Модзалевский. Примечания - Пушкин. Письма, 1815-1825. Часть 37.
|
147. Императору Александру I (стр. 134). Впервые напечатано вЙ«Русск. Арх.» 1870 г., ст. 1171—1172; подлинник — в бумагах Жуковского в Гос. Публичной Библиотеке; писан на такой же бумаге, как и письмо к Жуковскому № 146, при котором он и был послан.
Перевод:м«[Обязанный признать снисходительность вашего величества даже в самую минуту немилости ко мне], я поставил бы себе долгом переносить [ее] эту немилость в почтительном молчании, если бы необходимость [одна может побудить меня] не побуждала меня прервать оное.
Мое здоровье было сильнейшим образом расстроено в первой моей молодости; до настоящего времени у меня не было способов лечиться. Аневризм, которым я страдаю лет десять, также требовал бы безотлагательноЪ операции. Легко убедиться в истине моего заявления.
Меня укоряли, государь, в том, что я когда-то рассчитывал на великодушие вашего характера; сознаюсь, что теперь прибегаю единственно к нему. Умоляю ваше величество дозволить мне удалиться куда-нибудь Д Европу, где бы я не был лишен всяческой помощи».
— ВД«воображаемом разговоре» своем с Александром I, относимом к 1825 году, Пушкин также говорил о великодушии императора, на которое рассчитывал: «Я всегда почитал вас, как лучшего из Европейских нынешних властителей (увидим, однако, что будет из Карла X), но ваш последний поступок со мною.... и смело ссылаюсь на собственное ваше сердце — противоречит вашим правилам и просвещенному образу мыслей... —
Признайтесь, вы всегда надеялись на мое великодушие? — (Хотя бы то была и правда), это не было бы оскорбительно вашему величеству: вы видите, что я не ошибся в моих рассчетах»...
— Проект прошения, посланный Жуковскому, не получил дальнейшего движения в такой форме: в дело вступила мать поэта, Надежда Осиповна, которая, с одобрения Жуковского и Карамзина, но без ведома самого поэтБ и его отца, обратилась к Александру I, в конце мая — начале июня, со следующим прошением (на французском языке), черновик которого сохранился в б. Румянцовском Музее (№ 1254) и впервые лишь недавно опубликован М. А. Цявловским в подлинном тексте и в переводе: «Государь! Со всею тревогою уязвленного материнского сердца осмеливаюсь припасть с мольбою к стопам вашего императорского величества о благодеянии для моего сына. Моя материнская нежность, встревоженная его болезненным состоянием, позволяет мне надеяться, что ваше величество соблаговолите простить меня за то, что я утруждаю вас просьбой о благодеянии. Государь, вопрос идет об его жизни. Мой сын страдает уже около 10 лет аневризмом в ноге. Вначале он слишком мало обращал внимания на эту болезнь, и теперь она угрожает его жизни каждую минуту, в особенности потому, что он живет в Псковской губернии, — в месте, где совершенно отсутствует врачебная помощь. Государь! Не отнимайте у матери предмета ее нежной любви! Благоволите разрешить моему сыну поехать в Ригу или в какой-нибудь другой город, какой угодно будет вашему величеству приказать, — чтобы подвергнуться операции, которая одна еще даст мне надежду сохранить его. Смею уверить, что поведение его там будет безупречно. Милосердие вашего величества — вернейшее в этом ручательство, какое я могу вам предложить» («Голос Минувшего» 1916 г., № 1, стр. 44; французский текст — стр. 44—45, в примечании). — Кн. П. А. Вяземский, приехав в Петербург 22 июня, по пути в Ревель, писал своей жене: «Слышал поэму Пушкина «Цыгане». Прелесть и, кажется, выше всего, что он доселе написал. Мать писала государю и просила, чтобы сыну позволили приехать в Ригу или другое место для операции: у него аневризм в ноге; но до сей поры ответа еще нет» («Остаф. Архив», т. V, вып. 1, стр. 47). 11 июля он повторил жене свое сообщение: «Иду обедать к Пушкиным [С. Л. и Н. О.], — дочь Ольга именинница и нездорова. Она очень мила и напоминает брата, от которого получил вчера письмо. Он отпущен во Псков, для лечения своего аневризма, — но не знают, поедет ли. Мать, кажется, еще просила государя, чтобы отпустили его в Ригу, где есть хороший доктор» (стр. 56—57; ср. «Берег» 1880 г., № 74, стр. 4, столб. 1). Дальнейшее движение дела о болезни Пушкина и об его освобождении см. в объяснениях к письмам №№ 151, 153, 155, 156, 160, 161 и след.
148. А. А. Бестужеву (стр. 134—137). Впервые напечатано вФ«Современнике» 1854 г., № 1, Отд. III, стр. 17, и № 9, Отд. III, стр. 5—6 (в статье В. П. Гаевского, с неверною датою, — отрывки), в «Материалах» Анненкова, стр. 160—162 (с неверною датою, отрывки) и в «Полярной Звезде на 1861 г.», Герцена и Огарева, Лондон. 1861, стр. 88—90 и 86—87, с неверною датою и не в порядке; ср. «Русск. Стар.» 1888, т. 60, стр. 156; правильно напечатано впервые в «Русском Слове» 1861 г., ч. 2, стр. 24—28, и в Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 225—228; подлинник (на бум. с вод. зн. N. Сазонов 1820) — в Библиотеке Академии Наук, в собрании Е. А. Масальской-Суриной («Пушкин и его соврем.», вып. IV, стр. 44—45).
— В письме этом Пушкин высказывает суждение по поводу очередной критической статьи Бестужева:њ«Взгляд на Рускую Словесность в течении 1824 и начале 1825 годов», помещенной в начале «г Полярной Звезды на 1825 год» (стр. 1—23); статья эта начинается утверждением, что «Словесность всех народов, совершая свое круготечение, следовала общим законам природы. Всегда первый ее век был возрастом сильных чувств и Гениальных творений. Простор около умов высоких пораждает Гениев: они рвутся расшириться душою и наполнить пустоту. По времени круг сей стесняется; столбовая дорога и полуизмятые венки не прельщают их» и т. д.
Пушкин в письме к Бестужеву сообщает ему свои возражения, следуя за некоторыми общими суждениями Бестужева, высказанными в общем введении к критическому обзору новых произведений русской литературы зь 1824—1825 г.; эти суждения он приводит в своем письме со страниц 1, 2, 5 и 6 «Взгляда» (не всегда, однако, буквально точно), подчеркивая их, и разбивает последние категорическими утверждениями, подкрепляемыми рядом имен писателей латинских (Виргилий, Гораций, Тибулл, Овидий, Лукреций), итальянских (Данте, Петрарка, Тасс, Ариост, Альфиери и Фосколо) и английских (Мильтон, Шекспир, Аддиссон, Поп, Соути, Вальтер-Скотт, Мур и Байрон). Ср. в «Мыслях на дороге»: «Вступление», гл. III. Об этой статье Бестужева см. в книге Н. А. Котляревского: «Декабристы», С.-Пб. 1907, стр. 323—328. Свое мнение о Ломоносове, как поэте, Пушкин с еще большею беспощадною определенностью выразил в «Мыслях на дороге» (1833 г., глава III: «Ломоносов»), где также признавал, что он был «великий человек», но что в нем «нет ни чувства, ни воображения. Оды его, писанные по образцу тогдашних немецких стихотворцев, давно уже забытых в самой Германии, утомительны и надуты. Его влияние на словесность было вредно и до сих пор в ней отзывается. Высокопарность, изысканность, отвращение от простоты и точности, отсутствие всякой народности и оригинальности — вот следы, оставленные Ломоносовым», и т.д.
— О Мерзлякове и о его критике на «Россиаду» Хераскова см. выше. в письме № 2 и в объяснениях, стр. 180.
— Суждения Пушкина о Державине не отличались полною устойчивостью; в это же время, в письме к барону Дельвигу от первой половины июня 1825 г., Пушкин, перечтя Державина, высказал своему другу своеГокончательное о нем мнение (см. ниже, следующее письмо № 149). Говоря о «кумире» Державина, Пушкин разумеет его стихотворение «Мой истукан» (т.-е. бюст): в этой пьесе Державин сам определил свои гражданские и литературные заслуги. Свод всех суждений и даже упоминаний Пушкина о Державине см. в работе Н. М. Данилова: «Пушкин о Державине. К столетнему юбилею со дня кончины Державина 1816—1916», Казань. 1916, 8°, 15 стр. Что касается личных отношений Державина и Пушкина, то, кроме напоминания о восторженном отношении престарелого поэта, проявленном к юноше-Пушкину на Лицейском акте 1815 г. при выслушании его стихотворения «Воспоминания в Царском Селе», — следует привести еще свидетельство С. Т. Аксакова, который в статье своей: «Воспоминание о Державине» рассказывает, как однажды Державин говорил ему: «Мое время прошло. Теперь ваше время. Теперь многие пишут славные стихи, такие гладкие, что относительно версификации уже ничего не остается желать. Скоро явится свету второй Державин: это Пушкин, который уже в Лицее перещеголял всех писателей» (Семейная хроника и воспоминания, M. 1856, стр. 524). Нащокин говорил, что «Поэта Державина Пушкин не любил, как человека... Пушкин рассказывал, что знаменитый лирик в Пугачевщину сподличал, струсил и предал на жертву одного коменданта крепости, изображенного в Капитанской Дочке под именем Миронова. Разумеется, он ставил высоко талант Державина» («Рассказы о Пушкине, записанные П. И. Бартеневым, под ред. M. А. Цявловского, M. 1915, стр. 48 и 123). — Лучшим произведением Державина Пушкин считал его «Водопад» (см. статью Пушкина «О вдохновении и восторге» — «Пушкин и его соврем.», вып. XXXVI, стр. 41). Ср. еще: Б. Садовской, Русская Камена, M. 1910 (и рец. — «Ист. Вестн.» 1911 г., № 1, стр. 331); «Нива» 1912 г., № 5, стр. 99—100 (зам. Н. О. Лернера). «Известия Отд. Русск. яз. и слов. Росс. Акад. Наук», 1919, т. XXIV, кн. 1, стр. 99—109 (в статье Н. Д. Чечулина о Державине), «Стар. и Нов.», кн. I, стр. 315—316 (отзыв Пушкина).
— Ода «Фелица» относится к 1782, «Вельможа» — к 1794, «Бог» — к 1784, «На смерть князя Мещерского» — к 1779 г.
—Ч«Ода к Зубову», — т.-е. «На возвращение графа Зубова из Персии» (1797 г.) — появилась в печати действительно позже других стихотворений Державина, связанных с именем Зубовых, а именно в 1804 году, в сентябрьской книжке журнала «Друг Просвещения» (ч. III, стр. 187). Отрывок из этой «превосходной», по словам Пушкина, оды с описанием «диких картин Кавказа» поэт привел в одним из примечаний к «Кавказскому Пленнику» в изданиях его 1822 и 1828 гг.; ниже, в этом же письме, Пушкин цитирует 4 стиха из этого стихотворения Державина.
— Княжнин — Яков Борисович (род. 1742, ум. 1791), драматург, автор «классических» трагедий, комедий и опер, пользовавшихся большою известностью несмотря на то, что большая их часть заимствована, а то и просто переведена с французского языка (Пушкин в «Евгении Онегине» — гл. 1, стр. XVIII, поэтому и назвал Княжнина «переимчивым»).
— О Богдановиче и его «Душеньке» см. выше, стр. 389.
— Дмитриев — Иван Иванович; ср. выше, в письме № 77.
— О Крылове мнение Пушкина ср. выше, в письме № 77.
— О Ж.-Б. Руссо — см. выше, в письме № 118 и стр. 391.
— «Вестник Европы» — журнал Каченовского; на его критики Пушкин написал эпиграмму «Жив, жив курилка» (см. выше, в письме № 137).
— «Благонамеренный» — журнал А. Е. Измайлова, не отличавшийся выдержанностью и серьезностью литературных мнений.
— Державин был Министром Юстиции в 1802—1803 гг., а Дмитриев — в 1810—1814 гг.
— Карамзин еще 31 октября 1803 г. был «пожалован» в звание историографа и получал пенсию по 2.000 рублей в год.
— Жуковскому в 1816 году имп. Александр назначил пожизненную пенсию по 4.000 рублей в год. Крылов с 1812 года получал от Александра 1 по 1.500 рублей в год пенсии, которая затем была еще увеличиваема (смР «Сборн. статей, читанных в Отд. Русск. языка и слов.», т. VI, 1869, отд. 2, стр. 300—306).
— Гнедич 11 марта 1825 г., по ходатайству А. Н. Оленина, получил 3.000 рублей пожизненной пенсии и сохранение жалованья для поездки на Кавказ с целию лечения и восстановления здоровья, необходимого, по словам Оленина в его докладе, «к исполнению великого предприятия, в котором до сих пор ни Франция, ни Англия, ни Германия в полной мере еще не успели, — а именно перевода с подлинника знаменитейшей в мире поэмы, Омировой Илиады», который тогда был доведен им уже до последней песни («Государственная Канцелярия. 1810—1910», С.-Пб. 1910, стр. 57—58.
— Боратынский только что (21 апреля) был произведен в первый офицерский чин прапорщика Нейшлотского пехотного полка и, таким образом, вышел из опального состояния, в котором находился со времени своего исключения, в марте 1816 г., из Пажеского Корпуса и со вступления в военную службу рядовым в феврале 1819 г. (см. выше, стр. 402 и 412—413).
— Царствование королевы Английской Елизаветы (с 1558 по 1603 г.) было одною из наиболее блестящих эпох в истории Англии.
— Мольер был сыном придворного служителя — драпировщика и обойщика — и готовился в преемники отцу, которому некоторое время, по окончании образования, и помогал в его служебных занятиях; собственно камердинером Людовика XIV он никогда не был, хотя и носил, как и отец, низшее придворное звание «valet de chambre du roi». «Тартюф» написан в 1667 г.; только благодаря личному покровительству Людовика XIV эта комедия смогла появиться на сцене.
— Поэма Вольтера, которую имеет в виду Пушкин, — вероятно, небольшая «Poéme sur la Loi naturelle»», в 4 частях (1752—1756), посвященная Фридриху II, королю Прусскому и написанная Вольтером во время пребывания его в Берлине, при дворе этого восторженнго почитателя французского философа. Может быть, однако, что Пушкин имеет в виду «La Pucelle d’Orléans», которую Вольтер переделывал, живя в Берлине в 1750—1753 гг.
— Стихи
О вспомни, как в том восхищеньи и т. д.
взяты из 10-й строфы упомянутой выше оды Державина: «На возвращение графа Зубова из Персии» (1797).
— Послание Жуковского к Александру I, 1815 года, называется: «Песнь Русскому Царю от его воинов»; она была написана по случаю возвращения императора из заграничных походов; вот ее 1-я строфа, (всех строф — девять):
Гряди, наш царь, твоя дружина
Благословляет твой возврат;
Вселенной решена судьбина,
И ниспровергнут супостат.
Гряди, гряди к стране своей,
Наш царь, наш славный вождь царей!
— Граф Мирабо (род. 1749, ум. 1791) — выдающийся оратор, деятель великой Французской Революции, и аббат Сийес (SieЦés, род. 1748, ум. 1836) — деятель той же революции, автор множества политических сочинений и брошюр, написанных по поводу текущих событий его времени. В библиотеке Пушкина сохранилось собрание сочинений Мирабо, издания 1825—1827 г., его политические письма (изд. 1792 г.) и Мемуары» изд. 1834 г., в 6 томах; см. Б. Л. Модзалевский, Библиотека А. С. Пушкина, С.-Пб. 1910, стр. 291.
— Перевод французской фразы: «Его молчание — общественное бедствие».
— По поводу слов Пушкина о его шестисотлетнем дворянстве Рылеев писал ему:ф«Ты сделался аристократом: это меня рассмешило. Тебе ли чваниться пятисотлетним дворянством? И тут вижу маленькое подражание Байрону. Будь, ради бога, Пушкиным. Ты сам по себе молодец» (Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 232). Пушкин отвечал ему в свою очередь: «Ты, сердишься за то, что я хвалюсь шестисотлетним дворянством (NB. мое дворянство старее). Как же ты не видишь, что дух нашей словесности отчасти зависит от состояния писателей? Мы не можем подносить наших сочинений вельможам, ибо по рождению почитаем себя равными им», и т. д. (см. ниже, № 150). С последними словами следует сопоставить слова Чарского в «Египетских ночах» (1836): «Звание поэтов у нас не существует. Наши поэты не пользуются покровительством господ; наши поэты сами господа, и если наши меценаты (чорт их побери!) этого не знают, — тем хуже для них».... Вопросу об ободрении, покровительстве, меценатстве много страниц посвящено в трактате Альфиери «Du prince et des Lettres» (франц. перевод Paris. 1818), бывшем у Пушкина и им читанном (см. ниже, в письме к Дельвигу от февраля 1826 г. и в объяснениях).
— Вот что сказал Бестужев об «Онегине» в своей статье в «Полярной Звезде на 1825 год» (стр. 14); «Первая глава стихотворного его [Пушкина] романа Онегин, недавно появившаяся, есть заманчивая, одушевленная картина неодушевленного нашего света. Везде, где говорит чувство, везде, где мечта уносит Поэта из прозы описываемого общества, — стихи загораются поэтическим жаром и звучней текут в душу! Особенно разговор с книгопродавцем вместо предисловия (это щастливое подражание Гёте) кипит благородными порывами человека, чувствующего себя человеком. «Блажен, говорит там в негодовании Поэт:
Блажен, кто про себя таил
Души высокие созданья,
И от людей, как от могил,
Не ждал за чувства воздаянья»....
Свое частное мнение об «Онегине» Бестужев высказал Пушкину в письме к нему от 9 марта (см. Акад. изд. Переписки, т. I, стр. 186—187).
— Твой «Турнир» — повесть Бестужева «Ревельский Турнир», помещенная в «Полярной Звезде на 1825 г.» (стр. 35—102, с гравированною картинкою) и писанная в духе и под ясным влиянием Вальтер-Скотта; среди эпиграфов к отдельным главам повести — один взят из Н. Языкова, другой — из Байрона. Н. А. Котляревский считает, что в повестях Бестужева нечего искать самостоятельности в замысле или оригинальности в приемах разработки исторических картин: «Наш писатель», говорит он: «находился в полной зависимости от господствующего тогда литературного вкуса и стиля и, кроме того, не мог уберечь себя от подражания образцам западным. След хорошего чтения Вальтер-Скотта на его повестях остался; в любовных мотивах слышны отзвуки поэзии Мура, и некоторые герои былых времен в своих сентенциях как будто упредили Байрона». Исторические повести Бестужева — «лучшее, что им написано в этом роде. Много движения, жизни и красок, напр., в рассказе «Ревельский Турнир», который так счастливо кончился для купеческого сына Эдвина, влюбленного в Минну, единственную дочь рыцаря Буртнека»; последний, обещав выдать дочь за того, кто отомстит его обидчику на турнире, должен был, когда этим мстителем оказался Эдвин, согласиться на брак дочери с купцом, а это «дало нашему автору возможность прочитать хорошую мораль, для дворян вообще не бесполезную. Мораль и для того времени была не новая; но что было ново, так это — детальная и живая картина рыцарских нравов и жизни в рыцарском замке» (Н. А. Котляревский. Декабристы, С.-Пб. 1907, стр. 222—228). Критик «Московского Телеграфа» отозвался о повести Бестужева также очень благосклонно: «Слог А. А. Бестужева... имеет свою прелесть, неподдельно хорош и в «Ревельском Турнире» увлекателен. Эту повесть можно назвать лучшим из всего того, что доныне написал г. Бестужев: рассказ и разговор живы, природа, картины верны, характеры отделаны с точностью» («Моск. Телегр.» 1825 г., № 8, стр. 334).
— Владимир — герой другой исторической повести Бестужева, напечатанной в той жеЄ«Полярной Звезде» (стр. 319—358), — уже из Русской жизни, из эпохи Смутного времени, — «Изменник» (с эпиграфом из Шекспира). Говоря о склонности Бестужева вводить в свои повести элемент фантастического, чудесного и таинственного в слишком больших размерах, Н. А. Котляревский говорит, что «не меньше ужасов находил читатель и на страницах повести «Изменник», где автор рассказывал о соперничестве двух братьев из-за Переяславского воеводства и сердца прелестной Елены. Полякам и злым духам продал старший брат свою душу и вместе с полками Лисовского обложил родной город. Во время приступа к стене столкнулся он со своим меньшим братом и убил его. Но он сам пал пронзенный и, умирая победителем, услышал свой приговор: два польских мародера кляли его имя и не пожелали даже снять с него богатого платья, так как оно было обрызгано братнею кровью» (И. А. Котляревский, назв. соч., стр. 224).
— Указывая на ошибку («bevue») Бестужева, Пушкин имел в виду то место повести «Измена», где Владимир, когда «душная ночь налегла на холмы Переславские», придя в дремучий бор, в самую полночь, «стал творить суеверные заклинания, трижды обратившись против солнца и за каждым разом повторяя призвание злого духа» (стр. 330).
— О замечаниях Пушкина на «Войнаровского» Рылеева см. выше, в письме № 145 и стр. 441.
— Говоря о статье Бестужева 1822 г., Пушкин имел в виду «Взгляд на старую и новую словесность в России», помещенную в «Полярной Звезде на 1823 г.»
— Пушкин горячо приветствовал вступление в должность Министра Народного Просвещения А. С. Шишкова, назначенного на место кн. А. Н. Голицына 15 мая 1824 г. См. в Пушкинском «Втором послании к цензору» (1824) и выше, стр. 328—329.