Модзалевский. Примечания - Пушкин. Письма, 1826-1830. Часть 22.
|
278. А. Х. Бенкендорфу (стр. 53). Впервые напечатано в «Русской Старине» 1884 г., т. XLIII, стр. 43 — 44; подлинник — в рукописи б. Румянцовского Музея № 2371, л. 23 — 23 об.
— Письмо это, быть может, оставшееся только в черновом наброске (в беловом виде оно неизвестно), писано Бенкендорфу по поводу возникшего 28 мая 1828 г. в Собственной его величества Канцелярии, а затеэ 29 июня 1828 г. и в III Отделении дела «О дурном поведении Шт.-Капит. Митькова, Владимира, Семена и Александра Шишковых, Мордвинова, Карадыкина, губ. секр. Рубца, чиновн. Таскина и фехтовального учителя Гомбурова», в которое оказался вовлеченным и Пушкин: на Митькова поступила от его дворовых людей жалоба в том, что он «развращает их в понятиях православной, ими исповедуемой христианской веры, прочитывая им из книги его рукописи некое развратное сочинение под заглавием Гаврилиады». Для расследования доноса, по приказанию Николая I, была назначена особая комиссия в составе гр. В. П. Кочубея, гр. П. А. Толстого и кн. А. Н. Голицына, которая постановила (25 июля 1828 г.) допросить Пушкина, через Петербургского Военного Генерал-губернатора П. В Голенищева-Кутузова, он-ли сочинил «Гавриилиаду», в котором году и имеет-ли у себя экземпляр поэмы, при чем взять с него подписку в обязательстве «впредь подобных богохульных сочинений не писать под опасением строгого наказания». Пушкин был допрошен в первых числах августа — и отрекся от авторства (его показание, подлинник коего в Пушкинском Доме, — «Стар. и Новизна», кн. XV, стр. 205); однако, ответ этот не удовлетворил Николая I, вследствие чего 12 августа было повелено вновь допросить Пушкина. 19 августа поэт собственноручно написал следующий ответ на заданные ему вопросы:
«1828 года, августа 19-го, нижеподписавшийся Х-го класса Александр Пушкин, вследствие высочайшего повеления, объявленного Г. Главнокомандующим в С-Петербурге и Кронштадте, быв призван к Петербургскому Военному Генерал-Губернатору, спрашиван, от кого именно получил поэму под заглавием Гавриилиады, показал [подлинник — в Пушкинском Доме]:
«Рукопись ходила между офицерами Гусарского полку, но от кого из них именно я достал оную, я никак не упомню. Мой же список сжег я, вероятно, в 20-м году.
«Осмеливаюсь прибавить, что ни в одном из моих сочинений, даже из тех, в коих я особенно раскаиваюсь, нет следов духа безверия или кощунства над религиею. Тем прискорбнее для меня мнение, приписывающее мне произведение столь жалкое и постыдное. 10-го класса Александр Пушкин».
Этот документ был представлен императору Николаю и на нем последовала резолюция:М«Г. Толстому призвать Пушкина к себе и сказать ему, моим именем, что, зная лично Пушкина, я его слову верю. Но желаю, чтоб он помог Правительству открыть, кто мог сочинить подобную мерзость и обидеть Пушкина, выпуская оную под его именем».
Пушкин при объявлении ему этой резолюции,С«по довольном молчании и размышлении», попросил позволения написать письмо государю; получив его, он написал письмо, запечатал его и вручил графу Толстому. Это письмо (остающееся неизвестным), по определению Комиссии, было представлено нераспечатанным государю, — и на том дело в отношении Пушкина остановилось (см. «Дела III Отделения об А. С. Пушкине». С.-Пб. 1906, стр. 311 — 369; «Старина и Новизна», кн. V, С.-Пб. 1902, стр. 3 — 6, кн. XIII. С.-Пб. 1909, стр. 1 — 2 и кн. XV, С.-Пб. 1911, стр. 184 — 213; «Пушк. и его соврем.», вып. XVII —XVIII, С.-Пб. 1913, стр. 74 — 76, — сообщение Б. Л. Модзалевского; «Гавриилиада. Полный текст. Вступительная статья и критические примечания Валерия Брюсова», изд. «Альциона», М. 1918 (два издания); Соч. Пушкина, изд. Академии Наук, т. III, С.-Пб. 1912, примеч., стр. 250 — 258;М. К. Лемке, «Николаевские жандармы», С.-Пб. 1908, стр. 491 — 493; «Гавриилиада. Поэма. Редакция, примечания и комментарий Б. Томашевского». Труды Пушкинского Дома, С.-Пб. 1922, с подробной библиографией, стр. 106 — 109, см. еще «Рассказы о Пушкине, записанные П. И. Бартеневым», ред. М. А. Цявловского, М. 1925, стр. 42, 109 — 110). — Общая уверенность в авторстве Пушкина, однако, не поколебалась: так, еще П. И. Бартенев, со слов П. В. Нащокина, В. П. Горчакова, С. Д. Полторацкого и других приятелей и современников Пушкина, прямо утверждал: «К 1822 году следует отнести и ту рукописную поэму, в сочинении которой Пушкин потом так горько раскаивался... Пушкин всячески истреблял ее списки, выпрашивал, отнимал их и сердился, когда ему напоминали о ней. Уверяют, что он позволил себе сочинить ее просто из молодого литературного щегольства. Ему захотелосЧ показать своим приятелям, что он может в этом роде написать что-нибудь лучше стихов Вольтера и Парни» («Русск. Арх.» 1866 г., ст. 1179). Фаддей Булгарин, стоявший всегда в центре литературных сплетен и закулисных преданий, уже в 1845 г., доказывая, в письме к Начальнику III Отделения Л. В. Дубельту, свои права, как писателя благонамеренного, на получение какой-то денежной ссуды, в которой ему было отказано, писал: «Я думал, если сочинителю Гавриилиады, Оды на вольность и Кинжала оказано столько милостей и благодеяний, то почему же не дать взаймы мнВ» (цит. по Н. Барсукову, «Жизнь и труды М. П. Погодина», кн. III, стр. 19). Достоверный современник, М. В. Юзефович, познакомившийся с Пушкиным на Кавказе в 1829 году, передает, что когда «однажды один болтун, думая, конечно, ему угодить, напомнил ему об одной его библейской поэме и стал было читать из нее отрывок, — Пушкин вспыхнул, на лице его выразилась такая боль, что тот понял и замолчал. После Пушкин, коснувшись этой глупой выходки, говорил, как он дорого бы дал, чтоб взять назад некоторые стихотворения, написанные им в первой легкомысленной молодости» («Русск. Арх.» 1880 г., кн. III, стр. 438). Наконец,
С. А. Соболевскин, в письме к М. Н. Лонгинову высказываясь от«Материалах для биографии Пушкина» Анненкова и попрекая последнего за то, что он ни слова не упомянул о «Гавриилиаде» и не привел из нее стихов, что было бы весьма легко сделать в виде отрывка или перемешивая с повествованием», писал: «касательно сего последнего пункта je le fais en toute sureté de conscience au nom et de la part du défunt; помня как он глубоко горевал и сердился при всяком, дбже нечаянном напоминании об этой прелестной пакости» («Пушк. и его соврем.», вып. XXXI —XXII, стр. 39). Свод доказательств авторства Пушкина, не оставляющих никаких в том сомнений, см. еще у Б. В. Томашевского в упомянутом выше издании поэмы; ср. еще статью А. К. Виноградова в «Веч. Москве» 1927 г., № 177.
— Обер-Полициймейстеру С.-Петербургскому (генерал-маиору Александру Сергеевичу Шкурину) было предписано опечатать и рассмотреть бумаги упомянутого В. Ф. Митькова и, вследствие постановления Комиссии пБ исследованию его дела, от 25 июля 1828 г., взять с Пушкина подписку в том, что он не будет впредь писать подобных «Гавриилиаде» богохульных сочинений «под опасением строгого наказания» («Дела III Отделения об А. С. Пушкине», стр. 320, 326, 327); в опубликованных доныне делах, однако, такой подписки Пушкина не найдено: вероятно, она была в архиве Петербургского Обер-Полициймейстера, сожженном в февральскую революцию 1917 года.
— О цензуре произведений Пушкина см. выше, в письмах № 220, 222, 223, 227 и в объяснениях к ним.
279. Князю П. А. Вяземскому (стр. 54). Впервые напечатано в газ.Ф«Берег» (в статье князя П. П. Вяземского) 1880 г., № 111 (отрывок), откуда перепечатано в «Русском Архиве» 1884 г., кн. II, стр. 403, затем в сб. «Старина и Новизна», кн. V, С.-Пб. 1902, стр. 16 — 17 (полностью); черновик — в «Русской Старине» 1884 г., т. XLIII, стр. 43, и, полнее, — в Акад. изд. Переписки, т. II, стр. 75; подлинник — в рукоп. б. Румянцовского Музея № 2371, л. 20.
— Пушкин благодарит Вяземского за письмо его от 26 июля 1828 г. из с. Мещерского, Саратовской губернии:
«Где ты, прекрасный мой, где обитаешь?
Там ли, где песни поет князь Голицын,38
Ночи певец и картежник?
В самом деле где ты, как ты, что ты? С самого отъезда из Петербурга не имею о тебе понятия, слышу только от Карамзиных жалобы на тебя, что ты пропал для них без вести, а несется один гул, что ты играешЧ не на живот, а на смерть. Правда ли? Ах! голубчик, как тебе не совестно. — Ради бога, облегчи меня; вот уже второй день, что меня пучит и пучит стих:
Быть может, некогда восплачешь обо мне, который ты же мне натвердил. Откуда он? Чей он? Перерыл я всего Батюшкова, Озерова, тебя, — нигде не нахожу, а это перевод стиха Французского, который кончаетсА так:
l’amant qu’elle a perdu.
Да и подлинника сыскать не могу, ни припомнить. Ради бога, сжалься и наведи меня на след. — В нашем соседстве есть Бекетов, двоюродный брат Сонцова...... У этого Бекетова есть сестра Золотарева, баба молодец, с рожи похожая на Сонцова, все главы Онегина знает наизусть и представила мне в лицах, как Сонцова жаловалась ей на тебя за стихиС«жил да был петух Индейский»39 и заставила Алину на распев их читать. Ты прыгал бы и катался от смеха. Приезжай зимою к нам в гости и поедем недели на две в Пензу. — Здесь тебе поклоняются и тебя обожают. Шутки в сторону, приезжайN Что тебе стоит прокататься? А лучше всего приезжай в конце августа в Нижний на ярмарку, или ярмонку (как лучше?) и возвратимся вместе в Пензу... Я всю зиму проведу в здешнем краю. Я говорю, что я остепенился, потому что зарылся в степь. Я говорю que je suis dans la Saratovie petrée (от Петра Александровича Кологривова),40 que je me suis empetré, по тому же словопроизводству.41 Здесь есть милая бабочка, Всеволожская, Пелагея Николаевна и один Вигель, который влюблен в нее. Его в Пензе прозвали: Мосье Финмуш от твоих стихов:42
У Пелагеи Николавны
Всё тот же друг Мосье Финмуш.
В провинциях прелесть. Здесь только, как в древности или в Китае, поэт сохраняет свои первобытные права и играет свою роль не хуже Капитана исправника или Дворянского заседателя. В стплицах мы считаемся по армии в человеческом роде. Вот портрет Всеволожской, на днях написанный:
Простоволосая головка, * Всё в ней так молодо, так живо, * Пусть спесь губернской прозы трезвой * Она пылит, она чудесит, |
Она влечет к себе и бесит, * Она дитя, резвушка, мальчик, * У них во всем одни приемы, * Ее игрушка: сердцеловка. |
Сделай милость, на эту тему напиши мне что-нибудь и на листочке формата письма моего: я обещал ей дать твоего письма в альбом, да пришли еще что-нибудь своего неизданного для того же альбома. Только прошШ не убивать меня в своем ответе: тебе прибыли издали никакой не будет, а меня только погубишь. Приезжай же зимою в Пензу: я здешней публике обещался показать тебя. Дай мне похвастаться твоею дружбою ко мне. Я у Павлуши нашел в тетради: критика на Евгения Онегина и по началу можно надеяться, что он нашим критикам не уступит. Вот она: И какой тут смысл: заветный вензель О да Е. В другом же месте он просто приводит твои стих: какие глупые места. L’enfant promet. Булгарин и теперь был бы рад усыновить его Пчеле. — Прости, моя милая душа. Я в гостях у Сабурова, а жена дома, а то верно и она написала бы тебе, хотя ты у нее всё в долгу. Пиши к нам прямо и просто в Пензу, только пиши. — Что Киселев, Сергей Голицын? Скажи Николаю Муханову, что в нем нет совести. — Ольге Сергеевне мое дружеское рукопожатие, а Родионовне мой поклон в пояс» (Акад. изд. Переписки, т. II, стр. 69 — 72).
* * *
— Хлопоты и неприятности были у Пушкина в связи с делом ор«Гавриилиаде» (см. в объяснениях к предыдущему письму № 278) и о стихотворении «Андрей Шенье» (см. выше, в объяснениях к письму № 276).
—Ч«Танкред», — трагедия Вольтера, в стихотворном переводе Николая Ивановича Гнедича, была издана в Петербурге в 1816 году, с портретом актрисы Екатерины Семеновны Семеновой в роли Аменаиды. Вяземский, вспоминая в своей «Старой записной книжке» о Гнедиче и о переведенном им «ради прекрасных глаз Семеновой» «Танкреде», говорит: «Пушкин имел всегда на очереди какой-нибудь стих, который любил он твердить. В года молодости его и сердечных припадков было время, когда он часто повторял стих из этого перевода:
Быть может некогда восплачешь обо мне».
(«Русск. Арх.» 1873 г., кн. II, ст. 1022; Соч., т. VIII, стр. 116). Следует, однако, указать, что и Пушкин, и Вяземский не совсем точно цитируют стихи Вольтера и Гнедича, — очевидно, по памяти и без справок в книгах: у Вольтера приводимая Пушкиным цитата из «Tancrède» читается так (Acte IV, sc. II, слова Танкреда):
Elle regrettera l’amant qu’elle a trahi,
Le coeur qu’elle a perdu, ce coeur qu’elle déchire...
У Гнедича же эти две строки переведены одним:
Но некогда о мне восплачет и она...
(Действие IV, явл. II).
— Киселев — Николай Дмитриевич (см. выше, стр. 290, в объяснениях к письму № 273); несколькими строками ниже Пушкин передает неверный слух, будто Киселев «уже в армии»: он незадолго до того поехал в Карлсбад, по пути в Париж, куда был назначен секретарем Посольства.
— О С. Д. Полторацком см. выше, в письме № 246, и в объяснениях к нему, стр. 247.
— Приведенное Пушкиным четверостишие, в приличной редакции (с заменой пропущенных нами слов словами: «Бог их прости»), сообщено было еще А. П. Керн в ее Воспоминаниях (см. Л. Майков, «Пушкин», стр. 252); она говорит, будто оно было написано Пушкиным у князя Голицына, «во время карточной игры, мелом на рукаве», а затем переслано через нее барону Дельвигу. Этот же куплет Пушкин взял, как эпиграф к первой главе «Пиковой Дамы». Некоторыми издателями он совершенно произвольно присоединялся к шуточному стихотворению Рылеева «Ах, где те острова»... (ср. выше, т. I, стр. 68 и 300). См. заметку Н. О. Лернера «Баллада об игроках» — «Пушк. и его соврем.», вып. XVI, стр. 20 — 29, Соч., ред. Венгерова, т. V, стр. V, и сборник «Недса», вып. № 3 — О стихах, написанных Пушкиным у князя Сергея Григорьевича Голицына (по прозвищу «Фирса»), упоминаемого несколькими строками ниже, см. в заметке М. Н. Лонгинова: «Анекдот о Пушкине» (Сочинения М. Н. Лонгинова, изд. Л. Э. Бухгейма, М. 1915, т. I, стр. 512 — 514) и у Вересаева: «Пушкин в жизни», вып. III, М. 1926, стр. 22; ср. выше, в объяснениях к письму № 273, стр. 290 — 291.
— Junior — Алексей Алексеевич Оленин (см. выше, стр. 290, в объяснениях к письму № 273), сын Президента Академии Художеств, члена Государственного Совета и Директора Публичной Библиотеки Алексея Николаевича Оленина (род. 1763, ум. 1843). — В доме Оленина, нарисоввавшего картинку для первого издания «Руслана и Людмилы» (см. выше, т. I, письмо № 21). Пушкин бывал еще в 1819 г. и здесь, между прочим, познакомился с его племянницей по жене — А. П. Керн (см. выше, в т. I, стр. 467 — 468, в объяснениях к письму № 154); тогда же он узнал, конечно, и сыновей Оленина, — в том числе и Алексея, в 1817 г. выпущенного из Пажеского Корпуса прапорщиком в Гвардейский Генеральный Штаб с прикомандированием к Военно-Топографическому Депо. С января 1827 г. А. А. Оленин служил в Азиатском Департаменте, но вскоре перешел в Департамент Уделов, а в феврале 1830 г. — в Министерство Юстиции; впоследствии еще много раз менял службу. Оленины были помещиками Новоторжского уезда Тверской губернии, куда, вероятно, и уехал на лето А. А. Оленин.
— Князь Сергей Григорьевич Голицын (по прозвищу «Фирс» — см. выше, стр. 290, в объяснениях к № 273) «возился» тогда с Михаилом Ивановичем Глинкою (род. 1804, ум. 1857), знаменитым композитором, товарищем по Университетскому Благородному Пансиону Льва Сергеевича Пушкина. Поэт коротко узнал его в доме барона А. А. Дельвига, у которого Глинка часто бывал, вместе с князем С. Г. Голицыным, в зиму 1827 — 1828 гг. (Воспоминания А. П. Керн — Л. Майков, «Пушкин», стр. 253 — 254). Глинка уже начинал в то время приобретать известность своими романсами; вскоре затем он написал музыку и на слова Пушкина: «Не пой, красавица, при мне» (изд. 1831). В 1836 г. Пушкин принял участие в сочинении шуточного похвального «Канона» Глинке («Пой в восторге русский хор!..»; подлинник в Пушкинском Доме), написанного и изданного по поводу постановки оперы «Жизнь за Царя»: тогда же была начата Глинкой опера «Руслан и Людмила», законченная уже после смерти Пушкина, с либретто барона Е. Ф. Розена. — Князь С. Г. Голицын (род. 1806, ум. 1868), как музыкант-любитель, близко сошелся с Глинкою в 1828 г., и знакомство это, по собственному признанию Глинки, имело важное влияние на развитие его музыкальных способностей. Голицын, пишет Глинка в своих Записках [говоря о весне 1828 г.], «был милый, веселый, подчас забавный молодой человек, хорошо знал музыку и пел очень приятно прекрасным густым басом. Я был тогда чрезвычайно застенчив; он умел ободрить меня и ввел в круг молодых людей высшего тона. Благодаря его дружескому участию я приобрел много приятных и полезных знакомств. Сам же он умел ловко возбуждать меня к деятельности, писал для меня стихи и охотно исполнял мои сочинения»; тогда же он с Глинкою задумал издать «Лирический Альбом», но «дело долго не шло на лбд, — и издание это было выпущено в 1829 г. при деятельном участии Николая Ивановича Павлищева, за полгода перед тем женившегося (26 января 1828 г.) на сестре Пушкина — Ольге Сергеевне («Записки», С.-Пб. 1887, стр. 45, 49). «Около этого времени», пишет Глинка: «я часто виделся с известнейшим поэтом нашим Алекс. Серг. Пушкиным (который хаживал и прежде того к нам в Пансион к брату своему, воспитывавшемуся со мною в Пансионе), и пользовался его знакомством до самой его кончины. Провел около целого дня с Грибоедовым, автором комедии «Горе от ума». Он был очень хороший музыкант и сообщил мне тему грузинской песни, на которую вскоре потом А. С. Пушкин написал романс: «Не пой, волшебница, при мне» (стр. 48).
— «Я пустился в свет»... П. А. Муханов, в письме к М. П. Погодину из Петербурга 11 августа 1828 г. писал: «Пушкин учится английскому языку, а остальное время проводит на дачах» («Пушк. и его соврем.», вып. XVII — XVVII, стр. 70).
— По поводу слов Пушкина, что он «бесприютен», князь Вяземский, в ответном письме своем от 18 — 25 сентября острил: «Ты говоришь, что ты безприютен: разве уже тебя не пускают в ПриютиноХ» (Акад. изд. Переписки, т. II, стр. 77), т.-е. в имение Олениных под Петербургом, вверх по Неве, где жила Анна Алексеевна Оленина, в которую тогда был влюблен Пушкин (см. выше, стр. 290, в объяснениях к письму № 273).
— «Медная Венера» — Аграфена Федоровна Закревская (род. 1799, ум. 1879), с 1818 г. — жена генерал-адъютанта, Министра Внутренних Дел, Финляндского генерал-губернатора и Командира Финляндского Отдельного Корпуса Арсения Андреевича Закревского, впоследствии графа. Рожденная графиня Толстая, бывшая фрейлина, она, по словам князя А. В. Мещерского, «была женщина умная, бойкая и имевшая немало приключений, которыми была обязана, как говорили, своей красоте» (Воспоминания, М. 1901, стр. 135); этими приключениями она, действительно, была богата до преклонных лет и даже в глубокой старости, как говорит П. А. Ефремов, «отличалась своими эксцентрическими выходками, удивлявшими Москву» (Соч., изд. Суворина, т. VIII, стр. 286). Она кружила голову всем, кто был около нее... 28 октября 1822 г. гр. М. С. Воронцов писал Н. М. Лонгигинову: «Что́ вы пишете про Закревскую, меня не удивляет, — мне всегда казалось, что в ней все диспозиции к кокетству, и только недоставало случая» (Пушкинский Дом, Архив Н. М. Лонгинова, письма гр. Воронцова, 1822 г., л. 74), а через год высказывал радость, что «Закревский соединен опять с женою. Хотя, впрочем, мало верю Петербургским вздорам, но думаю, что наш бедный Закревский мог бы найти лучшую супругу, и боюсь, что она много горьких дней ему готовит» (там же, 1823 г., л. 48): тогда ходили слухи о связи ее с Принцем Кобургским («Русск. Арх.» 1903 г., т. I, стр. 475, 476, 477, 480). В 1825 г. ею увлечен был поэт Боратынский и друг его Н. В. Путята. Боратынский писал ей в то время:
Как много ты в немного дней
Прожить, прочувствовать успела!
В мятежном пламени страстей
Как страшно ты перегорела!
Раба томительной мечты!
В тоске душевной пустоты
Чего еще душою хочешь?
Как Магдалина плачешь ты
И как русалка ты хохочешь!
Не без основания приписывают ей и еще четыре стихотворения Боратынского (см. Соч., ред. М. Л. Гофмана, т. I, стр. 257 — 258). Пушкин посвятил ей стихотворения, написанные в одно время:т«Портрет», «Щастлив, кто избран своенравно» и «Наперсник», а также пьесу «Когда твои младые лета»... (см. заметку Н. О. Лернера в «Русск. Арх.» 1911 г., кн. I, стр. 641 — 642, и Соч., ред. Венгерова, т. V, стр. XXVII — XXVIII; «Рассказы о Пушкине, записанные П. И. Бартеневым», ред. М. А. Цявловского, М. 1925, стр. 29, 82 — 83). В первом он так обрисовал эту оригинальную и привлекательную, хоть и порочную женщину:
С своей пылающей душой,
С своими бурными страстями,
О, жены Севера, меж вами
Она является порой, —
И мимо всех условий света
Стремится до утраты сил,
Как беззаконная комета
В кругу расчисленном светил.
Сообщая А. И. Тургеневу последние четыре стиха, князь Вяземский писал ему 15 октября 1828 г., что Пушкин «целое лето кружился в вихре Петербургской жизни» и «воспевал Закревскую» («Остаф. Арх.», кн. III, стр. 179). Знавшая ее уже в 1850-х годах графиня Л. А. Ростопчина пишет про нее: «Графиня Закревская была весьма оригинальной личностью, выведенной во многих романах того времени [между прочим, у Б. М. Маркевича в «Четверть века назад». Б. М.]. Она давала обильную пищу злословию, и по всей Москве ходили сплетни на ее счет. Очень умная, без предрассудков, нисколько не считавшаяся с условными требованиями морали и внешности, она обладала способностью искренней привязанности... Графиня была очень высокого роста и очень хороша собой, но страдала излишней полнотой и вечно задыхалась»; в один жаркий день она «с неподражаемой непринужденностью оделась в широкий кисейный капот, отделанный кружевами, небрежно накинутый на батистовую рубашку, которую даже слепой не принял бы за полотняную. Вид был ужасный, когда графиня расхаживала по комнатам, освещенным с одной стороны; но когда она стала принимать гостей в бальной зале, выходившей одновременно на двор и в сад, получилось нечто поразительное; лучи солнца пронизывали легкие покровы и обнаруживали все тайные изгибы монументального тела» («Семейная хроника», М. Изд. Н. Орфенова, стр. 257). Эта монументальность ее фигуры, как бы изваянной, дала повод Пушкину в письме к Вяземскому назвать Закревскую «Медной Венерой». «Я уже слышал», писал ему Вяземский 25 сентября: «что ты вьешься около моей медной Венеры, но ее ведь надобно и пронять медным благонамеренным. Спроси ее от меня: как она поступает с тобою, — так ли, как со мною: на другую сторону говорит и любезничает, а на мою кашляет. Так расстался я с нею за обедом у Белосельской» (Акад. изд. Переписки, т. II, стр. 77). Монументальность Закревской (под именем Нины Воронской) отметил Пушкин и в «Евгении Онегине» (гл. 8, строфа XVI), описывая, как Онегин встречает Татьяну на великосветском балу:
Беспечной прелестью мила,
Она сидела у стола
С блестящей Ниной Воронскою,
Сей Клеопатрою Невы:
И верно б согласились вы,
Что Нина мраморной красою
Затмить соседку не могла,
Хоть ослепительна была...
В выпущенных строфах той же 8-й главы «Онегина» находим изображение появления Нины Воронской в бальной зале в таком же прозрачно-соблазнительном костюме, какой выше описывала гр. Л. А. Ростопчина:
Смотрите, — в залу Нина входит,
Остановилась у дверей
И взгляд рассеянный обводит
Кругом внимательных гостей.
В волненьи перси, плечи блещут.
Горит в алмазах голова,
Вкруг стана вьются и трепещут
Прозрачной сетью кружева;
И шелк узорной паутиной
Сквозит на розовых ногах.
(См. М. Л. Гофман, Пропущенные строфы «Евгения Онегина», С.-Пб. 1922, стр. 291 — 294). В. В. Вересаев дает такую общую ее характеристику: «С своей пылающей душой, с своими бурными страстями» — А. Ф. Закревская «яркою беззаконною кометою проносилась в 20-х годах по небосклону чинного и лицемерно-добродетельного «большого света». Все стихи поэта и письма как Пушкина, так и Боратынского, рисуют ее дерзко презирающею мнение света, бешено-сладострастною и порочною, внушающею прямо страх заразительною силою сатанинской своей страстности. Пушкин: «Таи, таи свои мечты: боюсь их пламенной заразы, боюсь узнать, что знала ты!». И Боратынский: «Страшись прелестницы опасной, не подходи: обведена волшебным очерком она; кругом ее заразы страстной исполнен воздух». И еще вот как Боратынский: «Кого в свой дом она манит, — не записных ли волокит, не новичков ли миловидных? Не утомлен ли слух людей молвой побед ее бесстыдных и соблазнительных связей? Но как влекла к себе всесильно ее живая красота».... («Новый Мир» 1927 г., кн. I, стр. 194). Это была, говорит Н. О. Лернер, «не простая распутница, а жрица любви, вакханка, менада, неслыханно служившая матери наслаждений, сложная натура, в которой жила томительная мечта; ей была знакома тоска душевной пустоты; в ней сочетались Русалка и Магдалина. Такая женщина, да еще вдобавок красавица, не могла не заинтересовать Пушкина, и недаром он внес ее имя в свой «Дон-Жуанский список» (Соч., ред. Венгерова, т. V, стр. III, и т. IV, стр. 100). Племянница графини А. Ф. Закревской — М. Ф. Каменская рассказывает в своих Воспоминаниях, что когда тело умершего Пушкина после отпевания было поставлено в склеп Конюшенной церкви и поклонники поэта приходили с ним прощаться, то «дамы даже ночевали в склепе, и самой ярой из них оказалась тетушка Аграфена Федоровна Закревская. Мало того, что ее сон не брал всё время, как тело стояло в склепе, мало того, что она, сидя около гроба в мягком кресле, не переставала обливаться горючими слезами, — нет, она еще знакомила ночевавших с нею в склепе барынь с особенными, отличительными, интимными чертами характера дорогого ей человека. Разумеется, она первым делом с наслаждением поведала барыням, что Пушкин был в нее влюблен без памяти, что он ревновал ее ко всем и каждому. Что еще недавно в гостях у Соловых он, ревнуя ее за то, что она занималась с кем-то больше, чем с ним, разозлился на нее и впустил ей в руку свои длинные ногти так глубоко, что показалась кровь... И тетка с гордостью показывала любопытным барыням повыше кисти видные еще следы глубоких царапин. А потом она еще рассказывала, что в тот же вечер, прощаясь с нею, Пушкин шепнул ей на ухо: «Peut être vous ne me reverrez jamais». И точно, она его живым больше не видала. Тетка Аграфена Федоровна... была очень хороша собой... Кроме того, она была бесспорно умная, острая женщина, немного легкая на слово, но это не мешало тому, чтоб Пушкин любил болтать с нею, читал ей свои произведения и считал ее другом»... Ч«Историч. Вестн.» 1894 г., № 10, стр. 54 — 55). По мнению П. Е. Щеголева, именно Закревскую Пушкин попытался изобразить в том же 1828 г. «по свежим следам, в неоконченном наброске «Гости съезжались на дачу» в героине Зинаиде Вольской» («Пушк. и его соврем.», вып. XIV, стр. 190; ср. заметку В. В. Вересаева в журн. «Новый Мир» 1927 г., № 1, стр. 195 — 196), про которую герой отрывка — Минский говорит почти словами Пушкинского письма к Вяземскому: «Она занята; я просто ее наперсник или что вам угодно. Но я люблю ее от души: она уморительно смешна». Чрезвычайно симпатичными красками рисует облик Закревской режиссер С. П. Соловьев, близко узнавший графиню в 1850-х годах: она была страстной любительницею драматического искусства и деятельною участницею в устройстве «благородных» любительских спектаклей (см. «Русск. Арх.» 1874 г., кн. I, ст. 203 — 222). О Закревской см. еще в книге П. К. Губера: «Дон-Жуанский список Пушкина», С.-Пб. 1923, стр. 224 — 226. Два портрета ее см. в сборнике портретов П. И. Щукина, вып. 4, № 39 и 71; литографированный портрет — в Пушкинском Доме.
— «Благонамеренный» — журнал А. Е. Измайлова; Пушкин здесь говорит в тон шутки князя Вяземского, который в письме своем к поэту от 26 июля 1828 г. острил, приводя стих из «Онегина»:
Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С Благонамеренным в руках!
— Стих: «Прямо, прямо на восток» принадлежит Жуковскому и находится в стихотворении «Путешественник» (из Шиллера):
И в надежде, в уверенье
Путь казался не далек.
«Странник», слышалось: «терпенье!
«Прямо, прямо на восток!»
— ОЗ«Гавриилиаде» см. выше, стр. 299 и сл., в объяснениях к письму № 278. Говоря, что «Гавриилиада» принадлежит перу сатирика князя Дмитрия Петровича Горчакова, которого он указал и в своих официальных показаниях как автора «Гавриилиады», Пушкин хотел таким способом лйшний раз отвести от себя подозрение в написании поэмы и, быть может, косвенным образом предупредить князя Вяземского о необходимости именно таким образом опровергать в обществе слухи об авторстве Пушкина. «Опасаясь», говорит В. Я. Брюсов: «обычной в те дни перлюстрации писем, Пушкин не решился выразиться определеннее, — но князь Вяземский понял его и писал ему в ответ: «Сердечно жалею о твоих хлопотах по поводу «Гавриила», но надеюсь, что последствий худых не будет». Заметим, что, намекая, как на автора «Гавриилиады», именно на Горчакова, Пушкин поступал очень осторожно. Горчаков и ранее был известен как автор разных нецензурных стихов. Новая такая поэма не изменяла ничего в его худой или доброй славе. Лично же кн. Горчакову никаких неприятностей угрожать не могло: он был уже вне земного суда, так как скончался четыре года назад — в 1824 г.» («Гавриилиада», изд. 2-е, Альционы, М. 1918, стр. 41; ср. также издание «Гавриилиады» под ред. Б. В. Томашевского, С.-Пб. 1922). У князя Вяземского был собственноручный Пушкина список «Гавриилиады», который он завещал своему сыну уничтожить (там же, стр. 91); по слухам, этот список цел до сих пор.
— О критике юного князя Павла Петровича Вяземского см. выше, в объяснениях к этому письму, стр. 302. —д«Дух критики», писал он впоследствии по этому поводу: «воспитан был в нас отцом моим с детства несправедливым предпочтением Дмитриева в ущерб Крылову, бесспорно господствовавшему в нашей детской среде. Нас заставляли учить наизусть апологи Дмитриева, чтение же басен Крылова едва допускалось. И. И. Дмитриев, друг моего деда, был пестуном отца моего и законодателем и верховным судьей литературного приличия и вкуса. Пушкин в своей переписке упрекает отца моего в несправедливости по отношению к Крылову и пристрастии. Нет сомнения, что из всех членов Арзамаса отец мой был более прочих человеком партии, и почти он один таковым был даже и тогда, когда он пережил всех своих друзей» (Соч. князя П. П. Вяземского, С.-Пб. 1893, стр. 510 — 511).
— Пел. Ник. — Пелагея Николаевна Всеволожская, рожд. Клушина; стихотворный портрет ее, написанный Вяземским, см. выше, в объяснениях к этому письму, стр. 302; он был напечатан в «Северных Цветах на 1829 год» (см. Соч. князя Вяземского, т. IV, стр. 23 — 24, и т. IX, стр. 71). Пушкин так и не собрался написать ей послание. С нею был знаком поэт Д. В. Давыдов, который в одном из писем к князю П. А. Вяземскому 1836 г. рассказывает о том, какой переполох произошел в Пензе, когда Ив. Вас. Сабуров напечатал статью «Четыре роберта жизни» и в ней «осмеял, разругал, осрамил простоволосую головку» (см. «Стар. и Новизна», кн. XXII, стр. 63 — 64).44 В других письмах Давыдов называет ее «Стриженою головкою» и просто «Простоволосою» (там же, стр. 41, 47, 51 и 56). — В 1831 г. Всеволожскую в Москве видывал бар. А. И. Дельвиг, который говорит, что она была женщина «чрезвычайно живая, милая, хорошенькая и с порядочным состоянием... Впоследствии муж ее совсем промотался и бежал за границу. Она долго жила в Петербурге в совершенной бедности; теперь (1872) она живет в Петербурге в доме своего брата сенатора Клушина» («Мои воспоминания», т. I, стр. 145 —146).
— Княгиня Вера — жена князя П. А. Вяземского, Вера Федоровна; Пушкин подружился с нею в Одессе летом 1824 года (см. выше, в т. I, стр. 82, 83 и др. ). На фразу Пушкина княгиня Вяземская отозвалась припиской к письму мужа к Пушкину из с. Мещерского от 23 февраля 1829 г. (Акад. изд. Переписки, т. II, стр. 86).
— «Происшествия в Од. (Ра... и Гр. В.)» — неприятная история, разыгравшаяся летом 1828 г. в Одессе между Пушкинским «демоном» Александром Николаевичем Раевским и Новороссийским генерал-губернатором графом
Михаилом Семеновичем Воронцовым. Последний приревновал Раевского к своей жене (в которую тот был издавна влюблен) и обратился к Одесскому полицеймейстеру, прося его, «как частный человек», оградить честь его от посягательств Раевского; при этом Воронцов прибегнул к клевете, сообщив в Петербург, что Раевский дурно отзывается о правительстве и о военных тогдашних действиях. Следствием жалобы Воронцова была высылка Раевского из Одессы в Полтаву, с запрещением въезда в столицы. Отец Раевского 12 июля 1828 г. обращался к императору Николаю с протестом против обвинения сына в политической неблагонадежности, утверждая, что он «не в состоянии говорить, ни мыслить против правительства», но не отрицал его «несчастной страсти» к графине Воронцовой, — однако ничего не добился («Архив Раевских», т. I, стр. 396 — 397). 25 сентября он писал младшему своему сыну Николаю на Кавказ: «Гр.. Воронцов, желая отдалить из Одессы твоего полусумасшедшего брата, нашел благоразумный способ сыскать на него доносчика, будто он вольно говорит о правительстве и военных действиях! Ты знаешь, мой друг Николушка, может ли быть; эти все дурачества влюбленного человека он действительно делал, но предосудительного, — с его чувствами не сходно. И думая скрыть свое действие, извещает меня о том, что по повелению государя велено ему ехать в Полтаву, впредь до рассмотрения, уверяя притом, что он сему не причиной, что он сему не верил, но справлялся и действительно нашел, что донесение на него справедливо. Я писал государю всю истину и в том, что клеветник есть граф Воронцов, но дела военные, важные обстоятельства причиною, что по сие время не имею никакого решения... Алексаша живет свободно, но при душевном его положении ему это убийственно, все в Одессе знают всю истину» (там же, стр. 401 — 402). «Точно, что нет счастья совершенного на земле. Кажется, чего не достает нашему милому Воронцову», —писал 1 октября 1828 г. А. Я. Булгаков брату: «Сколько у него есть завистников? Но ежели справедлива история, которую на ухо здесь рассказывают, о поступке глупом молодого Раевского с графинею, то не должно ли это отравить спокойствие этого бесценного человека?... Графиня совершенно невинна; но всё очень неприятен эдакий ескландр. Вот так-то один бешеный негодяй может нарушить спокойствие такого примерного семейства. Меня очень это опечалило» («Русск. Арх.» 1901 г., кн. III, стр. 185, 187). Через месяц, 7 декабря 1828 г., тот же Булгаков сообщал брату, со слов Н. М. Щербининой, что «Воронцов убит известною историею графини..., что счастье его семейственное потеряно... Эта заноза для души чувствительной, какова Воронцова, ужасна!» («Русск. Арх.» 1901 г., кн. III, стр. 207). — «О Воронцове скандалезное известие», — писал князь Вяземский А. И. Тургеневу: «он жаловался государю на Александра Раевского, сына Николая Николаевича... и Раевского вывезли из Одессы с жандармом в Полтаву для прожития под присмотром. Подробности не достоверны, но сущность дела несомнительна»... («Остаф. Арх.», т. III, стр. 179). См. еще Соч. Пушкина, ред. Венгерова, т. III, стр. 530 — 531, примеч. Н. О. Лернера к стих. «Коварность».
— Итальянская фраза значит: «Прощай, мой обожаемый, мой идеал» (следовало бы сказать: «idolo mio»).
— Князь Вяземский ответил Пушкину на это письмо 18 — 25 сентября из Остафьева (Акад. изд. Переписки, т. II, стр. 76 — 78).
К черновому:
— Острота поэта М. В. Милонова об А. Е. Измайлове касалась, конечно, плохонького журнала, издававшегося последним, —С«Благонамеренного». Вяземский сравнил красавицу П. Н. Всеволожскую со стихом Пушкина в упомянутом выше стихотворении, ей посвященном:
Простоволосая головка,
Улыбчивость лазурных глаз
И своенравная уловка,
И блажь затейливых проказ —
Все в ней так молодо, так живо,
Так непохоже на других, —
Так поэтически игриво, —
Как Пушкина веселый стих...
— Tu m’adula, ma tu mi piace — итальянская фраза, по-русски значит: «ты мне льстишь, но я тебя люблю».
Сноски
38 Сергей Григорьевич, по прозванию «Фирс» (см. выше, стр. 290).
39 См. выше, в письме № 219 и в объяснениях к нему, стр. 195.
40 Вотчим жены князя П. А. Вяземского.
41 Ср. «Сборник старинных бумаг, хранящихся в Музее П. И. Щукина, вып. IX, стр. 195, где повторяется этот каламбур.
42 Из «Евгения Онегина» — см. выше, в письме № 264.
43 Это стихотворение было напечатано в «Северных Цветах на 1829 г.». Б. М.
44 Ч«Четыре роберта жизни. Олицетворенная дума Мурзы Чета», С.-Пб. 1835, 8 . Здесь на стр. 35 — 36 говорится, что Давыдов («в дни мира счастливый певец, любезный собеседник и душа общества, при звуке трубы — военный, лихой наездник, Партизан») написал красками Рубенса и кистью Грёза портрет этой поэтической женщины. Всеволжскую Сабуров охарактеризовал, повидимому, на стр. 6 — 7 своей довольно сумбурной книжки.