями и отсюда о том, «не носила ли помета „1824. Мих.“ защитного характера, т. е. не был ли и он написан после 14 декабря?» («Пушкин. Временник Пушкинской комиссии», кн. 6, 1941, стр. 304): «Действительно, если допустить связь „Аквилона“ с „Арионом“ и соответствующее изменение датировки, то стихотворение получает вполне определенный смысл» (Б. Томашевский. Пушкин, кн. вторая. Материалы к монографии. М. — Л., Изд-во АН СССР, 1961, стр. 50—51). О том, каков этот смысл, автор не говорит. Вначале он высказывал предположение о связи стихотворения со смерть� Александра I (А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в десяти томах, под редакцией Б. В. Томашевского, т. II. 1957, стр. 424). Однако пушкинскую дату редактор все же не решился отменить, остави⬫Аквилона» под 1824 годом. Но в самом предположении Б. В. Томашевского аллегоризм стихотворения также не получал сколько-нибудь убедительного раскрытия: если «дуб величавый», очевидно, Александр I, то совершенно неясно, кто же — «грозный аквилон», низвергнувший его и продолжающий гонение на «тростник» и «облачко», то есть на Пушкина. И по-видимому, сам исследователь отказался от такого толкования. По крайней мере, в его книге 1961 г. об этом ничего не говорится. Наоборот, указывая здесь, что для разгадки надо «допустить», что дата «„1824“ вызвана соображениями прикрытия политического смысла стихотворения» и что «выбор даты „1824“ (на год раньше 14 декабря), по-видимому, продиктован именно этими соображениями», Томашевский, видимо, теперь на основании передатировки склоняется к точке зрения Тынянова о связи аллегоризма «Аквилона» с «революцией декабристов». И эта поддержанная Томашевским точка зрения на маскировочный характер даты, поставленной Пушкиным, и на связь стихотворения с 14 декабря 1825 года стала среди исследователей общепринятой. Так, Н. В. Измайлов пишет, что «Арион» и «Аквилон» — стихотворения, «связанные с крушением декабристов и с участием Пушкина в движении („Арион“ несомненно, а „Аквилон“ — весьма вероятно)» («Лирические циклы в поэзии Пушкина 30-х годов», стр. 15—16); примерно то же читаем в примечаниях Т. Г. Цявловской к последнему десятитомному гослитовскому собранию сочинений Пушкина: «...нет сомнения в том, что за образами природы в „Аквилоне“ подобно тому, как это было в стихотворении „Арион“, стоят современные события, и едва ли стихотворение могло быть написано до восстания 14 декабря 1825 г.» (т. II, стр. 672). Еще решительнее пишет об этом Б. П. Городецкий, прямо утверждающий, что стихотворение «явно» связано «с грозными событиями 1825 г.» («Лирика Пушкина», стр. 327). Однако все названные исследователи ограничиваются только что приведенными и, по существу, чисто декларативными заявлениями, не прибегая к анализу образного строя стихотворения (то, что в этой связи говорится Б. П. Городецким, носит крайне неполный и весьма общий характер), даже не ставя, как, впрочем, и сам Томашевский, тех вопросов «что значит аквилон, кто дуб и кто тростник», которые он же считал необходимым разрешить для раскрытия «аллегоризма» стихотворения. Между тем, если связывать стихотворение с событиями 14 декабря, неизбежно получается, что «аквилон» — Николай I, «дуб» — декабристы (то, что «тростник» — Пушкин, споров не вызывает). Однако стоит только сделать эти подстановки и обратиться к тексту самого стихотворения, как вся новая и весьма ответственная, поскольку речь идет об общественно-политической позиции Пушкина после и в связи с восстанием декабристов, интерпретация «Аквилона» сразу же обнаружит свою полную несостоятельность. Так, слова о дубе, который «над высотой в красе надменной величался» и был низвергнут за это аквилоном, находятся в прямом соответствии с рядом высказываний Пушкина о Наполеоне (напомню хотя бы обращение к нему в стихотворении 1821 г.ћ«Наполеон»: «Надменный! кто тебя подвигнул?..» и там же: «Тильзит надменного героя», или строки о том же Наполеоне: «в бездну повалили мы тяготеющий над царствами куми—» — в стихотворении 1831 года «Клеветникам России»). Наоборот, ничего подобного этим словам в суждениях и высказываниях Пушкина о декабристах найти не удастся, как не удастся и найти каких-либо аналогий сравнению восстания 14 декабря «с грядою» «черных туч», которые разогнал, прошумев «грозой и славой», «грозный Аквилон». Наоборот, нечто подобное имеем в раннем стихотворении Пушкина «Наполеон на Эльбе»: «Но туча грозная нависла над Москвою, // И грянул мести гром!.. Полнощи царь младой. Ты двинул ополченья... Отозвалось могущего паденье...» Равным образом никак не вяжется разгром Николаем восстания декабристов с только что приведенными словами «прошумел грозой и славой». В начале «Стансов» 1826 года, обращенных к Николаю, правда, имеем это же слово. Но оно употреблено здесь в совсем ином, если не прямо противоположном смысле. «Славу» Николаю принесла отнюдь не расправа над декабристами, которую, как мы знаем, Пушкин резко осуждал; поэт выражает надежду, что «славу» царю может принести его последующая преобразовательная деятельность в духе Петра I и чаяний тех же декабристов. Александру же низвержение «надменного» дуба (победа над Наполеоном) «славу» — Пушкин всегда так считал — действительно принесло. Наконец, если видеть в «дубе» и «черных тучах» декабристов, которым противопоставляется «тростник» и «облачко» — поэт, то никакой «внутренней связи» «Аквилона» с «Арионом», в котором поэт не противопоставляет себя декабристам, а, наоборот, прямо подчеркивает свою близость к ним, не оказывается. Все становится на свое место, как я и пытаюсь показать в даваемом мною анализе «Аквилона», если вернуться к прежней интерпретации Майкова и связать «Аквилон», что находится в полном соответствии с пушкинской датировкой стихотворения, со ссылкой поэта в Михайловское. К тому же, категорически отвергая интерпретацию Майкова, Томашевский смог выдвинуть против нее всего один-единственный аргумент, видимо придавая ему решающее значение: «Майкова не останавливает то обстоятельство, что не было такой бури, которая одновременно угрожала бы и Пушкину, и Наполеону». Но ведь в стихотворении о низвержении дуба аквилоном говорится в прошедшем времени («взыграл», «прошумел», «разогнал», «низвергнул»), а о действиях его в отношении тростника и облачка — в настоящем («клонишь», «гонишь»; что касается об относящемся тоже к прошедшему времени слову «недавно», то к событиям, происшедшим на глазах Пушкина и имевшим место всего лет за пять-шесть до начала гонений на него Александра, оно вполне может подойти). Таким образом, как видим, никакой «одновременности» в тексте стихотворения нет.

⁸ «Мельмот Скиталец, сочинение Матюреня», пер. с французского Н. М., ч. IV. СПб., 1833, стр. 97, 123 и др. Выражение «мыслить и страдать» не могло быть подсказано переводчику пушкинской элегией, поскольку она появилась в печати только в 1834 году; к тому же оно является точным переводом французского подлинника: «Penser c'est donc souffrir» («L'homme du mystère, ou histoire de Melmoth le voyageur», Paris, 1821, t. II, p. 182); видимо, по этому изданию и познакомился с романом Мейчурэна Пушкин.

⁹ М. П. Алексеев. Пушкин и наука его времени (разыскания и этюды). «Пушкин. Исследования и материалы», т. I. М. — Л., Изд-во АН СССР, 1956, стр. 62—67.

¹⁰ «А. С. Пушкин. 1799—1949». Материалы юбилейных торжеств. М. — Л. Изд-во АН СССР, 1951, стр. 33.

¹¹ Анализ творческой истории этого стихотворения дан Б. С. Мейлахом в его книге «Пушкин и русский романтизм». М. — Л., Изд-во АН СССР, 1937, стр. 257—264.

¹² При первой публикации в посмертном собрании сочинений Пушкина последняя строка читалась:Є«Темный твой язык учу». Но, видимо, это, превосходное само по себе, чтение — поправка готовившего издание Жуковского (см. академическое издание Пушкина, III, 1220). Это оспаривает Н. К. Гудзий (Н. К. Гудзий. К вопросу о пушкинских текстах в посмертном издании сочинений Пушкина.р«Проблемы современной филологии». Сб. статей к семидесятилетию академика В. В. Виноградова. М., Изд-во «Наука», 1965, стр. 382—383), но других аргументов, помимо соображений эстетического порядка, в распоряжении исследователя нет.

¹³ В собрании стихотворений 1832 г. Пушкин включилЃ«Дорожные жалобы» в число стихотворений 1829 г. Но Т. Г. Цявловская высказала вполне обоснованное предположение, что, если они и были задуманы и даже начаты в это время, написаны они были в основном в 1830 г. в Болдине (Пушкин. Собрание сочинений в 10 томах, т. II. М., Гослитиздат, 1959, стр. 722).

¹⁴ Б. В. Томашевский. Пушкин. Современные проблемы историко-литературного изучения. Л., «Образование», 1925, стр. 115, 117.

¹⁵ Стихотворение Барри Корнуола в качестве литературного источника пушкинского‚«Заклинания» указано Н. В. Яковлевым в статье «Последний литературный собеседник Пушкина (Барри Корнуол)». «Пушкин и его современники», вып. XXVIII. Пг., 1917, стр. 17—20.

¹⁶ Б. П. Городецкий. Лирика Пушкина, стр. 388.

¹⁷ В примечаниях к этому стихотворению Б. В. Томашевский, ссылаясь на первоначальный вариант двух первых строк о«Для берегов чужбины дальной...»), пишет: «Это заставляет предполагать, что стихотворение обращено к русской, уезжавшей за границу, а не к иностранке, уезжавшей на родину, как обычно предполагают». Однако на основании варианта, отброшенного самим поэтом, едва ли правомерно делать такое заключение. Ни о какой русской возлюбленной поэта, уехавшей за границу и там скончавшейся, нам абсолютно ничего не известно, хотя увлечения Пушкина изучались более чем достаточно. Наоборот, все реалии стихотворения, как и образы его, ведут нас к Амалии Ризнич. Томашевский не указывает, зачем же понадобилось Пушкину так резко изменить начало стихотворения. Видимо, для того, чтобы скрыть имя женщины, о которой в нем говорится. Но тогда, учитывая все мною сказанное, не естественнее ли предположить, что в первоначальном варианте Пушкин как раз хотел прибегнуть к подобной зашифровке, а затем отказался от этого, как вступающей в противоречие и с реальным фактом, и со всем дальнейшим образным строем стихотворения. Напомню кстати, что в печать Пушкин его не отдавал.

¹⁸ «Записки г. Буриенна, государственного министра, о Наполеоне, директории, консульстве, империи и восстановлении Бурбонов». Перевел с французского С. Де Шаплет, т. 1. СПб., 1834, ч. I, стр. 4, 8, 10; ч. 2, стр. 238, 239, 244.

¹⁹ Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений в 6 томах, т. 1. М., Гослитиздат, 1934, стр. 320.

²⁰ Б. В. Томашевский. Из пушкинских рукописей. «Литературное наследство», т. 16—18. 1934, стр. 300, 306. Перепечатано в его книге «Пушкин», кн. 2. Материалы к монографии. М. — Л., Изд-во АН СССР, 1961, стр. 250, 256.

²¹ В. Кирпотин. Наследие Пушкина и коммунизм. М., ГИХЛ, 1936, стр. 77—79.

²² Б. П. Городецкий. Лирика Пушкина, стр. 321—322.

²³ Д. П. Якубович. К стихотворению «Таится пещера» (Пушкин и Овидий). «Пушкинский сборник памяти проф. С. А. Венгерова». М. — Пг., ГИЗ, 1923, стр. 289—294.

²⁴ Все эти стихотворения, точнее говоря, писаны элегическими дистихами — двустишными строфами, сочетающими гекзаметр (первый стих) с его разновидностью — пентаметром (второй). Но сам Пушкин (в составленных им в 1830—1831 годах списках своих стихотворений) назвал их просто «экзаметрами» («Рукою Пушкина», стр. 256 и 260). Незадолго до этого им было написано только еще одно стихотворение этим же размером — полушутливая «Загадка», обращенная к Дельвигу («Кто на снегах возрастил Феокритовы нежные розы», апрель — май 1829), который неоднократно, начиная еще с лицейских лет, употреблял этот размер.

²⁵ В. Даль. Словарь живого литературного языка, т. 2. СПб., 1881, стр. 335.

²⁶ В. Комарович. Пометки Пушкина в «Опытах» Батюшкова. «Литературное наследство», т. 16—18, 1934, стр. 885—904.

²⁷ Г. А. Гуковский. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М., Гослитиздат, 1957, стр. 280.

²⁸ Характерно свидетельство Белинского, прямо утверждающего, что незаконченное произведение Пушкина раскрыло, что такое Данте (V, 270).

²⁹ О восстании янычар см.: Д. Т. Розин. История Турции, ч. 1. От истребления янычар до смерти Махмуда II. СПб., 1879.

³⁰ А. М. Кукулевич и Л. М. Лотман. Из творческой истории баллады Пушкина «Жених». «Пушкин. Временник Пушкинской комиссии», кн. 6, 1941, стр. 72—91; Б. В. Томашевский. Пушкин, кн. 2, стр. 98—99.

³¹ Досуги сельского жителя. Стихотворения русского крестьянина Федора Слепушкина. СПб., 1826; Досуги сельского жителя. Стихотворения Федора Слепушкина, изд. 2-е, дополненное новыми стихотворениями. В двух частях. СПб., 1828.

³² В мае (между 6 и 13) 1828 года Б. М. Федоров записал, что Пушкин «сбирается к Слепушкину в Рыбацкую с Мицкевичем» (Из дневника Б. М. Федорова. «Русский библиофил», 1911, № V, стр. 34—35). Однако эта поездка, видимо, не состоялась.

³³ Воспоминания П. А. Катенина о Пушкине. «Литературное наследство», т. 16—18, 1934, стр. 642.

³⁴ В академическом издании к последнему стиху дано примечание: «Четыре точки вместо неудобного к печати слова поставлены в рукописи самим Пушкиным» (III, 1075). По существу это верно, следует только дополнить, что Пушкину эта строка была подсказана аналогичной строкой в сборнике «Древние российские стихотворения, собранные Киршей Даниловым» (М., 1818, стр. 400), где она также читается с точками (указано М. К. Азадовским в его книге «Литература и фольклор». Л., 1938, стр. 102).

³⁵ Текст «Сказания», опубликованного в сборнике песен Чулкова, по которому и познакомился с ним Пушкин, перепечатан в только что указанной книге Азадовского, стр. 99—101.

³⁶ Правда, была сделана попытка связать и эту сказку со сборником братьев Гримм. Так, в широко известном однотомнике сочинений Пушкина под ред. Б. В. Томашевского в качестве литературного источника ее называлась сказка «Молодой великан» из того же сборника братьев Гримм. (А. Пушкин. Сочинения. Редакция, биографический очерк и примечания Б. В. Томашевского. Л., Гослитиздат, 1936, стр. 845). В примечаниях к новейшему русскому изданию этого сборника также говорится: «не лишено возможности, что сюжет о найме работника за три щелка» взят Пушкиным из сказки «Молодой великан», а о прозаической записи ее Пушкиным говорится, что хотя она «имеет характер записи народной сказки... этот характер мог быть придан ей в изложении самим Пушкиным» (Братья Гримм. Сказки. Минск, 1957, стр. 845). Однако, кроме сюжетной близости, между сказкой Пушкина и этой сказкой нет решительно ничего общего, и поэтому предположение, что прозаическая запись является не записью со слов Арины Родионовны, а обработанным пересказом гриммовской сказки, лишено всякого основания. «„Сказка о попе и о работнике его Балде“, — пишет М. К. Азадовский, вообще склонный даже несколько преувеличивать значение для сказок Пушкина чужеземных источников, — идет всецело из устного творчества и устного источника» («Литература и фольклор», стр. 104). Очевидно, отказался от своего предположения и сам Томашевский. В его книге «Пушкин» (кн. 2-я, 1961), он пишет, что «основой для сказки о попе послужила запись няниной сказки» (стр. 96). В примечаниях к пушкинским записям сказок в редактированном им академическом десятитомнике он также указывает, что для трех своих сказок, в том числе для «Сказки о попе», он воспользовался этими записями, сделанными, по-видимому, со слов Арины Родионовны (III, 536).

³⁷ Описание многочисленных «забавных листов» дано Д. Ровинским: «Русские народные картинки», кн. I. Сказки. «Забавные листы». СПб., 1881. Среди них имеется, кстати, и лист «Немец и батрак», тематически в какой-то степени схожий с пушкинской сказкой: «Немец нанял батрака, деревенского мужика. Чтобы год ему служил, не пьянствовал бы, а воду только пил. Немного тебе будет и работы, иной даром бы пошел из охоты... За дочками глядеть, и дома бы сидеть, ты должен глядеть и за женой, гляди и надо мной. Исправляй же так, как я велю, а не так будешь жить, я тебя обдеру. Стал батрак у дверей, и очень посмелей, немец пошел на двор, а батрак ево кнутом. Немец упал, а батрак и за волосы таскал...» и т. д. На картинке батрак, повалив немца на пол, бьет его плетью (стр. 450—451).

³⁸ Абрам Эфрос. Рисунки поэта. М. — Л., «Academia», 1933, стр. 305 и 427—428.

³⁹ Е. А. Василевская в статье «Лексика сказок А. С. Пушкина» («Ученые записки кафедры русского языка Московского государственного педагогического института», вып. II, 1938) пишет: «Сравнительно редким словом является существительное „проворье“» (стр. 54), но конкретных указаний употребления этого слова автор не приводит. Между тем ни в одном из словарей русского языка оно, насколько мне известно, не зарегистрировано.

⁴⁰ «Сын отечества», 1840, т. II, кн. 3, стр. 611—612.

⁴¹ А. В. Кольцов. Полное собрание сочинений. СПб., 1909, стр. 213.

⁴² Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения, т.1. М., Госполитиздат, 1952, стр. 427.

⁴³ М. М. Филиппов. Мысли о русской литературе. М. — Л., изд-вНаука», 1965, стр. 224, 225. Подобное «мнение» о стихотворениях Пушкина, «от которого пошло в нашей литературе столько стихотворений — и лермонтовских, и огаревских, и некрасовских», высказывал Аполлон Григорьев (сб. «Русские писатели XIX века о Пушкине». Л., Гослитиздат, 1938, стр. 457—458; там же, стр. 512.

⁴⁴ М. П. Еремин. Пушкин-публицист. М., Гослитиздат, 1963, стр. 177.

⁴⁵ В академическом издании эта эпиграмма, по существу представляющая собой совершенно самостоятельное и законченное произведение, неправомерно, с моей точки зрения, помещена только в черновиках, относящихся к «Моей родословной», и тем выпадает из поля зрения широкого читателя. Впервые включена в основной текст в полном собрании сочинений Пушкина в девяти томах («Библиотека „Огонек“». Общая редакция, примечания и вступительная статья Д. Д. Благого и С. М. Петрова. М., изд-во «Правда», 1954).

⁴⁶ А. И. Дельвиг. Мои воспоминания, т. 1. М., 1912, стр. 112, 115—116.

⁴⁷ А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений, т. III. Изд-во АН СССР, 1949, стр. 1229. Замечание редакции, что речь идет только о словах «Post scriptum», неубедительно.

⁴⁸ См. примечание к «Моей родословной» Т. Г. Цявловской (Собрание сочинений Пушкина в десяти томах, т. II. М., Гослитиздат, 1959, стр. 728—729).

⁴⁹ Правда, Бенкендорфу Пушкин писал, что послал свой стихотворный «ответ» на пасквиль «анонимного сатирик…» Дельвигу с просьбой опубликовать его в «Литературной газете», но Дельвиг ему отсоветовал. Однако это указание, видимо, все тот же отвлекающий тактический прием, поскольку стихотворение было написано по дороге в Москву, то есть, по-видимому, уже после того, как Пушкин узнал о запрещении «Литературной газеты»; во всяком случае, по приезде в Москву ему это сразу стало известно. Впрочем, очень возможно, что Пушкин действительно послал Дельвигу свою резкую отповедь Булгарину — набросанное в том же Болдине, но значительно ранее, стихотворение «Решил Фиглярин, сидя дома...» (вариант: «Видок Фиглярин, сидя дома...»), которое и в самом деле является непосредственным ему «ответом» и которое Пушкин присоединил позднее в качестве постскриптума к «Моей родословной».

⁵⁰ Впервые опубликована былаС«Моя родословная» в Лондоне Герценом в «Полярной звезде на 1856 год» вместе с такими «вольными» стихами Пушкина, как «Вольность», «Деревня», «К Чаадаеву», «Кинжал». Последнее наглядно показывает, что Герцен вполне понимал ее резко оппозиционный характер. В России «Моя родословная» стала включаться в собрания сочинений Пушкина, да и то лишь частично, только с 1857

⁵¹ Так, сын П. А. Вяземского П. П. Вяземский свидетельствует:і«Распространение этих стихов, несмотря на увещания моего отца, несомненно вооружило против Пушкина много озлобленных врагов, и более всего вооружило против него при его кончине целую массу влиятельных семейств в Петербурге» (кн. Павел Вяземский. Собрание сочинений, стр. 528). Особенно знаменательны осторожно-неопределенные слова «при его кончине», которые, конечно, имеют в виду еще и до сих пор не до конца ясные обстоятельства, связанные с преддуэльной травлей поэта.