Скачать текст письма

Модзалевский. Примечания - Пушкин. Письма, 1815-1825. Часть 38.

149. Барону А. А. Дельвигу (стр. 137—138). Впервые напечатано вФ«Материалах» Анненкова, стр. 156—157 и 244 (отрывки), в «Современнике» 1863 г., № 8, стр. 371 (отрывки, в статье В. П. Гаевского: «Пушкин в Лицее»), в «Полярной Звезде на 1861 г.» Герцена и Огарева, Лондон. 1861, стр. 93—95 (полностию) и в «Вестн. Европы» 1881 г., № 1, стр. 7—9 (полностью). В статье своей о Дельвиге в «Современнике» 1853 г., т. XXXVII, № 2, отд. III, стр. 77, прим. 4-е, Гаевский лишь упомянул об этом письме, почему-то указывая его точную дату (5-го июня), которой на подлиннике, находящемся ныне в Библиотеке Академии Наук (на бум. — вод. зн. Гг. Х. 1824 Г.) нет 1; письмо было запечатано перстнем-талисманом.

— Письмо писано через месяц с небольшим после возвращения Дельвига от Пушкина из Михайловского (см. выше, стр. 432 и 446) и пришло к Дельвигу в пору неприятностей, вызванных выходом его со службы из Публичноё Библиотеки (Ю. Верховский, Материалы литературные и биографические, Пб. 1922, стр. 10—11 и 39—41).

— Никита — слуга Дельвига; биограф последнего, В. П. Гаевский, говоря о совместной жизни Дельвига и Боратынского, пишет:и«Хозяйственные распоряжения в домашнем быту обоих поэтов предоставлены были на произвол находившегося у Дельвига в услужении человека Никиты, который в лености и беспечности мог поспорить разве только с своим барином. Вероятно, уважая в нем собственные качества, Дельвиг не отпускал Никиту, несмотря даже на то, что Никита был постоянно пьян, распоряжался карманом барина (когда в нем водились деньги), как своим собственным, и не всегда считал нужным доставлять его письма по адресу... Вообще порядок, чистота и опрятность были качествами, неизвестными в домашнем быту обоих поэтов. Эта беспорядочная обстановка жизни, считавшаяся тогда поэтическою, доходила до цинизма, и Дельвиг, во всеУ старавшийся быть эпикурейцем, был в то же время и циником в значительной степени, хотя, быть может, и бессознательно» («Современник» 1853 г., т. XXXIX, № 5, стр. 40—41). В письме к Дельвигу от 23 июля 1825 г. (№ 156) Пушкин опять вспоминал про знаменитого Никиту.

— В словах Пушкина о смерти его бабушки и дяди нельзя не видеть шутки. Незадолго Пушкин с ДельвигомЧ«оплакали» смерть Анны Львовны Пушкиной (см. выше, в письме № 142), — теперь же скончались: Варвара Васильевна Чичерина (родная сестра Ольги Васильевны Пушкиной, жены Льва Александровича, родного деда поэта), престарелая девица, помещица Козельского уезда Калужской губернии (где ей принадлежало село Березичи и пустошь Пронско, с 289 душами), умершая 15 апреля 1825 г., на 83 году жизни, и погребенная в Оптиной пустыни (ср. ниже, в письме от 14—15 августа 1825 г. № 171), — и Петр Львович Пушкин, отставной артиллерии подполковник, вдовый и бездетный старик, помещик сельца Кистенева, Лукояновского уезда Нижегородской губернии (коим впоследствии владел поэт), умерший 15 мая 1825 г. — «Василий Львович Пушкин поехал хоронить тетку, после коей получил 300 душ», сообщал А. Я. Булгаков своему брату 1 июня 1825 г. из Москвы: «а теперь ему еще наследство: умер у него холостой брат, оставил также более 500 душ, на раздел с Сергеем Львовичем. Того и гляжу теперь, — что нет ни тетки, ни сестры Анны Львовны, — укатит наш подагрик-поэт в чужие края» («Русск. Арх.» 1901 г., кн. II, стр. 183—184).

— Стихотворения Пушкина, посланные Льву Пушкину и Плетневу в середине марта, еще не были тогда сданы в цензуру, а из-за этого затягивалось и дело издания книги; поэт очень сетовал на брата за невниманиЦ к его просьбе и с горечью выговаривал ему в письме от 28 июля (см. № 159). Цензор Бируков подписал книгу к печати 8 октября 1825 г., а вышла она в свет 30 декабря. Между тем, волнующие слухи об ее издании и об издании «Цыган» тогда уже распространились и по Москве: в № 11 «Московского Телеграфа» за 1825 г., ч. III (июнь), было сообщено, что «Цыгане, новая Поэма А. С. Пушкина, печатается в Петербурге. Кроме того будут изданы вновь прежние его Поэмы и, как сказывают, собрание небольших его Стихотворений, с присовокуплением многих новых — и отличных по достоинству, можем прибавить, ибо мы слышали их несколько здесь, в Москве, от приезжих из Петербурга, которые на память прочитывали нам множество новых стихов Пушкина. Невольно вспомнишь слова старика Вольтера:р«Есть и всегда будет множество молодых людей, которые пишут хорошие стихи. Но не довольно писать хорошо: надобно, чтобы в стихах было, не знаю что такое, что заставляет нас затвердить их наизусть и читать, несмотря на то, что мы уже их читали: без этого сто тысяч хороших стихов — потерянный труд!» (стр. 182—183).

— О продажеЕ«Евгения Онегина» Плетнев сообщал Пушкину 5 августа: «28 Марта, при посылке 1000 руб., я сказывал тебе, что на книгопродавце осталось 7 р. 50 к. Он показал, что 7 руб. им издержаны на разные посылки по твоим комиссиям. Вновь же Онегина продано (кроме тех, о которых я уже тебя уведомлял, т.-е. к 1-му Марта — 700 экз., да к 28 Марта 245 экз.) 161 экз., т.-е. на 734 руб. 50 к., а прибавь к этому бывшие на книгопродавце 50 к., получить ты и должен ровно 725 р. И так, чтобы привести в ясность тебе весь ход этой торговли, я повторю: Напечатано 2400 экземпляров; за деньги из них прод. 1106 экз., а без денег вышло для разных лиц 44 экз. Следовательно продать осталось еще 1250 экз. И их-то я решился для скорейшей продажи уступать книгопродавцам по 20 процентов, т.-е. чтобы тебя с них за экземпляр брать по 4 руб., а не по 4 р. 50 к., как было прежде. Доволен ли ты моими распоряжениями?» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 255—256; ср. еще стр. 273,274—276, 320).

— Мнение о Державине см. еще в предыдущем письме, Е 148, — к А. А. Бестужеву. По этому поводу В. П. Гаевский говорит: «Письмо это, как справедливо замечает П. В. Анненков, более всех других вводит в литературные задушевные убеждения Пушкина. Замечательное по смелой и меткой характеристике Державина, оно свидетельствует, что в течение последних десяти лет произошел совершенный переворот в литературных убеждениях Пушкина, который еще в 1815 г. на Лицейском экзамене благоговел перед Державиным. Такой же самостоятельный и вполне справедливый, хотя менее резкий взгляд на его произведения впервые высказан в печати лет через двадцать Белинским, который не мог знать мнения Пушкина — замечательное совпадение суждений двух гениальных умов. Хотя г. Анненков в выноске к этому письму и говорит, «что с течением времени, накоплением опытности, идей и развитием мыслящей способности, Пушкин изменил свои суждения о Державине, но мы этого не видим и считаем подобную оговорку уступкой цензуре, чтобы спасти остальную часть письма» («Вестн. Европы» 1881 г., январь, стр. 9). — Действительно, при печатании «Материалов» Анненкова место письма Пушкина с отзывом его о Державине вызвало большое сомнение в цензоре, который не считал возможным пропустить это место во исполнение распоряжения, по коему не должна была допускаться к обнародованию никакая критическая оценка старых классических писателей, если она может умалить их авторитет (распоряжение было вызвано доносами на критические разборы литературы Белинского, будто бы оскорбляющие народную гордость и помрачающие славу великих мужей России). Анненкову пришлось писать длинное объяснение и доказывать желательность появления в печати отзыва Пушкина, показывающего, «как с течением времени и с накоплением опытности, идей и развития мыслящей способности Пушкин изменял постепенно свои суждения об авторах к лучшему», и как «поучительный пример, как истинно замечательный писатель поправляет собственные свои суждения и предостерегает других от ранних увлечений, кончающихся неизбежно раскаянием» (см. статью П. В. Анненкова: Любопытная тяжба — «Вестн. Европы» 1881 г., январь, стр. 25—26).

— Выражение: «русской грамоты не знал за недосугом» — взято из известной «Эпитафии», принадлежащей И. И. Дмитриеву (1803—1805 г.):

Прохожий, стой!  во  фронт!  скинь шляпу  и  читай:
Я  воин, грамоты  не  знал  за  недосугом.
Направо  кругом!
Ступай!

—2-ю главуз«Онегина» Жуковский мог узнать из чтения Льва Пушкина; ее в Петербург поэт переслал через Дельвига (см. выше, в письмах № 135, 140, 142, 143 и стр. 420, 433, 441 и др.).

— Слух о болезни и об операции Крылова, дошедший до Пушкина, был повидимому, неверен; по крайней мере в письме своем к В. А. Олениной от 22 июля 1825 г. он писал про себя:...м«Что до меня, то по отпуске сего письма я, слава богу, жив и здоров, ем и сплю много, читаю вздор, пишу — ничего и нахожу, что это довольно весело. Теперь собираюсь к себе, в ваше Приютино, где мне никогда не может быть скучно», и т. д. (М. Е. Лобанов, Жизнь и сочинения И. А. Крылова, С.-Пб., 1847, стр. 72). Комментатор Крылова — В. Ф. Кеневич, по поводу вопроса Пушкина, также писал: «Мы никогда не слышали, чтобы Крылову делали какую-либо операцию; да вряд ли бы он на нее решился. Очень может быть, что Петербургский корреспондент Пушкина употребил это слово в переносном смысле, намекая на прежнюю болезнь Крылова, о которой Пушкин, живший тогда в деревне, мог узнать очень поздно» («Сборник статей, читанных в Отд. Русск. яз. и слов. Акад. Наук», т. VI, С.-Пб. 1869, отд. 2, стр. 201). Может быть еще, что до Пушкина дошел слух о той болезни Крылова, которая дала повод к следующей эпиграмме, приписываемой Рылееву (ум. 1826) и датируемой обыкновенно, неизвестно, однако, почему 1821 годом:

НА БОЛЕЗНЬ КРЫЛОВА.

Нет одобрения талантам никакова
В России глушь и дичь.
О даровании Крылова
Едва напомнил паралич.

Впрочем, паралич этот приключился с Крыловым, повидимому гораздо ранее 1825 г. — около декабря 1823 г., — судя по черновому наброску Пушкина, в котором он писал, что «Крылов разбит параличом» (Соч. Пушкина, ред. Венгерова, т. VI, стр. 178; «Русск. Арх.» 1870 г., ст. 1012). Однако, Крылов, которому в 1825 г. было уже 57 лет, надолго пережил Пушкина: он умер 9 ноября 1844 г. Поэт, по словам близкой к Крылову А. П. Савельевой, посетил баснописца «за день или за два до своей дуэли с Дантесом. Он был особенно, как-то даже искусственно весел, говорил г-же Савельевой любезности, играл с ее малюткой-дочерью, няньчил ее, напевал песенки, потом вдруг торопливо простился с Крыловым. Когда же тот узнал, что великого поэта не стало, — баснописец, всегда спокойный, невозмутимый, воскликнул: «О, еслиб я мог это предвидеть, Пушкин! Я запер бы тебя в моем кабинете, я связал бы тебя веревками... Если б я это знал!» («Русск. Арх.» 1877 г., кн. III, стр. 402).

— Басня Крылова «Мельник» («У мельника вода плотину прососала»...) стала известна Пушкину из «Полярной Звезды на 1825 г.», где она впервые была напечатана (стр. 374—375). Басню «Демьянова уха» (1813 г.) Пушкин пародировал в конце своего письма к брату Льву Сергеевичу от 24 января 1822 г. (№ 33), потчуя его своими эпиграммами (на Аглаю Давыдову и на Каченовского). Заметим кстати, что в 1825 г. книгопродавец И. В. Слёнин выпустил новое издание «Басен Ивана Крылова», с портретом автора и с картинками.

— Н. М. — Карамзин, неустанно работавший тогда над «Историей Государства Российского»; ее XI том (Царствования Бориса Годунова и Самозванца) был издан в 1824 году, а в 1825 году историограф трудился над XII томом. 19 марта 1825 г. Карамзин писал И. И. Дмитриеву: «Я кончил третью главу Шуйского, а его еще не скоро кончу. Хотелось бы спешить: для того не пишу и примечаний, чтобы скорей управиться с текстом». В июне и июле Карамзин чувствовал себя нездоровым: «Я все хилею, езжу верхом, обливаюсь холодною водою, ем мало, но все не к лучшему; не могу и работать с успехом, высиживая в кабинете не страницы написанные, а головную боль. Вот расплата за Авторское ремесло!» (Письма Карамзина к Дмитриеву, С.-Пб. 1866, стр. 393, 398). Кн. Вяземскому историограф писал 27 апреля 1825 г.: «Посылаем 3 главы 12-го тома Истории в Варшаву к их Хозяину [Александру I]; пишу четвертую, иногда с чувством, и не худо, как мне кажется: это лебединая песнь» («Стар. и Новизна», кн. I, стр. 168). Как известно, Карамзину не удалось довести до конца свою работу над XII томом, который должен был кончиться избранием М. Ф. Романова: он обрывается V главой («Междоцарствие»), доведенной до убиения Ляпунова. Посмертный, XII том был издан в 1829 г. Д. Н. Блудовым, душеприказчиком Карамзина.

— Из предков Пушкина (вернее однородцев) под грамотою об избрании на Российский престол Михаила Федоровича Романова подписались: стольник Иван (за себя и за Ивана Григорьевича Пушкина), стряпчий Федор, Михайло и Никита Пушкины, да двое руку приложили: Федор и Федор, Семенович, — следовательно, — в избрании участвовали семеро Пушкиных, а не восьмеро, как утверждал поэт в письме к Дельвигу, и не четверо, как позже он писал в статье своей «Родословная Пушкиных и Ганнибалов» (Б. Л. Модзалевский, Род Пушкина — Соч., ред. Венгерова, т. I, стр. 10). — М. В. Юзефович в Воспоминаниях своих рассказывает, что в 1829 году Пушкин, в споре с ними с Н. Н. Раевским, восклицал: «Я не понимаю, как можно не гордиться своими историческими предками! Я горжусь тем, что под выборной грамотой Михаила Федоровича есть пять подписей Пушкиных» («Русск. Арх.» 1880 г., кн. III, стр. 439). В «Моей родословной» Пушкин писал глухо:

Когда Романовых на царство
Звал в грамоте своей народ, —
Мы к оной руку приложили....

— Дельвиг служил в Публичной Библиотеке сперва по найму, — и. д. помощника библиотекаря (с сентября 1820), а 2 октября 1821 г. был утвержден в должности (см. Барон Дельвиг. Материалы биографические и литературныем Собранные Ю. Верховским, С.-Пб.1922, стр. 50). По своим занятиям в Библиотеке он был помощником И. А. Крылова, занимавшего в то время, после В. С. Сопикова, должность библиотекаря Русского Отделения Библиотеки. Дельвиг, однако, был плохим помощником своему начальнику. По словам Плетнева, «особенно начал хлопотать Крылов по своей должности, когда определился к нему в помощники барон Дельвиг, столь же беспечный чиновник, сколько был он и беспечным поэтом. Крылов скоро догадался, что прошли для него счастливые годы, какими он был обязан смышлености и трудолюбию Сопикова. Это однако же не довело до ссоры двух поэтов, равно ленивых, но равно и уважавших друг в друге истинное дарование. По возможности они кое-как несли вместе общее бремя». Впрочем, как раз 29 мая 1825 г. Дельвиг оставил службу в Библиотеке и вышел в отставку «для определения к другим делам» («Современник» 1853, т. XXXIX, № 5, стр. 19—21).

150. К. Ф. Рылееву (стр. 138). Впервые напечатано у Анненкова: Пушкин в Александровскую эпоху, С.-Пб. 1874, стр. 249—250, без указания адресата; то же вя«Русск. Стар.» 1882 г., т. 33, стр. 464, и в Соч., ред. Ефремова, изд. 1882 г., т. VII, стр. 178—179 и 460, где отнесено к Рылееву и датировано: Декабрь 1825 г. (будто бы «осталось недописанным вследствие событий 14 декабря 1825 г.»); в изд. Лит. Фонда под ред. П. О. Морозова, 1887 г., т. VII, стр. 170—171, отнесено к А. А. Бестужеву и датировано также декабрем; в изд. Суворина, под ред. Ефремова, 1903 г., т. VII, стр. 181—182, сочтено адресованным к Рылееву и отнесено к маю месяцу, как ответ на письмо Рылеева от конца апреля — начала мая; в Акад. изд. Переписки (т. I, стр. 232—233) отнесено к Рылееву и датировано «второй половиной июня»; Н. О. Лернер справедливо полагает, что письмо написано «не ранее конца июня, если не в июле, а может быть и позже. Рылеев отвечал на него в сентябре — октябре» Труды и дни Пушкина, стр. 120.) Подлинник писан карандашом, на полулисте желтоватой бумаги, и находился, одно время, с бумагами П. В. Анненкова, у Л. Н.

Майкова; в настоящее время принадлежит Пушкинскому Дому, которому передан, из коллекций Музея б. Смольного Института, Русским Музеем. В нашем издании письмо напечатано более полно и исправно, чем во всех предыдущих. Что касается адресата письма, то таковым мог быть скорее поэт Рылеев, чем Бестужев.

— Письмо представляет собою продолжение спора Пушкина и Бестужева (см. выше, письмо № 148) и служит ответом на следующие строки письма Рылеева к Пушкину от первой половины июня: «Бестужев собирается отвечать тебе — и, правда, ему есть об чем поспорить с тобой касательно мнений твоих об его Обозрении. Главная ошибка твоя состоит в том, что ты и ободрение, и покровительство принимаешь за одно и то же. Что ободрение необходимо не только для таланта, но даже для гения, я твердил Бестужеву еще до получения твоего письма; но какое ободрение? Полагаю, что характер и обстоятельства гения определяют его. Может быть Гомер сочинял свои рапсодии из куска хлеба, Байрона подстрекало гонение и вражда с родиной, Тасса — любовь, Петрарка — также; иначе быть не может, и покровительство в состоянии оперить, но думаю, что оно скорей может действовать отрицательно. Сила душевная слабнет при дворах и гений чахнет; все дело добрых правительств состоит в том, чтобы не стеснять гения. Пусть он производит свободно все, что внушает ему вдохновение. Тогда не надобно ни пенсий, ни орденов, ни ключей камергерских, — тогда он не будет без денег, следовательно, — без пропитания; он тогда будет обеспечен. Гений же немного и требует в жизни. Тогда потерпят, быть может, только одни самозванцы-гении»...

— Французская фраза значит: «и будить кота, который спит».

— Тот [наш приятель] — Александр I.

Известный графоман граф Д. И. Хвостов, как говорили, не только издавал свои сочинения на собственный счет, но затем скупая их у книгопродавцев, раздаривал знакомым и рассылал по разным учреждениям.