Модзалевский. Примечания - Пушкин. Письма, 1815-1825. Часть 2.
|
4. С. С. Фролову (стр. 6). Впервые напечатано Б. Л. Модзалевским в сборнике Пушкинского Дома:с«Литературные Портфели. I. Время Пушкина», издательство «Атеней», С.-Пб. 1923, стр. 20 в статье: Коллективное письмо Лицейской поры С. С. Фролову (стр. 19—25), по подлиннику, принадлежащему Пушкинскому Дому Академии Наук.
— Строки Пушкина составляют часть коллективного письма лицеистов к своему инспектору Степану Степановичу Фролову. Вот его текст:
4 Апреля 1817 года.
Чувствую, что виноватъ передъ вами почтенный Степанъ Степановичь — обещался быть секретаремъ для отправления писемъ къ вамъ, а до сихъ поръ еще ни слова несказалъ путнаго. Да и теперь будетъ тоже. — ЭкзаменЯ не за горами — а до сихъ [поръ] были все въ Петербурге на празднике; я незабылъ, что зывали вы меня за мои частыя пословицы Саншо-Пансо, что жъ худаго-то, понабрался ихъ, а оне и пригодятся — малъ золотникъ да дорогъ — также заключите и о письме съ почтениемъ пребывающаго къ вамъ
Ивана Малиновскаго.
Посмотримъ кто изъ насъ: вы ли почтеннейший, Степанъ Степановичъ, приедете въ Царское или я прискачу къ вамъ въ Лонку. Желаю впрочемъ чтобъ вы первый посетили насъ и увидели исполнение желания вашегоо Каковы ваши труды? Подъ надзоромъ добраго хозяина думаю я вся Лонка разцвъла; — какъ весело! — Будьте здаровы и незабудьте вашего Есакова.
Вспомните и обо мне, почтеннейший Степанъ Степановичь! намъ же все напоминаетъ васъ; мы встретили и провели праздники, но — безъ васъ, и теперь опять по прежнему начинаемъ бродить по саду, но васъ ужв нетъ: возвратитесь скорее, Царское село не хуже Лонки, и здесь вы будете между Рускими, между теми, которые знаютъ васъ и любятъ столько, сколько любить можно добрейшаго наставника. Позвольте уверить васъ въ чувствахъ глубокаго почтения и преданности вашего покорнейшаго слуги
Владимира Вольховскаго.
Незабывайте его, незабывайте насъ.
Съ брата по строчке, выдетъ целое письмо. — Съ какимъ удовольствиемъ приписываю я къ другимъ и моихъ два слова — Христосъ воскресе! Степанъ Степановичъ! почтеннейший начальникъ! Съ праздниками поздравляемъ васъ.
Алексей Илличевский.
Позвольте и мне написать вамъ несколько словъ, почтеннейший Степанъ Степановичь! Извините, что до сихъ поръ сего не сделалъ; но право времени ни минуты не имелъ свободной! Праздники провелъ я въ ПетербургВ — и теперь опять въ кругу милыхъ моихъ товарищей — но все не то: васъ не нахожу — Козырь вскрылся! — нырнулъ въ лонку, — а насъ военныхъ покинулъ. Худо Степанъ Степановичь, но ужъ такъ и быть все прощу вамъ — если только вы незабудете любящаго и почитающаго васъ друга.
Иванъ Пущинъ.
Маславъ много, много вамъ кланяется.
И я, любезнейший Степанъ Степановичъ, свидетельствую вамъ почтение, христосуюсь съ вами и очень желаю васъ опять увидеть. Остаюсъ всегда желающимъ Вамъ здаровья и щастия
Б. Дельвигъ.
Затем следует приписка Пушкина, а за нею — приписка неизвестного нам по прозвищу Лицеиста: — Finis coronat opus — Biscup.
Письмо лицеистов-товарищей писано на Фоминой неделе в 1817 г., когда лицеисты, встретив 25 марта пасху в семейном кругу, снова съехались в Царское-Село и уже начинали готовиться к выпускным экзаменэ». Письмо своим тоном — почтительно дружественным и добродушным — мало отвечает тому представлению о С. С. Фролове, которое утвердилось за ним в Пушкинской литературе со слов одного из товарищей Пушкина — барона М. А. Корфа (Я. К. Грот, Пушкин, изд. 1899 г., стр. 239—242), — слов, подтверждавшихся одною из Лицейских «Национальных песен» (К. Я. Грот, Пушкинский Лицей, стр. 234—237 и Н. Гастфрейнд, Товарищи Пушкина, т. II, стр. 30—31), карикатурою в № 4 «Лицейского Мудреца» (К. Грот, Пушкинский Лицей, 1911, стр. 303), а также известным эпизодом с Малиновским, Пущиным и Пушкиным, когда они, задумав и осуществив на деле маленькую пирушку (в октябре 1814 г.), были затем уличены, и Фролов придал делу формальный ход, в результате чего виновные были приговорены к нескольким взысканиям, которые могли печально отразиться на их будущности; известны по этому поводу: рапорт Фролова (И. А. Шляпкин, Из неизданных бумаг Пушкина, С.-Пб. 1903, стр. 336), рассказ И. И. Пущина (Л. Н. Майков, Пушкин, С.-Пб. 1899, стр. 59—60) и стихотворение Пушкина «Воспоминание», в котором юный поэт рассказывает, как, «в отрадной тешине», они «топили горе» «в чистом вине» и как веселое сборище было внезапно прервано:
Вдруг педанта глас ужасный
Нам послышался вдали —
И бутылки вмиг разбиты
И бокалы все в окно.
Всюду на полу разлиты
Пунш и светлое вино.
Убегаем торопливо...
Вмиг исчез минутный страх:
Щек румяных цвет игривой,
Ум и сердце на устах,
Хохот чистого веселья,
Неподвижный, тусклый взор —
Изменяли чад похмелья,
Сладкий Вакха заговор и т. д.
Степан Степанович Фролов, отставной подполковник артиллерии, человек уже пожилой (во время определения на службу в Лицей ему было 49 лет), хотя и получил систематическое воспитание (во 2 Кадетском Корпусе)ж был человек настолько малообразованный, что, по словам Корфа, «в жизни ничего не читал» и воображал, «по сходству звуков, что Эмиль Руссо — женщина». В Лицей он попал после того, что занимал должность Минского Уездного Предводителя дворянства и Дисненского поветового маршала; по словам Корфа, ранее он служил при одном из Кадетских Корпусов, «какими-то судьбами сделался известен графу Аракчееву и, по мощному его слову, без малейших с своей стороны прав и предшествий», был определен в Лицей «надзирателем по учебной и нравственной части». После смерти, 23 марта 1814 г., первого Директора Лицея Василия Федоровича Малиновского, место его почти два года оставалось незамещенным, и исправление его должности переходило к нескольким лицам, — сначала к проф. Кошанскому, а когда он заболел, — к Конференции; это повело к расстройству дел в Лицее, т. к. профессора, занятые прямыми своими обязанностями, не могли достаточно внимательно наблюдать за воспитанниками; открылись беспорядки, гувернеры не исполняли своего дела, и среди юношей показалась распущенность; между самими членами временного управления произошли неудовольствия, часть экономическая пришла в беспорядок; тогда-то Министр Народного Просвещения граф А. К. Разумовский возложил, 13 сентября 1814 г., обязанности Директора на проф. Гауеншильда, а ближайший надзор за гувернерами и воспитанниками вверил тогда же приглашенному Фролову. Фролов был фактически Директором Лицея, и не прошло месяца со времени его вступления в должность, как он накрыл троих своих питомцев в недозволенном и тайном служении Вакху... Вышеупомянутаям«Национальная песнь» на Фролова, пространная и довольно таки грубая и резкая, свидетельствует, что Фролова мало любили и мало уважали. Приводить ее целиком не стоит, так как она слаба по композиции, но содержание ее ценно своею недвусмысленною определенностью отношений к Фролову; последний упоминается еще в эпиграмме Пушкина «Портрет», относящейся к Лицейскому периоду, и в одной из эпиграмм недавно обследованного Н. В. Измайловым рукописного сборника стихотворений лицеистов, принадлежащего Пушкинскому Дому. — Когда Директором Лицея был назначен известный Е. А. Энгельгардт (27 января 1816 г.), — Фролов был определен инспектором, однако, новый Директор, прекрасный педагог, вероятно, вскоре же оценил ближайшего своего сотрудника по достоинству, — и Фролов уже через год уволился из Лицея (И. Селезнев, Исторический очерк имп. Александровского Лицея, С.-Пб. 1861, стр. 159). «С претензиями на ум, на познания, с надутою фигурою, не имея никакого достоинства и ни малейшего характера, притом отчаянный игрок, этот Фролов», говорит М. А. Корф, «был одним из самых типических лиц в пошлом сборище наших менторов. Переделав постепенно его грубую, но слабую, солдатскую натуру на наш лад, возвысив его, так сказать, до себя, — ибо когда он обтерся немного в нашем обществе, то не мог не почувствовать, что каждый из нас и умнее его, и более его знает, — мы обратили его в совершенное посмешище и издевались над ним открыто, ему самому в лицо» (Я. Грот, Пушкин, стр. 239—240). Письмо к Фролову его питомцев, как мы сказали, не подтверждает приведенного беспощадного свидетельства Корфа. Может быть этот отзыв по существу несправедлив, но может быть и то, что или добрые и воспитанные юноши в своем коллективном послании к инспектору были просто мало искренни и намеренно чересчур снисходительны к нему, или, что они под конец пребывания своего в школе изменили свое отношение к Фролову, который и сам к этому времени сумел измениться к лучшему.
Всех воспитанников в I выпуске Лицея было 29 человек, но в письме к Фролову приняли участие только 8 из них; из числа наиболее известных членов Лицейской семьи Горчаков, Кюхельбекер, Корф, Матюшкин, Яковлек не приняли участия в письме Фролову, уехавшему тогда в имение Ленки (Смоленской или Минской губернии; оно упоминается в Национальной песне: К. Я. Грот, Пушкинский Лицей, стр. 236, прим. 9, — и в эпиграмме, опубликованной Н. В. Измайловым в «Сборнике Пушкинского Дома на 1923 г.», С.-Пб. 1922, стр. 68, 73), зато приветствовали Фролова: Иван Васильевич Малиновский (сын первого Директора Лицея), Семен Семенович Есаков, в 1831 г. застрелившийся под Варшавой; Иван Иванович Пущин, — впоследствии декабрист, автор замечательных воспоминании о Пушкине, Владимир Дмитриевич Вольховский, окончивший курс с первою золотою медалью, затем замешанный в дело декабристов и долго служивший на Кавказе; Алексей Демьянович Илличевский, — один из Лицейских поэтов; барон Антон Антонович Дельвиг, ближайший и любимейший друг Пушкина, — наконец сам он, «егоза Пушкин». Живость характера и быстрота движений была одною из отличительных черт Пушкина и сохранялась им долго. Известная актриса А. М. Колосова (Каратыгина) в Воспоминаниях своих о знакомстве с Пушкиным как раз в 1817 г., к которому относятся и настоящие строки поэта, вскоре после выхода его из Лицея, рассказывает о нем: «Угрюмый и молчаливый в многочисленном обществе, «Саша Пушкин», бывая у нас, смешил своею резвостью и ребяческою шаловливостью. Бывало, ни минуты не посидит спокойно на месте: вертится, прыгает, пересаживается, перероет рабочий ящик матушки, спутает клубки гарусу в моем вышиванье, разбросает карты в гранпасьянсе, раскладываемом матушкою...м«Да уймешься ли ты, стрекоза!» крикнет, бывало, моя Евгения Ивановна. — «перестань, наконец!» Саша минуты на две приутихнет, а там опять начнет проказничать. Это был сущий ребенок, но истинно благовоспитанный, «enfant de bonne maison» («Русск. Стар.» 1880 г., № 7, стр. 568). Данное себе Пушкиным самоопределение — «егоза» — конечно очень ценно, лишний раз подчеркивая непоседливость, или по определению его няни, неуимчивость Пушкина. «Егоза» отделался лишь несколькими, ничего не говорящими строками, посулив в будущем длинное письмо, но можно с уверенностью сказать, что обещания своего Пушкин не исполнил: вскоре начались у него экзамены и 9 июня он уже был выпущен из Лицея, написав ближайшим друзьям своим прощальные стихи и обратившись ко всем товарищам с известным посланием:
Промчались годы заточенья;
Недолго, милые друзья,
Нам видеть кров уединенья
И Царскосельские поля:
Разлука ждет нас у порогу,
Зовет нас света дальний шум,
И всяк избрал свою дорогу
С волненьем гордых юных дум...
5. В. А. Жуковскому (стр. 6). Впервые напечатано А. И. Кирпичниковым вО«Русской Старине» 1897 г., т. LXXXIX, стр. 275, по тексту, сохранившемуся в воспоминаниях о Жуковском знакомца Пушкина — Н. М. Коншина, по словам которого эта шуточная записка была написана Пушкиным на дверях квартиры Жуковского, в Царском-Селе; Пушкин только что тогда (9 июня) был выпущен из Лицея.
— Жуковский, по всей вероятности, знал Пушкина еще ребенком, в Москве, будучи старше его на 15 лет; познакомился же с ним летом 1815 года, когда, назначенный чтецом к императрице Марии Федоровне, приезжал из Дерпта в Петербург и часто посещал Царское-Село и соседний с ним Павловск. С этих пор Жуковский во все периоды жизни Пушкина относился с трогательною, нежною любовью, заботливостью и дружеским вниманием к своему младшему другу, гений которого быстро сумел угадать и всегда ценил настолько, что отдавал на суд «победителя ученика» свои произведения. Он, по свидетельству Плетнева, читал ему свои стихи, и если в следующие свидания Пушкин не вспоминал и не повторял их, он считал произведение свое слабым, уничтожал или поправлял его. «С нежным, отеческим участием Жуковский радовался блестящим успехам Пушкина, снисходил к его увлечениям, прощал его заносчивость, берег его, заботился о нем», — а Пушкин не раз называл его впоследствии своим ангелом-хранителем» (П. И. Бартенев, А. С. Пушкин, отд. отт. из «Моск. Вед.» 1854 г., стр. 39—41).
— Штабс-капитаном Пушкин называет Жуковского по чину, полученному последним 6 ноября 1812 года за отличие в сражении при Бородине, в котором он участвовал в составе Московского ополчения, в качестве добровольца, состоя при дежурстве Фельдмаршала Кутузова-Смоленского. Далее Пушкин называет своего друга именами тех немецких и английских поэтов, из сочинений которых Жуковский в то время делал переводы: Гёте (род. 1749, ум. 1832). Томаса Грея (род. 1716, ум. 1771), Джемса Томсона (род. 1700, ум. 1748) и Шиллера (род. 1759, ум. 1805).
6. Князю П. А. Вяземскому (стр. 7). Впервые напечатано в «Русском Архиве» 1874 г., кн. I, ст. 114; подлинник был у гр. С. Д. Шереметева: фотолитографический снимок в указанном выше издании князя П. П. Вяземского: «Семь автографов А. С. Пушкина».
— Письмо писано по возвращении Пушкина из отпуска, полученного им, по определении (13 июня) на службу в Коллегию Иностранных Дел, «для приведения в порядок домашних дел», а попросту — для поездки в имение матери — сельцо Михайловское, Опочецкого уезда Псковской губернии: подав прошение об отпуске 3 июля и получив паспорт 8 июля, Пушкин выехал в деревню, намереваясь пробыть в ней до 15 сентября, но вернулся в Петербург уже в конце августа, после чего поселился на Фонтанке, у Калинкина моста, в доме Клокачева (Я. К. Грот. Пушкин, стр. 162).
— Ломоносов, — Сергей Григорьевич. Лицейский товарищ Пушкина; см. выше, стр. 183.
— Луи — известный тогда Петербургский ресторатор (см., напр., «Благонамеренный» 1820 г., ч. X, № 7, стр. 29).
— На адресе Пушкин именует своего дядю и князя Вяземского их шуточными «арзамасскими» прозвищами.
7. В. А. Жуковскому (стр. 7). Впервые напечатано В. П. Гаевским вЧ«Вестнике Европы» 1888, № 3, стр. 431, а затем в «Отчете Императороской Публичной Библиотеки за 1892 г.», С.-Пб. 1895, прил., стр. 51—52, по подлиннику, принадлежащему Библиотеке и находящемуся в альбоме С. Н. Батюшковой, рожд. Кривцовой.
— Записка писана в Царском-Селе, где жили тогда Жуковский и Карамзин. Незадолго до этого А. И. Тургенев писал И. И. Дмитриеву (6 мая 1819 г.):Ч«Молодой Пушкин еще в рукописи, а Жуковский весь в грамматике» («Русск. Арх.» 1867 г., ст. 650).
— Николай Николаевич Раевский (р. 14 сентября 1801, ум. 24 июля 1843), младший из двух сыновей героя Отечественной войны генерала-от-кавалерии Николая Николаевича Раевского (р. 1771, ум. 1829) и жены егЫ Софьи Алексеевны, рожденной Константиновой (внучки М. В. Ломоносова), в 1811 году начал службу в Орловском пехотном полку, участвовал в походах Отечественной войны и во взятии Парижа, а с 18 мая 1814 г. состоял адъютантом у генерала И. В. Васильчикова, при чем переведен был в л.-гв. Гусарский полк, стоявший в Царском-Селе: здесь он и познакомился с Пушкиным-лицеистом — в 1816 или 1817 гг., у П. Я. Чаадаева
(П. И. Бартенев, А. С. Пушкин, М. 1855, отт. изс«Моск. Вед.», стр. 142, 144, 145) — и вскоре знакомство их перешло в дружескую связь, основанную на общности литературных интересов, на одинаковости образования и любви и понимания изящного. Поэт считался в литературных делах со взглядами Раевского и охотно отдавал на его суд свои произведения. Тесная связь друзей скрепилась еще какими-то «важными», «вечно незабвенными» услугами, которые Раевский оказал Пушкину и о которых он упоминает в письме к брату Льву от 24 сент. 1820 г. (см. № 16); следом дружбы Пушкина и Раевского, кроме переписки (из которой, к сожалению, сохранились лишь незначительные отрывки (см. «Пушкин, и его соврем.», вып. II, стр. 14 и след., заметка Б. Л. Модзалевского), — осталось посвящение Пушкиным Раевскому «Кавказского Пленника» (1821), в котором Пушкин, между прочим, писал:
Я близ тебя еще спокойство находил,
Я сердцем отдыхал: друг друга мы любили...,
и посвящение ему же стихотворенияМ«Андрей Шенье» (1825).; Раевскому же Пушкин предполагал посвятить «Бахчисарайский Фонтан». В 1820 году Пушкин путешествовал на Кавказ и в Крым с семьею Раевских (см. ниже), а в 1829 г. встретился с Н. Н. Раевским, тогда уже командиром Нижегородского драгунского полка, на театре Персидской войны (см. «Путешествие в Арзрум»). Службу на Кавказе Раевский оставил вследствие неладов с Паскевичем и доноса, в котором он обвинялся в том, что окружал себя находившимися в ссылке на Кавказе, в различных воинских частях, декабристами и держался с ними по-товарищески (Раевский в начале 1826 г. привлекался к следствию по делу о декабристах, — см. «Алфавит декабристов», под ред. Б. Л. Модзалевского и А. А. Сиверса, Лгр. 1925, стр. 160 и 384). Получив за это выговор, Раевский провел несколько лет в опале и не у дел, проживая в Крыму, а затем был начальником 1 Отделения Черноморской береговой линии и всей линии (1837—1841) — в период ее завоевания русскими; его энергичная и самостоятельная деятельность не получила одобрения Военного Министра графа А. И. Чернышева, Е. А. Головина и П. Х. Граббе, которым он был подчинен, — и это вынудило его выйти в отставку (26 ноября 1841 г.).
— В 1, 2 и последнем стихах своей записки Пушкин пародирует стихи Жуковского в его «Певце во стане русских воинов», посвященные отцу Раевского и его сыновьям:
Раевский, слава наших дней,
Хвала! Перед рядами
Он первый грудь против мечей
С отважными сынами,
в которых Жуковский запечатлел участие юных Николая Раевского и его старшего брата Александра в сражении под Дашковкой 11 июля 1812 года, данном их отцом французам (см.М«Архив Раевских», под ред. Б. Л. Модзалевского, т. I, стр. 159—165, и т. II, стр. 604). В посвящении Раевскому «Кавказского Пленника» Пушкин, обращаясь к своему другу, писал:
Мы в жизни розно шли: в объятиях покоя
Едва-едва расцвел, — и вслед отца героя,
В поля кровавые, под тучи вражьих стрел,
Младенец избранный, — ты гордо полетел;
Отечество тебя ласкало с умиленьем,
Кав жертву милую, как верный цвет надежд, —
а в 1830 г. в своей заметке о «Некрологии генерала-от-кавалерии Н. Н. Раевского»-отца (составленной М. Ф. Орловым), он писал: «С удивлением заметили мы непонятное упущение со стороны неизвестного автора некролога: он не упомянул о двух отроках, приведенных отцом на поля сражений в кровавом 1812 году!.. Отечество того не забыло» («Литерат. Газета»
1830 г., З 1). Об отношениях Пушкина к Н. Н. Раевскому см. в книге Л. Н. Майкова: «Пушкин», стр. 137—161 («Из сношений Пушкина с Н. Н. Раевским»), где приведена и записка Пушкина (стр. 138—139) с объяснениями; «Архив Раевских», под ред. Б. Л. Модзалевского, т. I и II, С.-Пб. 1908, 1909, и статью А. М. Лободы: Пушкин и Раевские — в издании сочинений Пушкина под ред. Венгерова, т. II, стр. 104—118.
— Французская повесть «Борис» —м«Boris, nouvelle par A. Saint-Hippolyte», изданная в Париже в 1819 г. А. Сент-Ипполитом, который позже, в 1818 г., издал в Париже перевод на французский язык «Марфы Посадницы» Карамзина. Сюжет «Бориса» взят из древнерусской жизни и основан на продаже души сатане, при чем в предисловии упомянуто, что на тот же сюжет знаменитым русским поэтом Жуковским написана баллада («Громобой»): «M-r Joukowsky, célèbre poête russe, a fait une ballade sur le même sujet». «Борис» был послан Жуковскому и князем П. А. Вяземским из Варшавы, через А. И. Тургенева, в июле же 1819 года («Остафьевский Архив», т. I, стр. 256, 263, 605).
— Историограф Николай Михайлович Карамзин (род. 1766, ум. 1826), жил тогда в Царском-Селе с детьми и женою, Екатериною Андреевною (род. 1780, ум. 1851), — сестрою князя П. А. Вяземского, о которой смо в «Дневнике» Пушкина, под ред. Б. Л. Модзалевского, Пгр. 1923, стр. 31—35.
8. А. И. Тургеневу (стр. 7—8). Впервые напечатано в «Русском Архиве» 1867 г., ст. 671—672; подлинник, бывший тогда у И. Ф. Золотарева, ныне затерян.
— Письмо писано перед самым отъездом Пушкина в отпуск в с. Михайловское, после перенесенной горячки (ср. «Остаф. Арх.», том I, стр. 253, 256, 260 и стих.: «Я ускользнул от Эскулапа худой, обритый, но живой»). Дата письма вызывает недоумение, так как лишь 10 июля Пушкину был выдан паспорт для поездки в деревню; вероятно он ошибся числом, пометив его 9-м июля вместо 10-го — дня своего выезда («Русск. Стар.» 1887 г., янв., стр. 237).
— Александр Иванович Тургенев (р. 27 марта 1784, ум. 3 декабря 1845) — один из замечательнейших по широкому образованию людей своего времени, воспитанник Московского Благородного Пансиона и Гёттингенского Университета, ближайший и преданнейший друг Карамзина, Жуковского, князя П. А. Вяземского и других наиболее выдающихся представителей русской литературы, — член «Арзамаса», где носил прозвище «Эолова Арфа»; сам он не был собственно писателем, но, по определению князя Вяземского, «русская литература, русские литераторы, нуждавшиеся в покровительстве, в поддержке, молодые новички, не успевшие проложить себе дорогу, всегда встречали в нем ходатая и умного руководителя. Он был, так сказать, долгое время посредником, агентом, по собственной воле уполномоченным и аккредитованным поверенным в делах русской литературы при предержащих властях и образованном обществе» (Полн. собр. соч., т. VIII, стр. 281). В жизни Пушкина, которого Тургенев знал с детства, — он всегда играл заметную роль: по его совету Пушкин в 1811 г. был определен в Царскосельский Лицей (см. письмо отца поэта к Тургеневу, от 4 июня 1837 г. — «Вестн. Евр.» 1880 г., № 12); он же в 1837 г. хоронил Пушкина в Святогорском монастыре (см. «Пушкин и его современ.», вып. VI)... С ранних лет Пушкина он любовно и заботливо следил за развитием его гения, досадуя подчас наД«преступную праздность» этого гения («Остаф. Арх.», т. I, стр. 119). В одном письме к Жуковскому, от 12 ноября 1817 г. (еще неизданном), Тургенев писал: «Посылаю послание ко мне Пушкина-Сверчка, которого я ежедневно браню за его леность и нерадение о собственном образовании. К этому присоединились и вкус к площадному волокитству, и вольнодумство, также площадное, 18 столетия. Где же пища для поэта? Между тем он разоряется на мелкой монете! Пожури его» и т. д. В 1819 г. Тургенев (камергер с 22 февраля 1819 г.) служил Директором Департамента Духовных Дел (с 1810 г.) при Министре Духовных Дел и Народного Просвещения князе А. Н. Голицыне, известном мистике, очень любившем Тургенева, почему Пушкин и называет его
«Кардиналом-племянником» Он жил на Фонтанке, в казенном доме (ныне № 20), где, по преданию, Пушкин, глядя на Михайловский замок, в котором был убит император Павел I, написал свою оду «Вольность». С основания в 1812 г. «Библейского Общества» Тургенев был его деятельным членом и секретарем. Пушкин охарактеризовал его в послании к Тургеневу, написанном 8 ноября 1817 г. — Тургенев, по специальности историк, человек в высокой степени любознательный, любил собирать в свой «отеческий карман» разнообразные памятники прошлой и современной ему литературы и накопил за свою долгую жизнь богатейший архив, ныне составляющий одно из ценнейших украшений Рукописного Отделения Библиотеки Академии Наук и отчасти уже изданный; в нем, между прочим, сохранилось и несколько автографов Пушкина (См. «Русск. Библиофил» 1911 г., сб. «А. С. Пушкин», стр. 7—12). Обстановку тогдашней жизни Тургенева и портрет его самого живо рисует А. Я. Булгаков в письме к брату из Петербурга, от 10 августа 1818 г.: «Ездил к этому рыскуну-Тургеневу. Вообрази, что и в этакую бурю нет его. На полу — Стальшины Considérations, на окошке — портрет Штиллинга, в гробу лежащего, кое-где валяются письма, записочки, далее доклады, во всех углах разные газеты. Книги, которые он в 1816 году приводил в порядок, теперь в еще большем беспорядке. Ну, одним словом, тот же» («Русск. Арх.» 1900 г., кн. III, стр. 113); 13 августа он же пишет брату: «Поутру был я л Тургенева, пил кофе с ним, потом началась у него lanterne magique [волшебный фонарь] или кукольная комедия: то один, то другой, то поп, то солдат, то нищий, то мамзель» (ib., стр. 119). — В ответ на сообщение Тургенева об отъезде Пушкина из Петербурга в деревню, П. И. Дмитриев писал Тургеневу 22 июля 1819 года. «Хотя и отрекаюсь от французских стихов, но очень рад выздоровлению Пушкина, с удовольствием читал остроумную его безделку и искренно желаю, чтобы, пользуясь свободою в сельском уединении, дописал свою поэму [«Руслана и Людмилу»] или по крайней мере прибавил хоть одну песню» («Русск. Стар.» 1903, № 12, стр. 717).
— Под «обоими Мирабо» Пушкин разумеет младших братьев А. И. Тургенева — Николая Ивановича (род. 1789, ум. 1872), впоследствии декабриста, и Сергея Ивановича (род. 1790, ум. 1827), отличавшихся своим широким образованием и либеральным настроением; сравнивая их с comte de Mirabeau (род. 1749, ум. 1791) — известным оратором, писателем и деятелем Французской революции. Пушкин имел в виду лучшие свойства натуры этого человека, неуклонно стремившегося, по мнению современников Пушкина, к свободе и к любви к человечеству, — чем отличались и братья Тургеневы, которых современники называли братьями Гракхами.
— Послание Орлову — стихи Пушкина: «О ты, который сочетал», обращенные к Алексею Федоровичу Орлову (р. 8 октяб. 1786, ум. 9 мая 1861), только что (4 июля) написанные (см. «Пушк. и его соврем.», вып. XVII — XVIII, стр. 3, зам. Б. Л. Модзалевского, со снимком с автографа Пушкина), — по поводу намерений Пушкина перейти в военную службу, о чем 5 марта 1819 г. А. И. Тургенев писал князю Вяземскому из Петербурга («Пушкин идет в военную службу»), при чем уже 12 марта сообщал ему же, что «Пушкин не на шутку собирается в Тульчин, а оттуда в Грузию и бредит уже войною... Он уже и слышать не хочет о мирной службе» («Остаф. Арх.», т. I, стр. 200, 202; ср. Сочинения Батюшкова, т. III, стр. 555; в Тульчине была главная квартира 2-й армии, начальником штаба которой был П. Д. Киселев). О своем желании поступить в военную службу Пушкин заявлял еще в 1815 г. — в своих посланиях к П. М. Юдину, а затем — в стихах к В. Л. Пушкину (1817) и к «Товарищам» (1817); в этом желании сказались впечатления прожитых Пушкиным годов Отечественной войны 1812—1814 гг., события которых развертывались перед его глазами... — А. Ф. Орлов, отсоветовавший Пушкину вступить в военную службу, был незаконным сыном графа Ф. Г. Орлова; учился в пансионе аббата Николя, служил недолго в Коллегии Иностранных Дел (с 1801 г.), а затем — в военной службе, был флигель-адъютантом и генерал-адъютантом Александра 1, но особое влияние получил уже при Николае I, который оказывал ему неограниченное доверие и в 1844 г. сделал его шефом жандармов. С 1856 г. Орлов был Председателем Государственного Совета и князем; он известен своею ролью в суде над декабристами, в котором был замешан и его брат, генерал М. Ф. Орлов, женатый на Е. Н. Раевской, арзамасец, близкий Пушкину во время жизни последнего в Кишиневе (см. ниже). Москвич по рождению, А. Ф. Орлов был смолоду знаком с князем Вяземским, Жуковским и Тургеневыми, а через них, вероятно, познакомился с Пушкиным, уже в Петербурге, где с 16 января 1819 г. командовал л.-гв. Конным полком.
— «Питомец пламенной Беллоны, У трона верный гражданин» — стихи самого Пушкина из упомянутого послания его к Орлову. Беллона — богиня войны у римлян.
— «Напечатайте в собственной типографии», т.-е. в типографии Министерства Духовных Дел и Народного Просвещения («Остаф. Арх.», т. I, стр. 287, 414, 629); однако, послание к Орлову напечатано не было и появилось в свет, с пропусками и искажениями, лишь в 1829 г., в альманахе «Северная Звезда».
— Белоглазый Кавелин — Дмитрий Александрович (р. 28 апреля 1778, ум. 14 марта 1851), Директор Медицинского Департамента (с 1812 г.), затем, с 23 декабря 1816 г., Директор Главного Педагогического ИнститутВ и Благородного при нем Пансиона (в котором учился брат поэта — Лев Пушкин), а с 8 февраля 1819 г. — С.-Петербургского Университета; в 1821 г. Д. А. Кавелин принял участие, с известными ретроградами Д. П. Руничем и М. Л. Магницким, в суде над А. И. Галичем и другими профессорами Университета, обвинявшимися в либерализме. Возмущенный деятельностью Кавелина в это время, А. И. Тургенев писал князю Вяземскому 30 марта 1821 г.: «Один из наших Арзамасцев, Кавелин, сделался совершенным пальясом пальяса Магницкого: кидает своею грязью в убитого Куницына, обвиняет его в своей вине, то-есть, в том, что взбунтовались ученики его Пансиона, и утверждает, что политическую экономию должно основать на евангелии. Я предложу выключить его формально из Арзамаса» («Остаф. Арх.», т. II, стр. 185). Кавелин, получивший литературное образование, в молодые годы писавший стихи (в «Приятном и полезном препровождении времени» 1795—1797 гг., в «Аонидах» 1796 г. и, отдельными листками, патриотические «солдатские песни» в 1812 г.), — был с 1815 г. членом «Арзамаса», куда был введен Жуковским, своим приятелем и младшим товарищем по Московскому Университетскому Благородному Пансиону, в котором одновременно с ним учились и бывшие моложе его А. И. Тургенев, Д. Н. Блудов, Д. В. Дашков, С. П. Жихарев. В «Арзамасе» и у арзамасцев, где с ним мог встречаться Пушкин, Кавелин носил прозвание «Пустынник». Пушкин позднее упомянул его в своем «Втором послании цензору» (1824 г.): «Бедный мой Кавелин-дурачек, Креститель Галича, Магницкого дьячек»; не обошел Кавелина молчаньем и А. Ф. Воейков, несмотря на приятельские свои отношения с Кавелиным в молодые годы, — он посвятил ему в своем «Доме сумасшедших» такие резкие строки:
Наш Кавелин недалеко
Там в чулане заседал
И, горе возведши око,
Исповедь свою читал:
«Как, меня лишать свободы
«И сажать в безумный дом?
«Я подлец уже с природы,
«Сорок лет хожу глупцом,
«И Магницкий вечно мною,
«Как тряпицей черной, трет,
«Как кривою кочергою
«Загребает или бьет!»
— Соболевский — Сергей Александрович (род. 10 сентября 1803, ум. 6 октября 1870), побочный сын А. Н. Соймонова, талантливый эпиграмматист и остряк, библиофил и библиограф, товарищ Льва Сергеевича Пушкина по Петербургскому Университетскому Благородному Пансиону, в котором воспитывался с марта 1818 по июль 1821 г.; здесь познакомился он и с Пушкиным — поэтом и сблизился с ним уже на всю жизнь (см. начало его незаконченных воспоминаний о Пушкине, опубликованное М. Д. Беляевым в книге: «Новые материалы о дуэли и смерти Пушкина.» Б. Л. Модзалевского, Ю. Г. Оксмана и М. А. Цявловского, Пгр. 1924, стр. 122—123). С сентября 1826 г. они часто встречались в Москве. Время с января 1829 до 1833 г. Соболевский провел в путешествии по Европе, затем жил в Петербурге и Москве, а в августе 1836 г. снова уехал за границу («Русск. Арх.» 1865 г., ст. 1229) и во время дуэли Пушкина был в Париже («Стар. и Нов.», кн. XVII, стр. 248 и след.): иначе, — говорили друзья поэта, — он бы не допустил катастрофы. Хорошо знавший Соболевского П. И. Бартенев, который получил от него не мало сведений о Пушкине (см., напр., «Русск. Арх.» 1866 г., ст. 1094, 1108, 1145, 1194 и др. и «Рассказы о Пушкине, записанные П. И. Бартеневым, ред. М. А. Цявловского, М. 1925), так характеризует его: «В обществе людей, не близко с ним знакомых, Соболевский слыл нахалом (это как бы принадлежность незаконнорождения); но у него было немало прекрасных качеств, и сердца был он чувствительного... Сатирические стихи его останутся навсегда ценным достоянием Русской словесности. Был он отчасти нашим Марциалом» («Русск. Арх.» 1906 г., кн. III, стр. 562). К сожалению, за всю свою долгую жизнь Соболевский не собрался (как и большинство друзей и приятелей поэта) написать ничего цельного о своем знакомстве с Пушкиным, который был тесно связан с Соболевским своеобразными чувствами приязни и близости. О Соболевском см. статью В. И. Саитова в «Сборнике статей в честь Д. Ф. Кобеко», С.-Пб. 1913 г., и отд. изд., Пгр. 1932; первая и далеко несовершенная попытка собрать литературное наследие Соболевского принадлежит В. В. Каллашу, издавшему в Москве в 1912 г. сборник «С. А. Соболевский. Эпиграммы и экспромты»; здесь дана краткая его биография и такая характеристика: «Современники оставили много свидетельств о своеобразной личности Соболевского. С особой любовью относился к нему Пушкин, который часто повторял его стихи и остроты. В письмах поэта есть много упоминаний о «Калибане», «Фальстафе», «животном», как он в шутку называл Соболевского. Для него он был друг и благоприятель». Письмо сестры поэта, О. С. Павлищевой, так характеризует их взаимные отношения: без Соболевского «Александр жить не может. Все тот же на словах злой насмешник, а на деле добрейший человек». В свете Соболевского называли «Mylord qu’importe». — В 1820 г. Соболевский наблюдал за печатанием «Руслана и Людмилы» Пушкина, который вообще оказывал необычайное доверие его вкусу и его деловитости и практичности. Юношеские стихотворные упражнения Соболевского см. в заметке М. Д. Беляева в сборнике Пушкинского Дома «Литературные портфели. I. Время Пушкина», изд. «Атеней», 1923 г., стр. 29—35; они извлечены из рукописного сборника произведений Соболевского, находящегося, в составе Лонгиновского архива, в Пушкинском Доме Академии Наук. Незадолго до смерти своей Соболевский вспоминал: «Александр Сергеевич был ко мне весьма расположен и, как другу, поверял свои задушевные мысли. Его стихотворение «Братья разбойники» было издано мною, да и в издании «Руслана и Людмилы» я также принимал большое участие вместе с Львом Сергеевичем. В знак особого ко мне расположения Пушкин напечатал один экземпляр своей поэмы «Цыганы» на пергаменте и преподнес его мне; впоследствии я отдал этот экземпляр князю Николаю Ивановичу Трубецкому» («Русск. Арх.» 1878 г., кн. III, стр. 381). Из писем Соболевского к Пушкину известно только одно (см. в Академическом издании Переписки, т. III, стр. 48).
— Кардиналом Пушкин называет Тургенева потому, что он состоял тогда Директором Департамента Духовных Дел при стоявшем во главе православной церкви — Министре Духовных Дел и Народного Просвещения князе А. Н. Голицыне, ранее бывшем и Обер-Прокурором Синода и известном своим религиозным фанатизмом (во Втором послании к Цензору Пушкин называет его «святой отец»); Тургенев, имевший, как указано выше, придворное звание камергера, пользовался благоволением Голицына.
— Don-Basile — действующее лицо в известной комедии Бомарше «Le Barbier de Séville» («Севильский Цырульник», 1775 г.), органист, учитель пения Розины, лукавый хитрец и угодник. Под ним (если считать, что имя Don Basile употреблено Пушкиным в родительном падеже) Пушкин имеет в виду императора Александра I, отличавшегося своею неискренностию и лукавством и названного Пушкиным позднее (в эпиграмме 1829 г.) «в лице и в жизни арлекином», а в уничтоженной X главе «Евгения Онегина» — «властителем слабым и лукавым».
— Вместо трех месяцев Пушкин провел в Михайловском немного более месяца, и 16 августа 1819 г. был уже в Царском-Селе.±«Явился обритый Пушкин из деревни — и с шестою песнью [«Руслана и Людмилы»]», — сообщал А. И. Тургенев князю П. А. Вяземскому 19 августа из Петербурга: «Здесь я его еще не видал, а там он, как бес, мелькнул, хотел возвратиться со мною и исчез в темноте ночи, как привидение» («Остаф. Архив», т. I, стр. 293.)