Скачать текст письма

Модзалевский. Примечания - Пушкин. Письма, 1826-1830. Часть 26.

294. Барону А. А. Дельвигу (стр. 65). Впервые напечатано в изд. Суворина под ред. П. А. Ефремова, т. VII, 1903, стр. 320, по копии с чернового наброска, переписанного Анненковым; подлинник неизвестен; предположение Ефремова (тН VIII, стр. 607) о том, что письмо Дельвигу осталось непереписанным для отсылки, опровергается письмом отца поэта, С. Л. Пушкина, который (если верить сообщению Л. Н. Павлищева) в июле 1829 г., говоря своей дочери, Павлищевой, в письме из Тригорского (в Михайловском тогда строился дом), что очень беспокоится о сыне, о котором не имеет прямых известий с Кавказа, писал ей (по-французски): «А каков Сашка? Дельвиг показывал мне его письмо из Тифлиса, но уже давно; Дельвигу пишет, а нам нет; ревную к нему Сашку, а он в письме к Дельвигу ни месяца, ни числа не проставил. Христос его знает, о чем он думал; вот теперь прошло больше месяца с тех пор, как Дельвиг письмо получил. Но да будет воля Неба» (Л. Паввлищев «Из Семейной Хроники. Воспоминания об А. С. Пушкине», М. 1890, стр. 122). Пушкин писал Дельвигу еще из Эрзерума (следовательно, в промежуток времени между 27 июня и 21 июля): 30 августа 1829 г. Дельвиг сообщал из Петербурга князю Вяземскому: «Если вы не имеете известий о Пушкине, то скажу вам, что мы получили от него письмо из Арзерума, в котором, пишет он, ему очень весело. Дела делает он там довольно: ест, пьет и ездит с нагайкой на казацкой лошади» («Старина и Новизна», кн. V, стр. 38). Письмо это до нас не сохранилось.

— Из письма Пушкина видно, что оно писано в Тифлисе, а сюда он прибыл 27 мая, выехал же 10 июня (Е. Г. Вейденбаум,Р«Пушкин на Кавказе в 1829 г.» — «Русск. Арх.» 1905 г., кн. I, стр. 678). «В Тифлисе я надеялся найти Раевского», рассказывает поэт в «Путешествии в Арзрум», «но, узнав, что полк его уже выступил в поход, я решился просить у графа Паскевича позволения приехать в армию. В Тифлисе пробыл я около двух недель и познакомился с тамошним обществом. Санковский, издатель «Тифлисских Ведомостей», рассказывал мне много любопытного... об А. П. Ермолове и проч..... Я с нетерпением ожидал разрешения моей участи. Наконец получил я записку от Раевского. Он писал мне, чтобы я спешил к Карсу, потому что через несколько дней войско должно было итти далее. Я выехал нэ другой же день». — В газете своей упомянутый П. С. Санковский поместил две заметки о Пушкине: по поводу его приезда в Тифлис — в № 29, от 28 июня, и по случаю обратного проезда поэта, — в № 32, от 9 августа (см. в «Кавказской поминке о Пушкине», стр. 52 и 60; тоже в Соч. Пушкина, изд. «Просвещения», т. VI, стр. 668).

—Ч«Первые же строки своего «Путешествия в Арзрум», говорит Е. Г. Вейденбаум: «Пушкин посвящает опальному Ермолову, которым восхищался с давних пор. Еще с 1820 году, возвратясь в Кишинев с Кавказских вод, поэт писал своему брату Льву: «Ермолов наполнил Кавказ своим именем и благотворным гением». Неудивительно поэтому, что Пушкин не затруднился сделать лишних 200 верст для свидания с прославленным Кавказским вождем. Замечателен отзыв Пушкина о наружности Ермолова. Считается почти обязательным называть голову Ермолова львиной. Но Пушкин говорит, что у него голова тигра на геркулесовом торсе и затем прибавляет: «улыбка неприятная, потому что не естественна». Если припомнить, что в характере Ермолова была известная доля двуличности и хитрости, давшая великому князю Константину Павловичу повод называть его патером Грубером (известный в Петербурге генерал ордена иезуитов), то сравнение Пушкина должно признать более метким, чем сравнение со львом, придуманное безусловными панегиристами Ермолова. Оно еще раз подтверждает независимость мнений Пушкина и правдивость его в отзывах даже о тех, кого он искренно почитал» («Кавказская поминка о Пушкине». Тифлис, 1899, стр. 112). В письме к князю Вяземскому от 30 декабря 1829 г. поэт Д. В. Давидов, спрашивая об адресе Пушкина, писал: «Кстати о Пушкине: он проездом в Грузию заезжал к Ермолову, который пишет мне: «Был у меня Пушкин. Я в первый раз видел его и, как можешь себе вообразить, смотрел на него с живейшим любопытством. В первый раз не знакомятся коротко, но какая власть высокого таланта! Я нашел в себе чувство, кроме невольного уважения. Ему также, я полагаю, необыкновенным показался простой прием, к каковым жизнь в столице его верно не приучила». В другом месте письма, хваля сочинения Пушкина, он говорит: «Вот это поэзия! Это не стихи нашего знакомого Грибоеда, от жевания которых скулы болят. К счастию моему, Пушкин, как кажется, не написал ни одного экзаметра — род стиха, который может быть и хорош, но в мой рот не умещается». Этому я очень смеялся, будучи сам противник экзаметров. р«Старина и Новизна», кн. XXII, стр. 38 — 39). Некий В. В. Хлопов, в статье своей: «Вечер с А. П. Ермоловым» сообщает, что, при воспоминании об Алексее Петровиче и об отношениях к нему русских поэтов, ему припомнилась надпись, сделанная Пушкиным на экземпляре присланных им Ермолову своих сочинений. К сожалению, я помню только последние два стиха:

Захочет — о себе как Тацит он напишет
И лихо Летопись свою переплетет.

Автограф этого послания, без сомнения, находится в библиотеке Московского Университета, куда... поступило собрание книг, принадлежавших А. П. ЕрмоловЧ» («Русск. Стар.» 1873 г., № 5, стр. 200). На самом деле это — надпись Жуковского (см. Александр Ермолов, «А. П. Ермолов. Биографический очерк», С.-Пб. 1912, стр. 188). В 1833 г. Пушкин намеревался писать историю жизни и деятельности Ермолова (род. 24 мая 1777, ум. 12 апреля 1866) и предлагал издать его Записки (см. в т. III, черновик письма к Ермолову, 1833 г., а также в т. I, стр. 12 и 210).

— Генерал-адьютант, генерал-от-инфантерии граф Иван Федорович Паскевич-Эриванский, впоследствии светлейший князь Варшавский (род. 1782, ум. 1856), с конца марта 1827 г. был командиром Отдельного Кавказскогµ Корпуса (заместив в этой должности А. П. Ермолова, впавшего в немилость императора Николая, который не доверял ему, считая его причастным к Тайному Обществу) и был главнокомандующим войск, действовавших в 1827 против персов, а в 1828 — 1829 г. — против турок. Ряд побед над турками, завершивших эту войну Адрианопольским миром (22 сентября 1829 г.) и давших Паскевичу звание генерал-фельдмаршала, не ослепили Пушкина: Муза его осталась нема перед сомнительными подвигами Паскевича, который несомненно ожидал, что поэт не преминет «воспеть» их. Погодин писал Шевыреву 31 августа 1829 г., что «Пушкин при войске Паскевича — поэтом» («Русск. Арх.» 1882 г., кн. III, стр. 98); в № 29 «Тифлисских Ведомостей» по этому поводу писали в том же смысле: «Надежды наши исполнились: Пушкин посетил Грузию. Он недолго был в Тифлисе; желая видеть войну, он попросил дозволения находиться в походе при деиствующих войсках и 16-го июня прибыл в лагерь при Искан-су. Первоклассный Поэт наш пребывание свое в разных краях России означил произведениями, достойными славного его пера: с Кавказа дал он нам Кавказского Пленника, в Крыму написал Бахчисарайский фонтан, в Бессарабии Цыганов, во внутренних провинциях описал он прелестные картины Онегина. Теперь читающая публика наша соединяет самые приятные надежды с пребыванием А. С. Пушкина в стане Кавказских войск и вопрошает: чем любимый Поэт наш, свидетель кровавых битв, подарит нас из стана военного? Подобно Горацию, поручавшему друга своего опасной стихии моря, мы просим судьбу сохранить нашего Поэта среди ужасов брани» (перепечатано в № 88 «Сев. Пчелы» 1829 г.; ср. «Пушк. и его соврем.», вып. XXIII — XXIV, стр. 160 — 161, № 80 и 82). Когда Пушкин вернулся с Кавказа, Булгарин также писал в своей «Северной Пчеле» (№ 138, 16 ноября): «Александр Сергеевич Пушкин возвратился в здешнюю Столицу из Арзрума. Он был на блистательном поприще побед и торжеств Русского воинства, наслаждался зрелищем, любопытным для каждого, особенно для Русского.

Многие почитатели его Музы надеются, что он обогатит нашу Словесность каким-нибудь произведением, вдохновенным под тенью военных шатров, в виду неприступных гор и твердынь, на которых могучая рука Эриванскогё героя водрузила Русские знамена». — Пушкин во время поездки пользовался полным вниманием Паскевича, который, при прощальном визите поэта, 21 июля 1829 г. в Арзруме, подарил ему турецкую саблю (см. Н. Лернер «Труды и дни», стр. 192 и 193; сабля эта теперь в Пушкинском Доме). Но, как мы сказали, Пушкин не вдохновился подвигами Паскевича, и последний охладел к поэту. Впрочем, два года спустя, Пушкин посвятил Паскевичу строфу в «Бородинской годовщине», по случаю взятия Варшавы. Получив от Жуковского экземпляр изданной в сентябре 1831 года брошюры «На взятие Варшавы. Три стихотворения В. Жуковского и А. Пушкина» (в которую вошли: «Клеветникам России» и «Бородинская Годовщина» Пушкина и «Старая песня» Жуковского), Паскевич писал последнему из Варшавы, 2 октября 1831 г.: «Прошу Вас принять нелицемерную мою благодарность за присланные строфы и сообщить таковую же Александру Сергеевичу Пушкину, столь много обязавшему меня двумя отличными своими сочинениями. Стихи истинно прекрасные и богаты чувствами народной гордости. Сладкозвучные лиры первостепенных поэтов наших долго отказывались бряцать во славу подвигов оружия. Так померкнула заря достопамятных событий Персидской и Турецкой войн, и голос выспреннего вдохновения едва-едва отозвался в Отечестве в честь тогдашних успехов наших. Упрек сей впрочем не относится до вас, ибо и в ту эпоху вы обязали меня поэтическим вниманием. Приятно видеть, что настоящие дела храбрых сильнее возбудили огонь истинной поэзии и возвеличены волшебным талантом певцов, украшающих Россию» («Русск. Арх.» 1875 г., кн. III, стр. 460). Отповедь на эти словб Паскевичу и тем, кто в 1829 г. полагал, что Пушкин поехал на войну «с тем, чтобы воспевать будущие подвиги», поэт дал в 1836 г., печатая в своем «Современнике» предисловие к «Путешествию в Арзрум» (т. I, стр. 18 —19) и упоминая, как «прославленный Полководец ласково принял его под сень своего шатра и находил время посреди своих великих забот оказывать ему лестное внимание». Коренившееся в нем чувство скрытого недоброжелательства к Пушкину Паскевич сохранил навсегда, и когда поэт погиб, — он, в письме к Николаю I из Варшавы от 19 февраля 1837 г., писал: «Жаль Пушкина, как литератора, в то время когда его талант созревал; но человек он был дурной» («Изв. Отд. Русск. яз. и слов.» 1896 г., т. I, кн. 1, стр. 106).

— С Кавказа было несколько писем Пушкина, но ни одно из них до нас не дошло. Так, Н. О. Пушкина писала дочери 22 августа из Тригорского в Ораниенбаум:е«Enfin mes inquiétudes au sujet de tes frères sont terminées, ma bonne amie: nous venons de recevoir une lettre d’Alexandre, dont je t’envoye une copie, je ne puis me séparer de l’original, trop heureuse de l’avoir... С’est le bon baron Delvig qui nous a envoyé cette lettre»; С. Л. Пушкин в том же письме сообщал, что «Александр очень весел, судя по письму, где он пишет, что Лев здоров и предполагает вернуться в Петербург». «Il parâit qu’Alexandre est enchanté de son voyage. Il écrit à Плетнев [письмо это также до нас не дошло] et lui fait un tableau detaillé de son genre de vie au camp. Il monte au cheval cosaque, une нагайка à la main, et le meilleur de tout cela c’est qu’il compte bientôt revenir.» (Из неизд. писем, находящихся в Пушкинском Доме). 9 сентября он же писал дочери: «Alexandre aussi s’est trouvé à la fameuse bataille qui a decidé l’Arzerum. As-tu de quelque part encore un article de lui dans les gazettes dans lequel on se félicite de l’avoir là?... Je voudrais bienшécrire à Alexandre, mais je ne sais ou le trouver: il echappe, comme dit M-me Осипов, quand on s’y attend le moins. J’espère que cette fois-ci ce sera pour se réunir à nous»; 20 сентября он сообщал дочери: «Nous venons d’apprendre par un petit Médecin de Новоржев... qч’Abeille du Nord dit qu’Alexandre est parti pour Astracan par le Caucase»; 27 сентября он уведомлял, что «Александр скоро возвратится и Лев также», а 1 октября

Н. О. Пушкина писала (всё еще из Тригорского):џ«Je m’empresse de t’envoyer encore une copie de la lettre d’Alexandre que nous avons reçue hier. Qu’il me tarde de partir d’ici; je suppose que tes frères seront bientôt à Pétersbourg» (Из неизд. писем). Кроме этих, упомянутых здесь писем, которые до нас не сохранились, Пушкин посылал с Кавказа письма еще Павлу Воиновичу Нащокину; в одном из них он писал, что путешествует с особым денщиком, и солдаты, видя его может быть одного из русских разъезжающим в статском платье, считали его немецким попом («Девятнадцатый Век», кн. I, стр. 402).

295. М. П. Погодину (стр. 65). Впервые напечатано в Акад. изд. Переписки, т. II, стр. 94; подлинник на почтовой бумаге (с вод. зн.; Гг... 182...) в архиве Погодина в Московском б. Румянцовском Музее, Письма, т. II, N 3516, л. 721; вклеено между письмами за октябрь 1829 г. и относится, повидимому, ко времени пребывания поэта в Москве уже послэ возвращения туда с Кавказа. Указание на «священную обязанность» намекает, быть может, на жениховство Пушкина, тогда еще не объявленное, и на постоянное пребывание в доме Гончаровых. По записи П. В. Анненкова со слов Н. Н. Ланской, Пушкин, приехав в Москву по возвращении с Кавказа, «только проехал по Никитской, где был дом Гончаровых, и тотчас же отправился в Малинники к Вульфовым, где и были написаны стих. «Зима» и проч. (рукоп. в Пушкинском Доме, в Анненковском архиве). Однако, по свидетельству С. Н. Гончарова, дело было иначе; он хорошо помнил приезд Пушкина с Кавказа и появление его у них в доме: «Было утро», рассказывает он: «мать [Н. И. Гончарова] еще спала, а дети сидели в столовой за чаем. Вдруг стук на крыльце, и вслед за тем в самую столовую влетает из прихожей калоша. Это Пушкин, торопливо раздевавшийся. Войдя, он тотчас спрашивает про Наталию Николаевну. За нею пошли, но она не смела выйти, не спросившись матери, которую разбудили. Будущая теща приняла Пушкина в постели» («Русск. Арх.» 1881 г., кн. II, стр. 498), — приняла довольно холодно, так что поэт покинул Москву «со смертью в душе» (см. ниже, в письме № 322).

296. П. А. Плетневу (?) (стр. 65). Впервые напечатано вЪ«Современнике» 1838 г., т. IX, Современные записки, сур. 59 — 62, по случаю помещенного в том же томе журнала перевода Байронова «Мазепы», — как «строки, доставленные к издателю [т.-е. Плетневу] из частного письма Пушкина и относящиеся столько же к «Мазепе» Байрона, сколько к «Полтаве» самого Пушкина»; подлинник письма неизвестен; к Плетневу отнесено уже в изд. Литер. Фонда (т. V, стр. 134), как и в Акад. изд. Переписки, т. II, стр. 94 — 95. Датируется по соображению с возвращением Пушкина из Путешествия и с появлением критик на «Полтаву».

— Письмо это вызвано теми разнообразными и противоречивыми статьями в журналах 1829 г., которыми встречено было появлениеГ«Полтавы» в отдельном издании, вышедшем в свет около 1 апреля, т.-е. за месяц до отъезда поэта на Кавказ (а именно 1 мая 1829 г.; см. выше, стр. 339, в объяснениях к письму № 292). — «Во Владикавказе [10 августа].... у [М. И.] Пущина на столе нашел я русские журналН», рассказывает Пушкин в своем «Путешествии в Арзрум»: «Первая статья, мне попавшаяся, была разбор одного из моих сочинений. В ней всячески бранили меня и мои стихи. Я стал читать ее вслух. Пущин остановил меня, требуя, чтоб я читал с большим мимическим искусством. Надобно знать, что разбор был украшен обыкновенными затеями нашей критики: это был разговор между дьячком, просвирней и корректором типографии, Здравомыслом этой маленькой комедии. Требование Пущина показалось мне так забавно, что досада, произведенная на меня чтением журнальной статьи, совершенно исчезла, и мы расхохотались от чистого сердца. Таково было мне первое приветствие в любезном отечестве» (ср. Н. Барсуков, «Жизнь и труды М. П. Погодина», кн. II, стр. 347 — 350). Вопреки своему обыкновению не отвечать на критики, Пушкин не только написал заметку по поводу статей, вызванных «Полтавой», но и напечатал ее в альманахе

М. А. Максимовичаш«Денница на 1831 г.», на стр. 124 — 130: «Отрывок из рукописи Пушкина (Полтава)»; эта заметка, начинающаяся словами: Habent sua fata libelli. Полтава не имела успеха. Вероятно она и не стоила его....», сопровождалась в конце таким примечанием издателя: «Рукопись, из которой взят сей отрывок, содержит весьма любопытные замечания и объяснения Пушкина о поэмах его и некоторых критик. Из оной видно, что Поэт не опровергал критик потому только, что не хотел». Она повторяет, в некоторых местах почти дословно, суждения, высказанные в отрывке из письма к Плетневу (?), которое, может быть, тоже предназначалось к печати, как письма к Раевскому о «Борисе Годунове» (см. № 162 и 289). О «Полтаве в историческом и историко-литературном отношениях» см. статью И. Н. Житецкого в Соч. Пушкина, ред. Венгерова, т. III, стр. 6 — 28, где приведены суждения критиков, вызвавшие отповедь Пушкина. Здесь скажем лишь, что любопытный рассказ А. Н. Вульфа о том, как создавалась на его глазах «Полтава», находится в Дневнике его, изданном М. Л. Гофманом в сб. «Пушк. и его соврем.», вып. XXI — XXII, стр. 13 — 14, 15, 221; см. также любопытный рассказ М. В. Юзефовича, со слов Пушкина, — в «Русск. Арх.» 1880 г., кн. III, стр. 441.

— Об эпиграфе к «Бахчисарайскому Фонтану» Пушкин писал еще 14 октября 1823 г. князю П. А. Вяземскому (см. выше, в т. I, в письме № 60): «Бахчисарайской фонтан, между нами, дрянь, но эпиграф его прелесть».

297. А. Н. Вульфу (стр. 66). Впервые напечатано в «С.-Петербургских Ведомостях» 1866 г., № 168 (отрывок) и в «Русском Архиве» 1867 г., ст. 158 — 160 (с пропусками); подлинник — у Б. Л. Модзалевского.

— Алексей Николаевич Вульф, находившийся с апреля 1829 г. на театре Турецкой войны, получил письмо Пушкина лишь 15 февраля 1830 г. в Сарыкиое, при чем записал в своем Дневнике: «Дельво..... принес большой пук писем. В нем нашлось и два ко мне: оба Сестрины [Анны Н. Вульф] от Октября, в одном же из них — приписку от Пушкина, в то время бывшего у них в Старице, проездом из Москвы г ПетербургС Как прошлого года в это же время писал он ко мне в Петербург о тамошних красавицах [см. выше, письмо № 280], так и теперь, величая меня имянем Ловласа, сообщает он известия очень смешные об них, доказывающие, что он не переменяется с летами и возвратился из Арзерума точно таким, каким и туда поехал, — весьма циническим волокидою. — Как Сомов дает нам ежегодно обзоры за Литературу, — так и я желал бы от него каждую осень получать обзоры за нашими красавицами. — Сестра в первом своем письме сообщает печальное известие, что Кусовников оставляет Старицу, а с ним все радости и надежды её оставляют. Это мне было уже не новость. Во втором же она пишет только о Пушкине, его волокидствах за Netty».... Ч«Пушк. и его соврем.», вып. XXI — XXII, стр. 115 — 116). На другой день, 16 февраля, отвечая сестре на вышеупомянутые письма ее от 12 и 17 октября, Вульф писал ей: «Из первого твоего письма узнал я о потере, которую сделали ваши уланы в особе любви достойного Алексея Степановича [Кусовникова].57 Об ней я уже тебе писал и прибавляю теперь со вздохом: «О ноги, ноги, где вы ныне?» — Во-втором же мне было два сюрприза...: если мне неожиданным удовольствием было найти в нем Пушкинское донесение о наших красавицах, то не менее я удивился любезности Netty, с которой она пользуется правом Берновской хозяйки.... Как Сомов в Северных Цветах ежегодно дает обзор за-годовой Литературы, точно также Александр Сергеевич сообщает мне известия о Тверских красавицах. Кажется, самое время не имеет власти над ним, он нэ переменяется: везде и всегда один и тот же. Возвращение наших барышень, вероятно, отвлекло его от Netty, которой он говорит нежности или относя их к другой, или от нечего делать. — В следующих твоих письмах я верно узнаю, как продолжится и чем окончится любопытный его заезд из Арзрума в Павловское. По происхождению его, Азиатские вкусы не должны быть чужды [ему]: не привез ли он какого-нибудь молодого Чубукчи-Пашу (податель трубки)? Это было бы нужно для оправдания его слов. По письму Анны Петровны [Керн], он уже в Петербурге, она одного мнения с тобою в том, что цинизм его увеличивается» (Б. Л. Модзалевский «Поездка в Тригорское» — «Пушк. и его соврем.», вып. I, стр. 85 — 86).

— Ловеласом Пушкин в 1828 г. назвал себя самого в письме к Вульфу (см выше, в письме № 280), а в письме к Н. М. Языкову из Голубова от 14 апреля 1836 г. писал: «Алексей Вульф здесь же, отставной студент и гусар, усатый Агроном, Тверской Ловлас, — по прежнему милый, но уже перешагнувший за тридцатый год».

— Малинники — имение П. А. Осиповой (вернее ее первого мужа, Н. И. Вульфа) в Старицком уезде Тверской губернии, в 38 верстах от Старицы. Описание его, — И. А. Иванова, — см. в брошюре 1899 г.: «О пребывании А. С. Пушкина в Тверской губернии» (Тверь, изд. Тверск. Общ. истории, археол. и естествозн.) и, современное нам, — С. Фессалоницкого, в статье «Уголок Пушкина в Старицком уезде в 1923 г.» — в «Материалах Общества Изучения Тверского края», вып. 3, Апрель 1925 г., стр. 22 — 23 (ср. у В. Вересаева, «Пушкин в жизни», вып. II, М. 1926, стр. 123 — 124).

— Ан. Ник. — Анна Николаевна Вульф, сестра А. Н. Вульфа, ранее так пламенно любившая Пушкина (см. выше, т. I, стр. 348, 363 и т. II, стр 145). В это время, по словам Е. Е. Синицыной,ш«она была уже зрелая, здоровая такая» (В. Колосов, «Пушкин в Тверской губернии», Тверь. 1888, стр. 16) и уже нисколько не интересовала Пушкина. В 1847 г. она, вспоминая Пушкина, припоминала и шуточный refrain его:

Хоть малиной  не  корми,
Да в  Малинники  возьми!

(«Пушк. и его соврем.», вып. XXI — XXII, стр. 351).

— Евпр. Ник. — Евпраксия Николаевна Вульф, Зизи, Зина, — сестра Вульфа, впоследствии баронесса Вревская (см. выше, стр. 275 — 276).

— Ал. Ив. — Александра Ивановна Осипова, сводная сестра Вульфа и его сестер, дочь их вотчима от его первого брака (см. выше, стр. 166). О ней много интимных подробностей передает Вульф в своем Дневнике.

— Новые уланы — офицеры стоявшего на квартирах в г. Старице Оренбурского уланского полка, командиром которого был полковник барон фон-Торнау 1-й.

— Кусовников — Алексей Михайлович; будучи поручиком «в баталионе её имп. высочества», он участвовал в Отечественной войне, затем с 1815 по 1825 гг. служил в л. гв. Гусарском полку в Царском-Селе, где с ним, конечно, был знаком Пушкин; выйдя в отставку полковником 24 января, 1825 г. (см. К. Манзей, «История л.-гв. Гусарского полка», ч. III, С.-Пб. 1859, стр. 76 — 77), он потом служил в Оренбургском уланском полку, а в 1830 г. был командиром Тираспольского конно-егерьского полка («С.-Пб. Вед.» 1830 г., № 272, стр. 2570). — Описывая времяпрепровождение зимою 1828 — 1829 г. в Старице, Вульф пишет в своем Дневнике: «Самый приятный человек из общества был для меня полковник Кусовников. Еще на первом вечере у Торнау в Рождество был он со мною так предупредительно вежлив и любезен, что, несмотря на малое наше знакомство, привязал меня много к себе. — Имея очень хорошее состояние, служил он в лейб-гусарах, был Адъютантом у принца Виртемберского («Шишки»). Жизнь в лучшем кругу дала ему приятное обращение, получившее особенную приятность от добродушия, которое видно было в каждом его движении. Блестящего ума не имея, вознаграждал он за него приятными искусствами: он мастерски рисовал и прекрасно играл на скрипке. Наружность его была отпечаток его души; я не встречал мужчины, лучше его сотворенного, особенно ноги его хороши. Его благорасположение ко мне должно, кажется, приписать тому, что он немного волочился за Сестрою [Анною Николаевною]. Во время пребывания Пушкина в Старице мы чаще еще видались, ибо Пушкин знал Кусовникова еще будучи в Лицее» («Пушк. и его соврем.», вып. XXI — XXII, стр. 61). В конце 1829 г. он был назначен полковым командиром Тираспольского конно-егерьского полка и покинул Старицу, что́ весьма огорчило А. Н. Вульф, мечтавшую о выходе за него замуж (там же, стр. 62, 98, 115 — 116). Впоследствии Кусовников был генерал-лейтенантом и Виленским Комендантом и умер в Вильне 20 сентября 1853 г. («Виленский Некрополь», стр. 209 —210).

— Юргенев — Александр Тихонович, впоследствии (1848) подполковник, помещик сельца Подсосенья, Старицкого уезда, знакомец Алексея Николаевича Вульфа и других Тверских Вульфов; впоследствии он женился на Анне Сергеевне Сомовой (род. 1807, ум. 1848; погребена в с. Бернове); умер 6 сентября 1867 г., 82 лет; их дочь Серафима Александровна в 1852 г. вышла замуж за Николая Павловича Панафидина (род. 1819, ум. 1895), двоюродного брата А. Н. Вульфа (см. «Письма морского офицера 1806 — 1809 П. И. Панафидина». С предисл. и примеч. Б. Л. Модзалевского, Пгр. 1916, стр. 4).

— Гретхен — Екатерина Васильевна Вельяшева (род. в с. Бернове 9 февраля 1813), кузина А. Н. Вульфа, дочь Старицкого исправника, штабс-ротмистра Василия Ивановича Вельяшева (ум. 1856), женатого на Наталии Ивановне Вульф (ум. 1855), родной тетке Алексея Вульфа. — Описывая посещение Пушкиным Старицы в начале января 1829 г., Вульф пишет в своем Дневнике: «С ним [Пушкиным] я заключил оборонительный и наступательный союз против красавиц, от чего его и прозвали Сестры Мефистофелем, а меня Фаустом. Но Гретьхен (Катенька Вельяшева), несмотря ни на советы Мефистофеля, ни на волокитство Фауста, осталась холодною: все старания были напрасны» («Пушк. и его соврем.», вып. XXI — XXII, стр. 50). В рассказе о тех, кого он увидел в этот свой приезд в Старицу, Вульф пишет про юную Гретхен: «Здесь я нашел две молодых красавицы: Катеньку Вельяшеву, мою двоюродную сестру, в один год, который я ее не видал, из 14-летнего ребенка расцвевшую прекрасною девушкою, лицом хотя не красавицею, но стройною, увлекательнпю в каждом движении, прелестною, как непорочность, милую и добродушную, как ее лета» (там же, стр. 46). — Одна современница, Е. Е. Синицына, передавая свои воспоминания о пребывании Пушкина в Старице, рассказывает, что заметила, как Пушкин с другим молодым человеком «постоянно вертелись около Е. В. Вельяшевой» —и прибавляет: «Она была очень миленькая девушка: особенно чудные у ней были глаза. Как говорили после, они старались не оставлять ее наедине с Алексеем Николаевичем Вульфом, который любил влюблять в себя молоденьких барышень и мучить их» (В. Колосов, «А. С. Пушкин в Тверской губернии», Тверь. 1888, стр. 10 — 11). 18 января 1829 г., по дороге из Старицы в Петербург с Вульфом, Пушкин сочинил в ее честь стихи, напечатанные затем в «Северных Цветах на 1830 г.» — «К***:»

Подъезжая под Ижоры,
Я взглянул на небеса
И воспомнил ваши взоры,
Ваши синие глаза.
Хоть я грустно очарован
Вашей девственной красой,
Хоть вампиром именован
Я в губернии [Тверской],
Но колен  моих пред вами
Преклонить я не посмел
И влюбленными мольбами
Вас тревожить не  хотел.

Упиваясь неприятно
Хмелем светской суеты,
Позабуду вероятно,
Ваши милые черты,
Легкий стан, движений стройность,
Осторожный разговор,
Эту скромную спокойность,
Хитрый смех и хитрый взор.
Если ж нет.... по прежню следу
В ваши мирные края
Через год опять заеду
И влюблюсь до ноября.

М. Л. Гофман, определяя точную дату этой пьесы, высказывает предположение, что Вельяшевой же посвящено и другое стихотворение Пушкина (обычно относимое к Олениной) —м«Приметы» («Я ехал к вам, живые сны»....), написанное также в самом начале 1829 года (см.ъ«Пушк. и его соврем.›, вып. XXI — XXII, стр. 247 — 250). «Ты не угадаешь, мой ангел, откуда я к тебе пишу», читаем в письме Пушкина к жене от 23 августа 1833 года: «Из Павловского, между Берновым и Малинниками, о которых вероятно я тебе много рассказывал. Вчера, своротя на проселочную дорогу к Яропольцу, узнаю с удовольствием, что проеду мимо Вульфовых поместий, и решился их посетить. В 8 часов вечера приехал я к доброму моему Павлу Ивановичу [Вульфу], который обрадовался мне, как родному. Здесь я нашел большую перемену. Назад тому 5 лет Павловское, Малинники и Берново наполнены были уланами и барышнями; но уланы переведены, а барышни разъехались; из старых моих приятельниц нашел я одну белую кобылу, на которой и съездил в Малинники: но и та уж подо мною не пляшет, не бесится, а в Малинниках вместо всех Анет, Евпраксий, Саш, Маш etc., живет управитель Парасковии Александровны Рейхман, который поподчивал меня шнапсом. Вельяшева, мною некогда воспетая, живет здесь в соседстве, но я к ней не поеду, зная, что тебе было бы это не по сердцу. Здесь объедаюсь я вареньем и проиграл три рубля в двадцать четыре роббера в вист. Ты видишь, что во всех отношениях я здесь безопасен. Много спрашивают меня о тебе: также ли ты хороша, как сказывают, и какая ты — брюнетка или блондинка, худенькая или плотненькая?...« Вскоре затем, 29 апреля 1834 г., Е. В. Вельяшева вышла замуж за Александра Александровича Жандра (род. 1812, ум. 6 февраля 1865 в Лужском уезде), с которым была помолвлена еще в 1833 г. (см. Б. Л. Модзалевский, «Семейные летописцы», М. 1915, стр. 11; «Провинциальный Некрополь», т. I, М. 1914 г. стр. 295); в 1829 году из Пажеского корпуса выпущенный корнетом в л.-гв. Уланский полк, Жандр принимал участие в Польской кампании и был взят в плен; с февраля 1832 по февраль 1839 года служил во Владимирском уланском полку, затем был переведен (24 февраля 1839 г.) в л.-гв. Конно-Гренадерский полк, а из него, в ноябре 1852 г., уже в чине полковника, — в Ямбургский уланский полк и 26 апреля 1856 г. назначен командиром Новотроицко-Екатеринославского кирасирского полка. Зачисленный 1 сентября 1860 г. в запасные войска он 13 января 1861 г. вышел в отставку генерал-майором. Летом 1834 г. А. Н. Вульф писал сестре своей Анне, что видел приехавших из Твери «молодых» Жандров, при чем прибавлял: «об них скажу только, что Катенька дурнеет, а муж ее страсть имеет особенную ездить на козлах и неприлично ревнив» (Б. Л. Модзалевский, «Поездка в Тригорское» — «Пушк. и его соврем.», вып. I, стр. 108). Позднейшая судьба Е. В. Жандр нам неизвестна. Знаем только, что она была жива в 1860 г. и имела одну дочь Варвару (род. в Твери 17 апреля 1835), умершую девицей 15 апреля 1907 г. в Петербурге.

— Павловское — имение дяди А. Н. Вульфа (брата его отца) — Павла Ивановича Вульфа (род. 1775, ум. 17 марта 1858 г. в г. Торжке) — в Старицком уезде, между Берновом и Малинниками (называлось оно собственно «Подлизево»; о Павловском в 1923 г. см. в цитированной выше, на стр. 347, статье, С. Фессалоницкого); в 1783 — 1797 г. он служил в л.-гв. Семеновском полку, из которого вышел в отставку подпоручиком. Пушкин очень его любил и, гостя у него, играл с ним в шахматы и в вист. «На Павла Ивановича упади стена, — он не подвинется, право не подвинется» — неоднократно, шутя говорил Пушкин. Павел Иванович, действительно, был очень добрый, но флегматичный человек, и Александр Сергеевич обыкновенно старался расшевелить его и бывал в большом восторге, когда это удавалось ему» — рассказывала Е. Е. Синицына (В. И. Колосов, «Пушкин в Тверской губернии», Тверь. 1888, стр. 14). Фредерика Ивановна (или Фрицинька, как ее в шутку называли) — жена П. И. Вульфа, по определению А. Н. Вульфа, — «Гамбургская красавица, которую Дядя привез из похода и после женился на ней» («Пушк. и его соврем.», вып. XXI — XXII, стр. 51). П. И. Вульф, по характеристике того же Алексея Вульфа, — «такой флегматик, каких я редко встречал. Оставив в молодости еще военную службу, жил он всегда в деревне, в доме отца своего; сделав кампанию 12 года в Тверском Ополчении, возвратился он с девкою из Гамбурга, на которой через несколько лет женился. Фридерика, сделавшись хозяйкою, завела в доме немецкий порядок, который делает приятное впечатление на всякого приезжающего к ним. Не имея детей, живут они без лишней роскоши, по своему состоянию, спокойно» (там же стр. 63). Впоследствии, однако, П. И. Вульф, «человек в высшей степени добродушный и гуманный», разорился и умер в бедности (В. И. Колосов, «А. С. Пушкин в Тверской губернии», Тверь. 1888, стр. 5 и сл., 26). О его жене М. Л. Гофман передает, что «и до сих пор еще в Малинниках и в Бернове, а также и во всей Берновской округе сохраняются рассказы о том, как А. Н. Вульф и его друзья потешались над «Фрицинькой», до конца дней своих безжалостно относившейся к русскому языку» (там же, стр. 220). Она умерла в 1848 г. в Старице, от холеры.

— «Минервою» Пушкин называет кузину А. Н. Вульфа — Екатерину Ивановну Гладкову (род. 26 июня 1805), старшую дочь Ивана Ивановича Вульфа и сестру Netty Вульф; это была очень красивая, пышная молодая женщина, с января 1825 г. бывшая замужем за ротмистром стоявшего в Старице Оренбургского уланского полка Яковом Павловичем Гладковым (впоследствии подполковником). Алексей Вульф за нею ухаживал в свое пребывание в Бернове, — и, повидимому, не без успеха. О переезде ее в Саратов он упоминает в своем Дневнике под 24 ноября 1829 г. Несколькими днями раньше он дает подробный рассказ о своих отношениях к ней: «Катеньку, вопреки письменным доказательствам, я не могу причислить к моим красавицам [поклонницам]: очарование у ней слишком скоро рассеялось. Сошедшись опять с нею, не знаю, удержусь ли я, чтобы не попытать воскресить в ней прежние чувства ко мне. Эта женщина подходит ближе всех встреченных мною в жизни58 к той, которую я бы желал иметь женою. Не достает ей только несколько ума. Несмотря на то, что ее выдали замуж против воли, любит она своего мужа более, нежели другие, вышедшие замуж по склонности. Детей своих любит она нежно, даже страстно; живучи в совершенном уединении, она лучшие годы своей жизни посвящает единственно им и кажется не сожалеет о том, что не знает рассеянной светской жизни. Несмотря на пример своего семейства и на то, что она взросла в кругу людей, не отличавшихся чистотою нравственности, она умела сохранить непорочность души и чистоту воображения и нравов. Приехав в конце 1827 года в Тверь напитанный мнениями Пушкина и его образом обращения с женщинами, весьма довольный, что на время оставил Сашеньку,59 предпринял я сделать завоевание этой добродетельной красавицы. Слух о моих подвигах любовных давно уже дошел и в глушь Берновскую. Письма мои к Александре Ивановне давно ходили здесь по рукам и считались образцами в своем роде. Катенька рассказывала мне, что она сначала боялась приезда моего, так же, как бы и Пушкина. Столь же неопытный в практике, сколько знающий теоретик, я первые дни был застенчив с нею и волочился, как 16-летний юноша. Я никак не умел (как и теперь) постепенно ее развращать, врать ей, раздражать ее чувственность. За то первая она стала кокетничать со мною, день за день я более и более успевал; от нежных взглядов я скоро перешел к изъяснениям в любви, к разговорам о ее прелестях и моей страсти; но трудно мне было дойти до поцелуев, и очень много времени мне это стоило» ...Рассказав о дальнейшем сближении, Вульф так кончает повесть об этом своем романе: «Проживши 1 1/2 месяца с моей красавицей, со слезами на глазах мы расстались... Когда я через год (в 1828) опять увидел ее, то хотя она и обрадовалась моему приезду, но любви я уже не нашел у нее... и мои старания воскресить ее остались напрасными. Вот история моей любви с этой холодной прелестью. Теперь, я думаю, она и не вспомнит обо мне» («Пушк. и его соврем.», вып. XXI — XXII, стр. 87 — 89, 93).

— О Netty Вульф, впоследствии, по мужу, Трувеллер, которой Пушкин в 1828 г. (а может быть именно в пребывание свое в Тверской губернии в 1829 г.) написал шуточное четверостишие:

За Netty сердцем я летаю
В Твери, в Москве —
И R. и О. позабываю
Для N. и W., — см. выше, в т. I, в объяснениях к письму № 127, стр. 411 — 412.

— Миллер, — быть может, корнет стоявшего в Торжке, Тверской губернии, Владимирского уланского полка, сослуживец Я. П. Гладкова, женатого на сестре Netty; какой-то барон Меллер-Закомельский в 1829 г. безуспешнЪ сватался на Елизавете Петровне Полторацкой (сестре А. П. Керн и кузине Алексея Вульфа: см. его Дневник, I. с., стр. 48); наконец были Миллеры — помещики сельца Васильков, близ Вульфовского Бернова; кого из них имел в виду Пушкин, сказать не можем.

— Поповна, которую Пушкин сравнивает с героиней известного романа Ричардсона «Кларисса Гарлоу» (см. выше, в т. I, стр. 368 и т. II, стр. 311, объяснения к письму № 280), — Екатерина Евграфовна Смирнова, 17-летняя дочь Тверского Козьмодемьянского священника Евграфа Андреевича Смирнова, уроженца села Бернова. Три года она воспитывалась у бездетного Павла Ивановича Вульфа в его имении Павловском и потом иногда гостила у него. Рассказывая о времени, проведенным им и Пушкиным в январе 1829 г. в Старицком уезде, и описывая совместную с поэтом поездку к Павлу Ивановичу Вульфу в Павловское, Алексей Вульф упоминает о том, как они подпоили привезенным Пушкиным люнелем жену П. И. Вульфа — «Фрициньку», невесту его «управителя» и «молодую, довольно смешную девочку, дочь прежнего Берновского попа, тоже жившую под покровительством Фридерики. Я упоминаю об ней потому», пишет Вульф: «что имел после довольно смешную с ней историю. Мы танцовали и дурачились с ними много, и молодая селянка вовсе не двусмысленно показывала свою благосклонность ко мне. Это обратило мое внимание на ее, потому что прежде, в кругу первостатейных красавиц, я ее совсем и не заметил. Я вообразил себе, что очень легко можно будет с ней утешиться за неудачи с другими, — почему через несколько дней, приехав опять в Павловское, я сделал посещение ей в роде Графа Нулина, — с тою только разницею, что не получил пощечины» («Пушк. и его соврем.», вып. XXI — XXII, стр. 51; ср. Л. Майков, «Пушкин», стр. 166). В. И. Колосов, передавая об этом смешном случае, рассказывает со слов самой Катеньки Смирновой, что на утро неудачное похождение Вульфа стало всем известно. Пушкин превозносил девушку за смелость и находчивость, а приятеля беспощадно поднял на смех («Пушкин в Тверской губернии», Тверь. 1888, стр. 14 — 15; Л. Майков, «Пушкин», стр. 166). Впоследствии она вышла за священника Тверской Затьмацкой Покровской церкви Синицына и в 1888 году, будучи 76-летней старушкой-вдовой, передала В. И. Колосову несколько правдивых рассказов о Пушкине и об его пребывании в Старице и в Старицком уезде в начале 1829 г. По ее воспоминаниям Пушкин «был очень красив: рот у него был прелестный, с тонко и красиво очерченными губами, и чудные голубые глаза. Волосы у него были блестящие, густые и кудрявые, как у мерлушки, немного только подлиннее. Ходил он в черном сюртуке. На туалет обращал он большое внимание. В комнате, которая служила ему кабинетом [в Павловском, у П. И. Вульфа], у него было множество туалетных принадлежностей, ногтечисток, разных щеточек и т. п. Все относились к Александру Сергеевичу с благоговением. Все барышни были от него без ума» и т. д. (В. И. Колосов, назв. соч., стр. 14 — 15).

— Писарев и князь Максутов — офицеры стоявшего в Старице Оренбургского уланского полка; первый — поручик, а второй — штабс-ротмистр (см. «Список генералам, штаб-и обер-офицерам всей Российской армии», С.-Пб. 1829, стр. 116 — 117). Из них Писарев, Дмитрий Иванович (род. 1805), брат известного писателя-водевилиста А. И. Писарева (ум. 1828; см. выше, т. I, стр. 86, 87, 336) и дядя знаменитого критика Д. И. Писарева (род. 1840, ум. 1868), в 1830 году, действительно, был уволен в отставку штабс-ротмистром; в 1840 г. он служил по Министерству Государственных Имуществ; был жив еще в 1865 г. (см. В. И. Чернопятов, «Тульский родословец», ч. VI, стр. 474 — 475).

— Иван Иванович Вульф, отец вышеупомянутых Е. И. Гладковой и Netty Трувеллер; он родился 14 сентября 1776 г., с 1783 г. был на службе л.-гв. в Семеновском полку, из которого вышел в 1802 г. поручиком и с тех пор не служил, проживая в своем имении «Берново», Старицкого уезда, в 25 верстах от уездного города Старицы. Женат он был на Надежде Гавриловне Борзовой, от которой, кроме дочерей, имел сыновей Петра (род. 1804, ум. 1842), Николая (род. 1808) и Александра; умер в Бернове 24 ноября 1860 года, 84 лет. Алексей Вульф в Дневнике своем пишет, что этот дядя его, «женившись очень рано на богатой и хорошенькой девушке, нескольколетней жизнью в Петербурге расстроил свое имение. Поселившись в деревне, оставил он жену и завел из крепостных девок гарем, в котором и прижил с дюжину детей, оставив попечение о законных своей жене. Такая жизнь сделала его совершенно чувственным, ни к чему другому неспособным» («Пушк. и его соврем.», вып. XXI — XXII, стр. 64). По поводу этой характеристики, М. Л. Гофман замечает, что сам автор Дневника, «повидимому, многими чертами напоминал своего дядю: рассказывают, что в Малинниках Алексей Николаевич устроил себе гарем из 12 крепостных девушек; кроме того, он присвоил себе jus primae noctis» (там же, стр. 256).

— Помета, сделанная Вульфом на письме много лет после его получения, по памяти, — ошибочна.

298. А. Х. Бенкендорфу (стр. 67). Впервые напечатано в «Русской Старине» 1899 г., т. XCVIII, май, стр. 249 — 251 (с переводом); краткое извлечение-пересказ, в переводе, было помещено в «Русской Старине» 1874 г., т. X, стр. 703 — 704; подлинник — в Пушкинском Доме; черновое напечатано в Акад. изд. Переписки, т. II, стр. 99; подлинник его — в Рукописном Отделении Библиотеки Академии Наук, в собрании Л. Н. Майкова (см. «Пушк. и его соврем.», вып. IV, стр. 34, № 6).

Перевод:м«Генерал! С глубочайшим прискорбием я только что узнал, что его величество был недоволен моим путешествием в Арзрум. Снисходительная и неограниченная доброта Вашего Превосходительства и участие, которое Вы ко мне всегда выказывали, заставляют меня с доверчивостью еще раз прибегнуть к Вам и откровенно изъясниться. — Приехав на Кавказ, не мог я устоять против желания повидать своего брата, который служит в Нижегородском драгунском полку и с которым я находился в разлуке в продолжение 5 лет. Я полагал, что имею право съездить в Тифлис. Приехав туда, я уже не застал армию. Я написал письмо Н. Раевскому, другу детства, чтобы он выхлопотал для меня разрешение прибыть в лагерь. Я приехал туда в самый день перехода через Саган-лу. Раз я уже был там, я счел неудобным избегать принять участие в делах, которые должны были там произойти — и таким образом я находился в походе полу-солдатом, полу-путешественником. — Чувствую, насколько мое положение было фальшиво, а поведение — опрометчиво, но по крайней мере всё это было только опрометчивостью. Мысль, что поступок мой можно объяснить каким-либо другим побуждением, была бы для меня невыносима. Я бы предпочел подвергнуться самой суровой немилости, чем прослыть неблагодарным в глазах того, кому обязан всем, кому готов принести в жертву самое свое существование, — и это не фраза. — Умоляю Ваше Превосходительство быть в этом случае моим провидением и есмь с величайшим уважением, генерал, Вашего Превосходительства нижайший и покорнейший слуга Александр Пушкин. — 10 Ноября 1829 г. Ст.-П.».

— Французский текст черновика почти дословно совпадает с беловым текстом письма.

— Свое намерение съездить на Кавказ Пушкин привел в исполнение без ведома Бенкендорфа; III Отделение, узнав об отъезде поэта из Петербурга, приняло ряд мер к тому, чтобы и в Москве, и на Кавказе за ниБ был установлен тайный полицейский надзор (переписку по этому поводу см. в книге «Дела III Отделения об А. С. Пушкине», С.-Пб. 1906, стр. 82 — 84, 91 — 94 — 95, 97 — 98, в «Русск. Стар.» 1875 г., т. XXV, стр. 753 и 1880 г., т. XXVII, стр. 146 — 147, 1884 г., т. XLII, стр. 636; «Петерб. Курьер» 1914 г., № 127); узнав, что поэт вернулся в Москву (около 20 октября), Бенкендорф обратился к нему со следующим письмом: «Милостивый Государь Александр Сергеевич! Государь император, узнав по публичным известиям,60 что Вы, милостивый государь, странствовали за Кавказом и посещали Арзерум, Высочайше повелеть мне изволил спросить Вас, по чьему позволению предприняли вы сие путешествие. Я же с своей стороны покорнейше прошу Вас уведомить меня, по каким причинам не изволили Вы сдержать данного мне слова и отправились в Закавказские страны, не предуведомив меня о намерении вашем сделать сие путешествие. В ожидании отзыва Вашего для доклада его императорскому величеству, имею честь быть с истинным почтением и преданностию, милостивый государь, ваш покорнейший слуга А. Бенкендорф. № 4360. 14 Октября 1829». — Письмо это поэт получил лишь по возвращении своем из Тверской губернии (где он пробыл, повидимому, до конца октября или до первых чисел ноября) и поспешил ответить Бенкендорфу, составив свое объяснение в выражениях, очень близких к черновому наброску предисловия к «Путешествию в Арзрум» (см. «Русск. Стар.» 1884 г., т. XLIV, стр. 373 —374). Н. В. Путята слышал от Пушкина, что Николай I спросил поэта, как он смел поехать в армию, и на ответ, что главнокомандующий ему это позволил, возразил: «Надобно было проситься у меня. Разве не знаете, что армия моя?» («Русск. Арх.» 1899 г., кн. II, стр. 351).

— Лев Сергеевич Пушкин, которого его старший брат-поэт не видал с лета 1824 г., когда приехал из Одессы на житье в Михайловское и застал там родителей, сестру и брата, был, с июня 1829 года, в походе против турок, в рядах Нижегородского драгунского полка, коим командовал Н. Н. Раевский, и участвовал во взятии Арзрума и крепости Байбурт, при чем за отличие произведен был в поручики. Конец 1829 г. и 1830-й год провел он в Москве и в Петербурге. О приезде Пушкина в лагерь, о встрече с братом и о дальнейшем пребывании его в войсках за Кавказом см. в Воспоминаниях М. В. Юзефовича («Русск. Арх.» 1880 г., кн. III, стр. 434 и след.), М. И. Пущйна (Л. Майков, «Пушкин», стр. 387 — 389 и «Русск. Арх.» 1908 г., кн. III, стр. 546 и сл.), декабриста А. С. Гангеблова (М. 1888, стр. 188), Э. В. Бриммера («Кавказский Сборник», т. XVI, 1895, стр. 83) и Н. Б. Потокского («Русск. Стар.» 1880 г., т. XXVIII, стр. 583), а также в книге В. В. Вересаева, «Пушкин в жизни», вып. II, М. 1926, стр. 140 — 150.

— Переход через Саган-лу и лагерь на его высотах Пушкин описал в Третьей главе «Путешествия в Арзрум».

— Об участии Пушкина в сражении с турками на высотах Саган-лу 14 июня 1829 г., кроме часто цитируемого историка войны Н. И. Ушакова («История военных действий в Азиатской Турции в 1828 и 1829 годах», т. II, С.-Пб. 1836, стр. 305 — 306), рассказывают еще Ф. Фонтон (Felix. Fonton «La Russie dans l’Asie-Mineure, ou campagnes du maréchal Paskévitch en 1828 et 1829», Paris, 1840, p. 558 — 559) и декабрист А. С. Генгеблов (Воспоминания, М. 1888, стр. 188); ср. заметку Н. О. Лернера: Пушкин в сражении — «Пушк. и его соврем.», вып. XXIX — XXX, стр. 6 — 7; ср. Б. Л. Модзалевский, «Библиотека А. С. Пушкина», С.-Пб. 1908, стр. 109, № 402.

Сноски

57 Вульф ошибся в отчестве Кусовникова, которого звали Алексеем Михайловичем (см. ниже, стр. 347).

58 Вульфу было в это время невступно 24 года! Б. М.

59 Свою сводную сестру, А. И. Осипову. Б. М.

60 См., напр., «Сев. Пчела» 1829 г., № 88, 101, 110; перепечатка — в «Пушк. и его соврем.», вып. XIX — XX, стр. 160 — 161.