Модзалевский. Примечания - Пушкин. Письма, 1826-1830. Часть 4.
|
203. И. Е. Великопольскому (стр. 9). Впервые напечатано вЧ«Русском Архиве» 1884 г., кн. I, стр. 468 и в сборнике П. И. Бартенева «Пушкин», вып. II, М. 1885, стр. 136; подлинник (запечатан перстнем — талисманом на черном сургуче) был у П. И. Бартенева; нам остался недоступен. Письмо Великопольского, на которое отвечает Пушкин, до нас не сохранилось.
— Великопольский, Иван Ермолаевич (род. 27 декабря 1797, ум. 6 февраля 1868) — питомец Казанского Университета, затем, с 1815 г., — подпрапорщик л.-гв. Семеновского полка; рано пробудившаяся любовь к занятияЅ литературой естественно направила его, по приезде в Петербург, в круги Петербургских молодых писателей; в 1818 г. он принял деятельное участие в трудах Вольного Общества любителей российской словесности и Общества любителей словесности, наук и художеств, — членом которого, как известно, был и Пушкин; личное знакомство обоих молодых людей, конечно, легко могло состояться уже в это время, — еще до ссылки Пушкина на юг; тогда же Великопольский сблизился с друзьями Пушкина — И. И. Пущиным и бароном Дельвигом (сохранились его стихотворные послания к ним) и в то же время писал эпиграммы на Булгарина. Когда, в конце 1820 г., после известного возмущения Семеновского полка (в котором Великопольский не принимал прямого участия), полк был раскассирован, Великопольский был переведен, с чином штабс-капитана, в Псковский, а затем — в Староингерманландский пехотный полк, стоявший во Пскове и в его окрестностях, а затем (18 июня 1826 г.) — в Псковский пехотный же полк, в коем и прослужил до выхода своего, в начале 1827 г., в отставку майором. Не прерывая в это время своих литературных связей, Великопольский продолжал печатать стихи свои в «Благонамеренном» 1821 — 1825 г., а также в «Северных Цветах» Дельвига (на 1826 и 1827 г.) и в «Календаре Муз на 1827 г.». Поселившись, после выхода в отставку, в своем Старицком имении — селе Чукавине, — он затем приехал в Москву, вошел в круг местных писателей, в 1828 г. издал изящную книжку «Эрасту. Сатира на игроков», к числу которых в молодые годы принадлежал и сам, как видно, между прочим, и из сношений его с Пушкиным в том же 1826 году, к которому относится и настоящее письмо поэта (см. ниже, № 209). Сатира Великопольского вызвала новое столкновение его с Пушкиным (см. ниже, № 269), но затем они примирились, хотя близких отношений между ними никогда не существовало. Впрочем, И. И. Панаев отмечает, что Пушкин питал к Великопольскому «какую-то ироническую нежность» — быть может потому, что даже ему, которого все обыгрывали, удавалось выигрывать у Великопольского в карты («Литературные воспоминания», стр. 162); Великопольский же нередко сердился на Пушкина и писал на него стихи (см. их в «Щукинском Сборнике», вып. X, стр. 359 — 362; стихи 1826, 1828, 1830 и 1838 г.). Остальные, после отставки, 40 лет своей жизни Великопольский провел в литературных занятиях (писал он, преимущественно, пьесы для театра), занятиях сельским хозяйством и в коммерческо-практических предприятиях, которые неизбежно оканчивались неудачею и в конце-концов совершенно его разорили. Человек живой и энергичный, честный и благородный, до крайности добрый, увлекающийся и услужливый, но вовсе не практичный, Великопольский, естественно, познакомившись с биографиею и произведениями Ф. Н. Слепушкина, пожелал принять участие в устройстве судьбы крепостного крестьянина-поэта (см. выше, письмо № 198 и в объяснениях, стр. 143 — 144), как, много лет спустя, он помогал в трудные минуты Белинскому, Гоголю, Шафарику, цензору Е. И. Ольдекопу (тому самому, который «обокрал» Пушкина, перепечатав в 1824 г. «Кавказского Пленника» при немецком переводе его), когда тот пострадал за пропуск трагедии Великопольского «Янетерской», (1841) и др. Подробности жизни и литературной деятельности Великопольского см. в статье Б. Л. Модзалевского в сборнике «Памяти Л. Н. Майкова», С.-Пб. 1902, стр. 335 — 446, и ниже, в объяснениях к письмам № 209 и 269.
— По письму Пушкина видно, что он был, в феврале, во Пскове; об этом же свидетельствуют и начальные строки письма к Пушкину А. Н. Вульф от начала марта:т«Вы теперь уж давно должны быть в Михайловском» и т. д. (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 331).
— Князь Цицианов — Федор Иванович (род. 21 мая 1801 г.), питомец Пажеского Корпуса, из камер-пажей был в 1820 г. выпущен прапорщиком в л.-гв. Семеновский полк, но уже в конце того же года, при раскассированиЅ его, был переведен, вместе с Великопольским, поручиком в Псковский пехотный полк, в котором и прослужил до 18 декабря 1827 г., когда вышел в отставку, будучи капитаном; спустя некоторое время, он определился в Департамент Внешней Торговли, но уже 4 ноября 1832 г. скончался («Петербургский Некрополь», т. IV, стр. 445). Его сослуживец В. Гудим-Левкович 24 марта 1833 г. писал Д. С. Львову, сообщая о «переменах Департаментских»: «Бедный князь Цицианов умер; я как теперь слышу милые остроты его, которые иногда увеселяли вас не собою, но тем, что князь всегда хотел острйться, и иногда остроты его не отвечали вашему понятию об остроте. Я думаю, и на смертном ложе не обошлось без них. Я право слушал его с удовольствием и любил его нрав, всегда ровный, спокойный» (Из неизданных материалов, бывших у покойного ныне Н. Д. Романова). Великопольский 12 января 1825 г., во Пскове, написал следующие шутливые стихи
Князю Фед. Ив. Цицианову.
(Подписано под стихами, им начатыми в честь Элизы).
Ага! и князь с обновой!
И в княжескую кровь
Элизы взор суровый
Вдохнул изменницу-любовь,
И очарованная сила
Очей пленительных и слов
И князя нашего вместила
В число вздыхателей-певцов!
Так при стихий волненьи бурном
Восставший света великан,
На своде вспыхнувши лазурном,
С земли лучем своим пурпурным
Сгоняет ссевшийся туман.
(Сборник «Памяти Л. Н. Майкова», С.-Пб. 1902, стр. 354 — 355.)
— Судьба портрета Пушкина, подаренного им Цицианову, неизвестна. На письме Пушкина к Великопольскому от 3 июня 1826 г. сделана была приписка к нему же Цицианова (см. ниже, № 209).
204. Князю П. А. Вяземскому (стр. 9). Впервые напечатано в Акад. изд. Переписки Пушкина, т. I, стр. 345, по подлиннику, найденному нами в Остафьевском архиве графа С. Д. Шереметева; ныне письмо в Центрархиве; письмо было запечатанЫ перстнем-талисманом и носит на себе помету руки князя Вяземского «не печатать», сделанную при публикации писем к нему Пушкина в «Русском Архиве» 1874 года.
—Ч«Письмо это», говорит Н. О. Лернер: «приводит на память стихи из «Евгения Онегина», в которых поэт описывает деревенскую жизнь своего героя: «порой — белянки черноокой младой и свежий поцелуй» (последняя фраза — буквальный перевод из А. Шерье). Хотя поэт и говорил: «всегда я рад заметить разность между Онегиным и мной», и, «как будто нам уж невозможно писать поэмы о другом, как только о себе самом», — тем не менее, в приведенном двустишии о поцелуе черноокой белянки нельзя не видеть... черты автобиографическоВ» («Русск. Стар.» 1907 г., т. CXXIX, март, стр. 692 — 693). И действительно, — И. И. Пущин, посетивший Пушкина в Михайловском 11 января 1825 года, рисует такую живую сцену: «Мы обнялись и пошли ходить... Вошли в нянину комнату, где собрались уже швеи. Я тотчас заметил между ними одну фигурку, резко отличавшуюся от других, не сообщая однако Пушкину моих заключений. Я невольно смотрел на него с каким-тА новым чувством, порожденным исключительным положением: оно высоко ставило его в моих глазах, и я боялся оскорбить его каким-нибудь неуместным замечанием. Впрочем он тотчас прозрел шаловливую мою мысль, улыбнулся значительно. Мне ничего больше не нужно было; я, в свою очередь, моргнул ему, — и все было понятно без всяких слов... Среди молодой своей команды няня преважно разгуливала с чулком в руках. Мы полюбовались работами, побалагурили и возвратились во-свояса» («Записки о Пушкине». С.-Пб. 1907, стр. 61 — 62). — Вероятно об этой девушке, которую Пушкин затем отправил в свою Нижегородскую вотчину — село Болдино и судьба которой нам не известна, намекает И. П. Липранди в своем выше приведенном рассказе (см. в объяснениях к № 205); см. о ней еще ниже, в письмах к князю Вяземскому за № 207 и 208. — В. Ф. Ходасевич высказал предположение, что дальнейшая история близкой Пушкину девушки рассказана им в «Русалке», что, брошенная поэтом, его возлюбленная утопилась, — но, не имея никаких фактических для того данных, не беремся следовать за Ходасевичем, как ни интересна его гипотеза (см. «Поэтическое хозяйство Пушкина», кн. I, Лгр. 1924, стр. 113 — 156). Эта связь (о ней ожидается специальная статья П. Е. Щеголева — «Крепостная любовь Пушкина» — в журн. «Новый Мир») была не единственная в жизни Пушкина; по крайней мере Б. М. Федоров, издатель журнала «Новая Детская Библиотека», в дневнике своем под 11 мая 1828 г. записал следующие циничные слова Пушкина, сказанные им во время прогулки в Летнем саду: «У меня нет детей, а всё выблядки. Не присылайте мне Вашего журнала» («Русский Библиофил» 1911 г., № 5, стр. 34).
— Болдино — Нижегородское имение С. Л. Пушкина, в Арзамасском уезде, после женитьбы поэта перешедшее, в некоторой части, в его владение.
— Послание Жуковского о попе — шуточное стихотворение, нам неизвестное, — вероятно просительного характера, в роде послания к Д. А. Кавелину (1814 г.) с ходатайством о награде орденом д-ра Гаспари, к Столыпинљ о Звереве (1819) и т. под.
— Остафьево — любимое подмосковное имение (в Подольском уезде) князя П. А. Вяземского, в котором он тогда живал в течение летних месяцев; оно дало название знаменитому архиву князя Вяземского, впоследствиВ переведенному в имение гр. С. Д. Шереметева, село Михайловское, Подольского же уезда, а ныне находящемуся в Центрархиве в Москве.
205. А. Н. Вульфу (стр. 10). Впервые напечатано вт«С.-Петербургских Ведомостях» 1866 г., № 157 (отрывок) и в «Русском Архиве» 1867 г., ст. 156 — 157; подлинник (на бумаге — вод. зн. G. J. F.) в Гос. Публичной Библиотеке (см. Отчет за 1897 г., стр. 91).
— Филистер (Philister) по-немецки значит, собственно, разночинец; в студенческом быту в германских университетах старые студенты — бурши этим полупрезрительным словом называли рыночных торговцев и вообщЪ граждан, всех не-студентов (Л. Н. Модзалевский, «Быт студентов в Германии», С.-Пб. 1865, стр. 21 — 22). Таким образом, Пушкин употребил здесь этот термин по отношению к студенту Вульфу неверно; он, говорит А. Н. Вульф:Т«едва-ли подумал, что значит это слово, — иначе не окрестил бы меня им; я и Языков вовсе не принадлежали к тому роду людей, которых на студентском языке называют филистерами» («С.-Петерб. Ведом.» 1866 г., № 157). Ту же ошибку повторил Пушкин и во Второй главе «Евгения Онегина» (изд. 1826 г.), сказав, что Владимир Ленский был «душой филистер Геттингенский» (строфа VI); это заметил и Булгарин, в рецензии своей на Вторую главу «Онегина» писавший, что в портрете Ленского «находится маленькая ошибка. Он представлен Немецким студентом, которые называются буршами и швермерами, а не филистерами, как называл его поэт. Филистером называется напротив того спокойный гражданин, не принадлежащий к сословию студентов» («Сев. Пчела» 1826 г. № 132; ср. «Пушк. и его соврем»., вып. XXIII — XXIV, стр. 133 — 134) Пушкин воспользовался этим указанием и в следующем издании «Онегина» переделал стих известным образом:
С душою прямо Геттингенской.
Языков по поводу слов Булгарина писал своему брату 10 ноября 1826 г. из Дерпта:о«Заметил ли ты в 32 № Север. Пчелы замечание Булгарина об ошибке Пушкина в смысле слова филистер? Булгарин, видно, не знает происхождения этого названия всех не студентов, хотя прав в своем замечании: филистер по-русски — не филистер, а филистимлянин!» («Языковский Архив», вып. I, С.-Пб. 1913, стр. 278 — 279). Впоследствии, в «Русском Пеламе», Пушкин употребил слово «филистер» уже правильно: «Дорого бы я дал», говорит герой: «за мою комнату, вечно полную народа... за наши латинские песни, студенческие поединки и ссоры с филистерами»... А. Н. Вульф, прочитав восьмую и последнюю главу «Онегина», в Дневнике своем писал 15 июня 1833 г., что роман этот является для него лично — «источником воспоминаний, весьма приятных по большей части, потому что он не только почти весь написан в моих глазах, но я даже был действующим лицом в описаниях деревенской жизни Онегина, ибо она вся взята из пребывания Пушкина у нас, «в губернии Псковской». Так я, Дерптский студент, явился в виде Геттингенского под названием Ленского; любезные мои сестрицы суть образцы его деревенских барышень, и чуть не Татьяна ли одна из них. Многие из мыслей, прежде, чем я прочел в «Онегине», были чбсто в беседах глаз на глаз с Пушкиным, в Михайловском, пересуждаемы между нами, а после я встречал их, как старых знакомых» (Л. Майков, «Пушкин», С.-Пб. 1899, стр. 199).
— «Вдохновенный» — поэт Николай Михайлович Языков, тогда студент Дерптского Университета, приезда которого тщетно ожидали в Тригорском еще летом 1825 года. 5 мая 1826 г. Языков писал своему брату из Дерпта: «Вот тебе новость о мне самом: в начале наших летних каникул я поеду на несколько дней к Пушкину; кроме удовлетворения любопытства познакомиться с человеком необыкновенным, это путешествие имеет и цель поэтическую: увижу Изборск, Псков, Печёры, — места священные Музе Русской, а ты знаешь, как на меня они действуют! Впрочем, исполнение этого намерения и еще других некоторых зависит от вас, мои почтеннейшие, — понимаешь? «Стара песня», можно сказать, прочитав последнее! Но, друг мой, человек всегда человек, я всегда я, без денег недалеко уедешь!» («Языковский Архив», вып. I, С.-Пб. 1913, стр. 249). 9 июня он всё еще ждал денег, чтобы отправиться к Пушкину (там же, стр. 254), 23 июня писал брату уже из Тригорского (там же, стр. 255 — 256), а 24 июля вернулся в Дерпт (там же, стр. 256 — 257).
— О болезни Жуковского и об его маршруте за границу Языков мог и должен был знать от друга и родственника Жуковского — Дерптского профессора И. Ф. Мойера (см. в т. I письмо № 160), которого он посещал. 5 мая он сообщал своему брату, А. М. Языкову, из Дерпта, среди других новостей, что «Жуковский сильно болен и поедет в чужие краи» (там же, стр. 249), а 12 мая, — что «Жуковский уехал на американском корабле до Копенгагена; оттуда уже .... поедет куда-то на теплые воды. Есть тайные слухи, что его здоровье так худо, что едва-ли он не скоро отправится туда, куда давно мечта его летала». «Карамзин», прибавлял он: «тоже отъезжает в чужеземию; говорят, или лучше пишут из Петербурга, что государь дал ему фрегат для путешествия в Италию, 50 тысяч на дорогу и жалование посланника. Итак, две важные головы нашей Литературы — и больны, и удаляются за поля и горы. Дай бог им поправления и выздоровления: что ни говори, а всё-таки без них у нас в литературном поприще хоть шаром покати, так не встретишь никого, даже равного им по заслугам»; так заключал Языков свое сообщение, умалчивая о Пушкине, о поэтической деятельности которого он тогда был не слишком высокого мнения (там же, стр. 250). Известный вестовщик К. Я. Булгаков в свою очередь сообщал брату в Москву 22 апреля 1826 г: «Карамзин всё плох. Дай бог ему скорее отсюда выехать. Жуковский бледен, как смерть. Он в начале мая отправляется в Эмс. Это единственное для него спасение. Здесь бы он погиб. Я его вчера видел. Он и духом упал. Болезнь в нем серьезная; но можно еще ему вылечиться, если скоро уберется отсюда» («Русск. Арх.» 1903 г., кн. II, стр. 430), а 6 мая писал: «Жуковский на сих днях отправляется морем. Государь ему пожаловал на дорогу 1000 р. Пора ему убираться отсюда: иначе, говорят доктора, может быть водяная» (там же, стр. 431). О своей болезни и о предполагаемой поездке в Карлсбад Жуковский и сам писал Пушкину — еще 12 апреля (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 340); о его болезни сообщал поэту также и Плетнев 14 апреля (там же, стр. 341).
— Жуковский выехал из Петербурга, морем, 11 мая 1826 г., через Кронштадт («Русск. Арх.» 1903 г., кн. II, стр. 431), а возвратился в Петербург лишь почти через полтора года.
— Ан. Ник. — сестра Вульфа, Анна Николаевна, бывшая тогда в Тверской губернии и оттуда ведшая оживленную переписку с Пушкиным (см. выше, стр. 145 — 146, в объяснениях к письму № 199), письма которого, к ней, к сожалению, до нас не дошли.
— Ан. Петр.—А. П. Керн, двоюродная сестра А. Н. Вульфа, в это время окончательно разошедшаяся со своим мужем, генералом Ермолаем Федоровичем Керном, и переехавшая из Риги в Петербург.
— Болтин — личность, нам неизвестная; какому-то Болтину Лев Сергеевич Пушкин в 1835 году проиграл 10.000 р. («Пушк. и его спврем.», вып. XXIII — XXIV, стр. 203).
— Письмо Пушкина к А. П. Керн, из которого он приводит французскую фразу (перевод ее: «Вы пристроили Ваших детей, — это прекрасно. Но пристроили-ли Вы Вашего мужа? Последний — гораздо большая помеха»), до нас не сохранилось.
— Синск или Синское Устье — почтовая станция на реке Великой, на границе Опочецкого уезда, но уже в Островском уезде, по пути из Михайловского на Новгородку и далее на север к Острову, в 26 верстах от Острова и в 80 верстах от Опочки (см. «Русск. Арх.» 1885 г., кн. III, стр. 37 — 38); здесь Пушкин, по предположению П. А. Ефремова, мог видеть какие-нибудь нескромные стихи, «может быть написанные там на стене, на столе или на скамейке каким-нибудь проезжим, что́ в прежнее время практиковалось на всех почтовых станциях» («Нов. Время» 1903 г., 26 сент., № 9900; ср. Соч., изд. Суворина, т. VIII, стр. 596 — 597). — Из упоминания Пушкина о Синске видно, что он совершил тогда поездку из Михайловского в Остров, а, может быть, и во Псков; штемпель на письме сохранился неотчетливо: может быть — Псков, может быть — Остров (Н. О. Лернер читает «Остров» — Труды и дни, стр. 135); во всяком случае, это письмо не имеет на себе обычного на письмах Пушкина, шедших по почте из Михайловского, штемпеля Опочки; из того же факта, что дата письма и дата почтового штемпеля совпадают (чего не наблюдаем на письмах, писанных из Михайловского), следует заключить, что оно писано непосредственно в одном из названных городов, т.-е., — или в Острове, или во Пскове.
206. Императору Николаю I (стр. 10). Впервые напечатано в книге Анненкова «Пушкин в Александровскую эпоху», стр. 315 — 316, с подлинника, теперь неизвестно где находящегося. Копия Анненкова ныне в Пушкинском Доме (в Анненковских бумагах); текст воспроизводится нами по этой копии. Самое прошение не имеет на себе даты, но вполне правдоподобно предположение Анненкова, что оно было составлено одновременно с подпискою о непринадлежности к тайным обществам, датированною 11-м мая 1826 г. Сам Пушкин писал Вяземскому 10 июля (№ 210), что он «писал царю тотчас по окончании следствия» по делу декабристов, а Следственная Комиссия официально была закрыта 1 июня, когда был назначен Верховный Уголовный Суд; в таком случае, значит, прошение было составлено не позднее конца мая и во всяком случае не позднее 10 июля; в то же время, однако, по письму Пушкина к князю Вяземскому от 27 мая (№ 208) и из ответного письма Катенина от 6 июня на недошедшее до нас, но относящееся к концу того же мая письмо к нему Пушкина можно заключить, что прошение вероятнее всего было написано до 27 мая. Князь Вяземский 12 июня советовал Пушкину из Петербурга написать письмо к государю «искреннее, убедительное» (см. ниже, в объяснениях к № 210), а 31 июля писал уже из Ревеля, что видел какое-то «сухое» письмо Пушкина в Петербурге (см. в объяснениях к письму № 210): сюда он приехал 23 мая, а уехал 13 июня, — следовательно, прочесть это непонравившееся ему письмо (конечно, не подлинное, а копию с него, сообщенную Пушкиным сестре, брату или родителям) мог именно в этот промежуток времени. Это же подтверждает, что прошение было написано во всяком случае ранее, чем произведено было медицинское освидетельствование Пушкина. Где было написано прошение Пушкина — в Михайловском или во Пскове — решить невозможно. Свидетельство о болезни, приложенное к прошению и носящее дату 19 июля 1826 года, по предположению Анненкова, было только написано в этот день, самое же освидетельствование происходило одновременно с подачею прошения. Но это неверно: предписание Адеркаса Врачебной Управе об освидетельствовании Пушкина было дано за № 5497, а за № 5498-м, 19 июля 1826 г., был отправлен Адеркасом же рапорт к маркизу Паулуччи с прошением Пушкина и со свидетельством о болезни; таким образом устанавливается, что освидетельствование поэта несомненно состоялось 19 июля 182П г. или, в крайнем случае, накануне. Предположение Н. О. Лернера о том, что оно было 19 июля 1825 года, опровергается как вышеприведенным сопоставлением №№ официальных бумаг, так и тем еще, что к свидетельству приложена печать на траурном, черном сургуче, — что могло быть только в 1826 году, после смерти Александра I (ср. Труды и дни Пушкина, стр. 487; «Русск. Стар». 1908 г., т. CXXXVI, окт., стр. 115). По соображению хода событий следует предположить, что в течение мая — июля Пушкин несколько раз приезжал во Псков из Михайловского, но малое количество писем его и к нему и о нем за это время не дает возможности точно установить хронологические подробности этого важного, поворотного момента в жизни Пушкина.
— Анненков говорит, что те «правильные, формальные пути», которые должны были привести поэта к освобождению и уклонение от которых могло «поставить на карту всё предприятие», сообщены были ему из Петербурга. «Пушкин», пишет он: «исполнил программу друзей в точности». Когда «наступила надлежащая минута», он и представил Псковскому гражданскому губернатору Б. А. фон-Адеркасу свое прошение на высочайшее имя, всё писанное им собственной рукой на простой (т -е. не гербовой) бумаге. Прошение это было послано Адеркасом 19 июля 1826 г. к Рижскому Военному и Псковскому, Лифляндскому, Эстляндскому и Курляндскому генерал-губернатору маркизу Ф. О. Паулуччи, при рапорте за № 5498, следующего содержания: «Известный вашему сиятельству, находящийся по высочайшему повелению под надзором Губернского начальства и проживающий в имении отца своего Коллежский Секретарь Александр Пушкин, представив ко мне на высочайшее имя его императорского величества прошение, — просит представить оное по Начальству. — Прошение сие на высочайшее имя, свидетельство о болезни и взятую от него, Пушкина, подписку о небытии им ни в каком тайном обществе у сего почтеннейше вашему сиятельству представить честь имею. — Гражданский Губернатор Б. фон-Адеркас. № 5498. 19 июля 1826 г. Псков» («Русск Стар.» 1908 г., т. CXXXVI, окт., стр. 115).
Свидетельство, выданное Пушкину Врачебною Управою и посланное при его прошении, было написано на листе гербовой бумаги в 3 рубля и составлено было в следующих выражениях: «По предложению Его Превосходительства Господина Псковского Гражданского Губернатора и Кавалера за № 5497, свидетельствован был в Псковской Врачебной Управе Г. Коллежский Секретарь Александр Сергеев сын Пушкин, при чем оказалось, что он действительно имеет на нижних оконечностях, а в особенности на правой голени повсеместное расширение кровевозвратных жил (Varicositas totius cruris dextri), от чего Г. Коллежский Секретарь Пушкин затруднен в движении вообще. В удостоверение сего и дано сие свидетельство из Псковской Врачебной Управы за подлежащим подписом и с приложением ее печати. Июля 19 дня 1826 года. Инспектор Врачебной Управы В. Всеволодов.» — К свидетельству, как было сказано выше, была приложена печать на черном, траурном сургуче. — Паулуччи получил рапорт Адеркаса 24 июля, а 30 июля писал министру Иностранных Дел графу К. В. Нессельроде следующее письмо за № 922: «Милостивый Государь мой, граф Карл Васильевич! Выключенный из службы Коллежский Секретарь Александр Пушкин, высланный по распоряжению г. Новороссийского генерал-губернатора из Одессы в Псковскую губернию и о подвержении коего надзору Псковского Губернского Начальства Ваше Сиятельство сообщить мне изволили в отношении от 12-го июля прошлого 1824 г. высочайшую волю блаженной памяти государя императора Александра Павловича, поданным ныне к Псковскому Гражданскому Губернатору на высочайшее имя прошением, при коем представил свидетельство Псковской Врачебной Управы о болезненном состоянии и подписку о непринадлежности его к тайным обществам, просит дозволения ехать в Москву или С.-Петербург или же в чужие края для излечения болезни. — Усматривая из представленных ко мне ведомостей о состоящих под надзором полиции, прожйвающих во вверенных Главному Управлению моему губерниях, что упомянутый Пушкин ведет себя хорошо, я побуждаюсь в уважение приносимого им раскаяния и обязательства никогда не противоречить своими мнениями общепринятому порядку, препроводить при сем означенное прошение с приложениями к вашему сиятельству, полагая мнением не позволять Пушкину выезда за границу и покорнейше Вас, милостивый Государь мой, прося повергнуть оное на всемилостивейшее его императорского величества воззрение и о последующем почтить меня уведомлением Вашим...» («Русск. Стар.» 1908 г., т. CXXXVI, окт., стр. 416; Анненков, «Пушкин», стр. 319 — 320).
— Текст прошения Пушкина содержит ту же мотивировку в пользу освобождения, что́ и более ранние выступления поэта по этому поводу: ссылку на слова об афеизме в частном письме (N 77) и на болезнь (ср., напр., выше, NN 147, 152, 183, 186, 193, 201); нового в прошении было только заявление о раскаянии в прежних ошибках и решение не противоречить своими мнениямио«общепринятому порядку».
—В «подписке» Пушкина любопытно сопоставить его заявление о непринадлежности к тайным обществам и о незнании о них с его же словами о том, что о заговоре знали все и что он был масоном в Кишиневской ложе (письмо № 193).